Сочинение по тексту Воронского про странницу Наталью, посетившую бурсака-отморозка. Проблема нравственной стойкости человека

Ни с кем Иван близко не сходился, не дружил; непокладистый, строптивый, он не имел привязанностей; уважал он, пожалуй, не за страх, а за совесть, только деда. Завидев его, Иван поднимался, с трудом расправлял поясницу и спину, истово деду кланялся, провожал его пристальным взглядом и не садился, покуда тот не скрывался. Перед остальными Иван никогда не вставал.

Умер Иван скоропостижно. Утром нашли его под амбарным навесом уже похолодевшим и покрытым росой. Еще задолго до смерти он совсем высох, и труп его напоминал мощи: виски провалились, щеки глубоко запали, остро выдавались скулы, выпирали ключицы; глаза зашли под лоб, согнутые колена торчали палками. В углах иссиня-черных губ копошились зеленые мухи и по лицу ползали мокрицы… Какой одинокой, горькой и нерассказанной бывает жизнь человека!

…За огородами - коноплянник. Зреет рожь. На пригорке мельница все машет и машет без устали крыльями, налететь бы, да земля держит крепко. Тянет укропом, огуречным цветом, а порой ветер приносит горячий, горький запах полыни. Небо вот-вот распахнется, обстанет миражами.

Я решил осчастливить человечество. Сырые яйца превосходно мылятся. Из-под кур я выкрал три яйца «для опытов». В жестянке - желтки, соль, синька, к ним прибавляется вишневый клей, клей застынет, жидкое превратится в твердое, вот и готово отличное мыло. Не прибавить ли для расцветки чернил?.. Итак, я сделаюсь знаменитым мыловаром, разбогатею, буду путешествовать… Может быть примешать еще также и сахару? Для чего? Там увидим. А еще лучше известки. Однако негашеная известь, если полить ее водой, шипит и обжигает. Не получится ли от извести вместо мыла что-нибудь взрывчатое, скажем, порох? Что же, и это не плохо для молодого химика! Это даже замечательно - изобрести порох. Иные всю жизнь потеют над зловониями, но пороху не изобретают… Надо соблюдать осторожность: а вдруг жестянка взорвется! Кладу в смесь кусок извести и от страха даже зажмуриваюсь. Слава создателю, ничего не случилось!..

От мельницы с пригорка спускается женщина; ближе и ближе мелькает она в густой и высокой ржи. Никто не должен догадываться о моих секретных занятиях по химии. Я старательно прячу жестянку под кочку. Сегодня мыло и порох не удались, - унывать не след: удадутся непременно завтра. В женщине я узнаю странницу Наталью. Голова ее повязана серым ситцевым платком, концы платка надо лбом торчат рожками, за спиной плетеная котомка. Наталья идет споро, легко, опираясь на посошок. Ей лет за сорок, но по лицу возраст ее определить трудно: она загорела, обветрилась почти до черноты. На ней домотканная в клетку юбка, белый шерстяной зипун, ноги в запыленных лапотках, крепко и аккуратно обмотаны онучами и бечевкой. Я окликаю Наталью.

Здравствуй, милай, здравствуй, хозяин, - приветливо отвечает Наталья, вытирая крепко губы в мелких морщинках. - Примешь ли в дом гостью? Все ли живы-здоровы?

Спасибо. Все живы-здоровы. В гости приму.

Я говорю солидно, будто и впрямь я хозяин. Шагаю рядом с Натальей вразвалку, по-мужицки.

Наталья из соседней деревни, лет десять назад она сразу лишилась мужа и троих детей: в отлучку ее они померли от угара. С тех самых пор она продала хату, бросила хозяйство и странствует.

Говорит Наталья негромко, певуче, простодушно. Слова ее чисты, будто вымыты, такие же близкие, понятные, как небо, поле, хлеба, деревенские избы. И вся Наталья простая, теплая, спокойная и величавая. Наталья ничему не удивляется: все она видела, все пережила, о современных делах и происшествиях, даже темных и страшных, она рассказывает, точно их отделяют от нашей жизни тысячелетия. Никому Наталья не льстит; очень в ней хорошо, что она не ходит по монастырям и святым местам, не ищет чудотворных икон. Она - житейская и говорит о житейском. В ней нет лишнего, нет суетливости. Бремя странницы Наталья несет легко и горе свое от людей она хоронит. У нее удивительная память. Она помнит, когда и чем в такой-то семье хворали дети, куда великим постом Харламов или Сидоров хаживали на заработки, хорошо ли, сытно ли там им жилось и какую обнову принесли они хозяйкам.

Политический деятель, прозаик и публицист А. К. Воронский родился 8 сентября 1884 года в селе Хорошавка Кирсановского уезда Тамбовской губернии в семье священника. После смерти отца семья поселилась в селе Добринка Усманского уезда, где жила многочисленная родня, в том числе последний настоятель Чуевского Никольского храма Николай Иванович Добротворцев. Там и прошло детство А. К. Воронского.

После окончания в 1900 году 1-го Тамбовского духовного училища он поступил в Тамбовскую духовную семинарию, из которой в 1905 году был исключен за «политическую неблагонадежность».

С 1904 года Александр Константинович был членом РСДРП(б) и вел партийную работу в Петербурге, Владимире, Саратове, Тамбове, Одессе, в Крыму. Был в ссылке 4 года, отбывал тюремное заключение в течение 2,5 лет, в том числе год в крепости.

В 1911 году он начал публиковать свои первые статьи и очерки в одесской газете «Ясная заря». В 1912 году А. К. Воронский был делегатом Пражской конференции.

После революции он работал главным редактором газеты «Рабочий край» в Иваново-Вознесенске, сделав её одной из лучших в России. В начале 1920-х годов Александр Константинович отошёл от партийно-организационной работы и целиком отдался литературе. Ему принадлежала идея издавать первый советский «толстый» журнал «Красная новь», который начал выходить с июля 1921 года и А. К. Воронский был его редактором. Александр Константинович способствовал тому, чтобы в нем публиковалось всё лучшее, что было в литературе тех лет. Им было написано множество статей о писателях, ставших во многом благодаря его поддержке классиками советской литературы

Критические и теоретические статьи А. К. Воронского этих лет были собраны в книгах «На стыке» (1923), «Искусство и жизнь» (1924), «Литературные типы» (1924), «Литературные записи» (1926), «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна» (1927), «Литературные портреты» (Т. 1-2. 1928-1929), «Искусство видеть мир» (1928).

В 1927 году А. К. Воронский был отстранен от руководства «Красной новью», выведен из редакции издательства «Круг», исключен из партии за принадлежность к троцкистской оппозиции и после ареста в январе 1929 года сослан в Липецк.

Режим липецкой ссылки был не очень строгим, но выступать на собраниях и в местной печати ему было запрещено. В Липецке Александр Константинович с семьей жил сначала в гостинице на Петровском спуске, потом во флигеле адвоката М. А. Дьячкова на улице Первомайской (дом не сохранился). К нему в гости приезжали И. Бабель, Л. Сейфуллина, Б. Пильняк, члены близкой ему группы «Перевал» – И. Катаев, Н. Зарудин и другие.

В Липецке им были написаны рассказы «Экспонат», «Завод», «Тюремные мелочи», «Федя-гверильяс», в которых узнаваем Липецк и его жители, а также новелла о А. И. Желябове «Бессонная память», три повести: «На перепутьях», «Будни», «Ольга».

Осенью 1929 года в связи с болезнью ему было разрешено вернуться в Москву, он был восстановлен в партии и назначен редактором отдела классической литературы в Гослитиздате.

В 1927 году вышла его первая книга, созданная на автобиографическом материале «За живой и мертвой водой», переизданная в дополненном виде в 1934 году. Её логическое продолжение – повесть «Глаз урагана» увидела свет в 1931 году. В 1931-1933 годах были опубликованы его сборники рассказов, в 1933 году появилась журнальная публикация романа «Бурса», в котором ожили впечатления добринского детства. В 1934 году в серии «Жизнь замечательных людей» были изданы книги «Желябов» и «Гоголь».

В 1935 году он был вновь исключен из партии, отстранен от работы и 1 февраля 1937 года арестован. 13 августа 1937 года А. К. Воронский был расстрелян. Его личное следственное дело было уничтожено. Спустя 20 лет, 7 февраля 1957 года он был полностью реабилитирован.

В течение десятилетий имя А. К. Воронского было «вычеркнуто» из советской истории. После расстрела его произведения были изъяты, долгое время не переиздавались.

Именем А. К. Воронского в пос. Добринка названа улица.

Произведения автора

Гоголь. – М. : Журнально-газетное объединение, 1934. – 496 с.
Желябов. – М. : Журнально-газетное объединение, 1934. – 403 с. – (Жизнь замечательных людей. Серия биографий; вып. 3, 4).
Литературно-критические статьи / вступ. ст. А. Г. Дементьева. – М. : Сов. писатель, 1963. – 423 с.
Бурса: роман / вступ. ст. А. Дементьева. – М. : Худож. лит., 1966. – 320 с.
За живой и мертвой водой: повесть / вступ. ст. Ф. Левина. – М. : Худож. лит., 1970. – 432 с.
Избранные статьи о литературе / вступ. ст. А. Г. Дементьева. – М.: Худож. лит., 1982. – 527 с.
Избранная лирика / сост. и подгот. текста Г. Воронской; вступ. ст. В. Акимова. – М. : Худож. лит., 1987. – 655 с. : портр. – Содерж. : Бурса; За живой и мертвой водой: повести; Первое произведение; Бомбы; Из старых писем; Из рассказов Валентина; Броненосец; Федя-гверильяс: рассказы.
Глаз урагана: повести / сост., подгот. текста, примеч. Г. А. Воронской; вступ. ст. В. Акимова. – Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1990. – 234 с.: ил. – Содерж.: На перепутьях; Будни; Ольга; Глаз урагана: повести.
Искусство видеть мир: портреты. Статьи. – М. : Сов. писатель, 1987. – 704 с.
Бессонная память: рассказы. – М.: Марекан, 2004. – 80 с.
Страда: [лит.-крит. ст.]. – М. : Антиква, 2004. – 359 с.
За живой и мертвой водой. – М. : Антиква, 2005. –
- Т. 1. – 170 с.
- Т. 2. – 375 с.
Мистер Бритлинг пьет чашу до дна: сб. ст. и фельетонов / вступ. ст. Н. Корниенко. – М.: Антиква, 2005. – 243 с.
Литературные записи. – М. : Антиква, 2006. – 211 с. : ил.
Сборник статей, опубликованных в газете «Рабочий край»: 1918-1920 гг. – М.: Антиква, 2006. – 388 с.
Гоголь / авт. вступ. ст. В. А. Воропаев. – М. : Молодая гвардия, 2009. – 447 с. : ил. – (Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Малая серия; вып.1).

Литература о жизни и творчестве

Волокитин В. А. А. К. Воронский // Путешествие по Липецкой области. – Воронеж, 1971. – С. 267-272.
Куприяновский П. Страницы биографии (литератора) А. К. Воронского // Русская литература. – 1982. – № 4. – С. 246-247.
Ефремов Э. П. Основоположник большевистской критики // Подъем. – 1984. – № 8. – С. 128-129.
Литературная деятельность А. К. Воронского // Вопросы литературы. – 1985. – № 2. – С. 78-104.
Медведева Л. Липецкая новелла А. К. Воронского // Подъем. – 1985. – № 10. – С. 115-118.
Акимов В. Наш современник Воронский: штрихи к портрету // Нева. – 1989. – № 8. – С. 178.
Белая Г. Дон-Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей / Г. Белая. – М.: Сов. писатель, 1989. – 415 с.
Неживой Е. С. Александр Воронский. Идеал. Типология. Индивидуальность / Е. С. Неживой. – М.: ВЗПИ, 1989. – 180 с.
«Может быть, позже многое станет более очевидным и ясным»: (из док. «партийного дела А. К. Воронского») // Вопросы литературы. – 1995. – Вып. 3. – С. 269-292. – Из содерж.: [о выселении А. К. Воронского в Липецк]. – С.: 274, 282.
Динерштейн Е. А. А. К. Воронский. В поисках живой воды / Е. А. Динерштейн. – М.: Росспэн, 2001. – 360 с. : ил. – (Люди России).
Поварцов С. Подготовительные материалы для жизнеописания Бабеля И. Э. // Вопросы литературы. – 2001. – № 2. – С. 202-232. – Из содерж.: О поездке И. Бабеля в Липецк к А. К. Воронскому.
Ветловский И. Александр Воронский // Добринский край: страницы истории / И. Ветловский, М. Сушков, В. Тонких. – Липецк, 2003. – С. 299-303.
О чем расскажут старые стены: [А. И. Левитов и А. К. Воронский в Тамбовской духовной семинарии] // История Тамбовского края: очерки по истории культуры и литературы: учеб. пособие по историческому и литературно-культурологическому краеведению. – Тамбов, 2005. – С. 113-114.
Шенталинский В. Расстрельные ночи // Звезда. – 2007. – № 5. – С. 67-102.

Справочные материалы

Липецкая энциклопедия. – Липецк, 1999. – Т. 1. – С. 233.
Тамбовская энциклопедия. – Тамбов, 2004. – С. 106-107.
Замятинская энциклопедия. Лебедянский контекст. – Тамбов-Елец, 2004. – С. 110-118.
Славные имена земли Липецкой: биогр. справ. об извест. писателях, ученых, просветителях, деятелях искусства. – Липецк, 2007. – С. 124.
Гордость земли Усманской: крат. справ. биогр. знат. людей, прославивших отчий край. – Усмань, 2005. – Кн. 2. – С. 54.

Полкан, дотоле добродушно наблюдавший сражение, не выдержав, вытягивался, сначала лениво подлаивал, затем расходился все больше и больше и вот уже заливался во всю мочь и рвался с цепи. Хитрый, он прикидывался остервенелым, и в то время, когда крапива жгла нестерпимо мне ноги, он предпочитал кидаться из стороны в сторону. От крапивных «лапок» я готов был позорно отступить, навертывались даже слезы, но Иван позади все надсаживался - «Коли их! Руби! Пли!» - И я продолжал беспощадно лить крапивную кровь.

Иногда к «делу» присоединялся помянутый Питерский, тоже пьяный: не совместно ли он и Иван напивались? Питерский потрясал портками с преогромной мошной, волосы у него дико торчали; худущий, предлинный - он присоединял к нашему гвалту неимоверную ругань, и даже бывалый Иван спадал с тона и с сомнением косился на боевого и не в меру усердного товарища. Полкан в это время терял равновесие духа и уже по-серьезному старался дорваться до Питерского, хватить его за босую в струпьях ногу, на что старик на обращал никакого внимания, чем и сбивала Полкана с толку. Трудно было понять, кого имела в виду неистовая брань Питерского; я относил ее к крапиве, но теперь, кажется мне, он обрушивал ее и на всех нас, и на село, и на всю свою горемычную и нелепо проведенную жизнь.

Хриплая команда Ивана, воинственные мои кличи, лай Полкана, истошная ругань Питерского сливались в один несусветный ералаш. У соседних хат показывались мужики, из окон выглядывали хозяйки. Около нас собиралась деревенская детвора, принимая в «войне» посильное участие. Гам, суматоха, неразбериха нарастали. С другого порядка спешил дядя Ермолай с ведром, полагая, что в нашем конце занялась изба. Чей-то теленок, задрав хвост, мчался через выгон. Куры с кудахтаньем разлетались кто куда. И уже спешил к нам Алексей, качал головой, махал руками, протяжно и с осуждением мычал. Потного и остервенелого он схватывал меня подмышки и тащил домой; я упирался, орал и в раже все размахивал ружьем или саблей, оглядываясь на Ивана, на Полкана, на Питерского и на ораву ребят. Орава в этот миг наступала на пруд, где в грязной ржавой воде плавал утиный выводок. Подальше от греха. Выводок благоразумно выбирался на противоположный бережок, утята отряхивались и кряканьем выражали неодобрение предосудительному людскому поведению. Я рвался из крепких рук Алексея с надсадным криком, то ли оттого, что хотелось еще повоевать, то ли потому, что мои ноги и руки изожгла крапива, то ли от причин обоюдных. Гвалт у пруда прекращался, когда на крыльце появлялся Николай Иванович. Первым сдавал Полкан, он начинал рабски и предательски вилять хвостом: меня, мол, не смешивайте с этими непутевыми озорниками! Вслед за Полканом прыскали куда попало ребята, показывая черные пятки. Иван бормотал что-то невразумительное и удалялся под навес. Упорнее всех был Питерский; он продолжал «чистить» и пруд, и утят, и дядю, и Полкана, покуда за ним не приходила его старуха и не сманивала его посулами дать водки, причем показывала из-под фартука или из-под юбки бутыль с водой.

Спасибо. Все живы-здоровы. В гости приму.

Я говорю солидно, будто и впрямь я хозяин. Шагаю рядом с Натальей вразвалку, по-мужицки.

Завидев странницу, Алексей радостно мычит, бросается ставить самовар. Из котомки Наталья неторопливо вынимает лубочную книжку «Гуак или непреоборимая верность». Сестре она дарит деревянную куколку, а маме полотенце, расшитое петухами. За чаем, осторожно откусывая крепкими и сочными зубами сахар, поддерживая блюдце на растопыренных пальцах, Наталья повествует:

- …Зашла я под Казанью к одному татарину, а у него коробейники тоже на ночь попросились. Татарин старый, лет за шестьдесят; шея вся в складках и рубец синий от губы до самой груди; глаза слезятся. Угощает он коробейников, а они спрашивают - «Где же у тебя твоя хозяйка?» Татарин смеется - «Хозяйка у меня молодая, гостей боится». - В углу на скамейке - гармонья. - «Кто ж у тебя, хозяин, на гармоньи играет?» - «А моя жена и играет». Коробейники пристали: покажи да покажи хозяйку, пусть сыграет на гармоньи, зеркальце и гребенку подарим. Один-то из коробейников в летах, а другой совсем молодой, годков двадцати, не боле. Татарин из другой половины выводит жену, она упирается, голову опустила, на нас не глядит, вся пунцовая, зарделась. На вид - прямо девчонка; с мелкими рябинками коло глаз, приятная такая и чистая. Села на подоконник, хоронится и ладошкой лицо закрывает, непривыкшая. Упросили - взяла гармонью, заиграла, и так-то у ней ладно игра выходит; за сердце хватает. Унывно, и все будто кто плачет в гармоньи. Хорошо играла. Молодой-то коробейник глаз не сводит с татарки и только бровью высокой, нет-нет, да и поведет; а я слушаю и думаю: про жизнь свою со старым незавидную играет. Меня-то, странницу, и то с души воротит, как только на рубец старика гляну, на кадык да на морщины, а уж ей-то, молоденькой, и вовсе никакой приятности с ним не выходит: с таким в отраду не намилуешься. Сыграла, закрыла опять лицо ладошкой и убежала. А парень только вздохнул ей вослед всей грудью да рукой по лбу провел… На другой день я и молвила татарину - «Не пара тебе твоя жена, Ахмет, не пара. Что же это ты, старый, девчонки-то не пожалел зелененькой: семой десяток тебе пошел, а она и свету еще не видала». - «Первая-то жена, - отвечает старик, - померла у меня, кому-нибудь за ребятами приглядывать-то надо. А эта в няньках услужала. Ну, так оно и вышло. Сыта, обута, одета, а раньше в побирушках ходила, сирота она круглая…» Помолчал, нахмурился: - «Ты у меня, Наталья, ее не сбивай. У нас свой закон, у вас свой закон; иди скорей, откуда пришла…» Вот они какие, наши дела-то женские!..

Исходный текст По А. Воронскому

… Наталья из соседней деревни, лет десять назад она сразу лишилась мужа и троих детей: в отлучку её они померли от угара.

С тех самых пор она продала хату, бросила хозяйство и странствует.

Говорит Наталья негромко, певуче, простодушно . Слова её чисты, будто вымыты , такие же близкие, приятные, как небо, поле, хлеба, деревенские избы . И вся Наталья простая, тёплая, спокойная и величавая . Наталья ничему не удивляется : всё она видела, всё пережила , о современных делах и происшествиях, даже тёмных и страшных, она рассказывает, точно их отделяют от нашей жизни тысячелетия . Никому Наталья не льстит ; очень в ней хорошо, что она не ходит по монастырям и святым местам , не ищет чудотворных икон. Она – житейская и говорит о житейском . В ней нет лишнего, нет суетливости .

Бремя странницы Наталья несёт легко, и горе своё от людей хоронит . У неё удивительная память. Она помнит, когда и в чём в такой-то семье хворали . Рассказывает она обо всём охотно, но в одном она скупа на слова: кода её спрашивают, почему она сделалась странницей .

… Я уже учился в бурсе, слыл «отпетым» и «отчаянным», мстил из-за угла надзирателям и преподавателям, обнаруживая в делах этих недюжинную изобретательность. В одну из перемен бурсаки известили, что в раздевальной меня ожидает «какая-то баба». Баба оказалась Натальей. Наталья шла издалека, из Холмогор, вспомнила обо мне, и хотя ей пришлось дать крюку верст под восемьдесят, но как же не навестить сироту, не посмотреть на его городское житьё, уж, наверное, вырос сынок, поумнел на радость и утешение матери. Я невнимательно слушал Наталью: стыдился её лаптей, онучей, котомки, всего её деревенского облика, боялся уронить себя в глазах бурсаков и всё косился на шнырявших мимо сверстников. Наконец не выдержал и грубо сказал Наталье:

Пойдём отсюда.

Не дожидаясь согласья, я вывел её на задворки, чтобы никто нас там не видел. Наталья развязала котомку, сунула мне деревенских лепёшек.

Больше-то ничего не припасла для тебя, дружок. А ты уж не погребуй, сама пекла, на маслице, на коровьем они у меня.

Я сначала угрюмо отказывался, но Наталья навязала пышки. Скоро Наталья заметила, что я её дичусь и нисколько не рад ей. Заметила она и рваную, в чернильных пятнах, казинетовую куртку на мне, грязную и бледную шею, рыжие сапоги и взгляд мой, затравленный, исподлобья. Глаза Натальи наполнились слезами.

Что же это ты, сынок, слова доброго не вымолвишь? Стало быть, напрасно я заходила к тебе.

Я с тупым видом колупал болячку на руке и что-то вяло пробормотал. Наталья наклонилась надо мной, покачала головой и, заглядывая в глаза, прошептала:

Да ты, родной, будто не в себе! Не такой ты был дома. Ой, худо с тобой сделали! Лихо, видно, на тебя напустили! Вот оно, ученье-то, какое выходит .

Ничего,- бесчувственно пробормотал я, отстраняясь от Натальи.

Алекса́ндр Константи́нович Воро́нский (8 сентября 1884 года, с. Хорошавка, Тамбовская губерния — 13 августа 1937 года, расстрелян) — российский революционер-большевик, писатель, литературный критик, теоретик искусства .

· Проблема раскаяния за совершённое.

· Проблема эгоизма, чёрствости, жестокости, бессердечия.

· Проблема силы духа человека.

· Проблема внутренней красоты человека.

· Проблема отношения к жизненным трудностям.

Сочинение по тексту Воронского про странницу Наталью, посетившую бурсака-отморозка.

В данном тексте российский революционер-большевик, писатель, литературный критик, теоретик искусства, Александр Константинович Воронский рассказывает о страннице Наталье и о своей встрече с ней в детстве, когда он учился в бурсе и «слыл «отпетым» и «отчаянным», мстил из-за угла надзирателям и преподавателям». Понятно, что, описывая Наталью, автор делает ее почти святой, почти идеальной, а, рассказывая о своих чувствах, подчеркивает собственную черствость, зависимость от мнения бурсаков-сверстников.

Вероятно, автор-рассказчик, мальчик-бурсак, и Наталья из одной деревни, у них, скорее всего, схожие нравственные устои, похожее воспитание. Неслучайно Воронский, описывая Наталью, подчеркивает, что «слова её чисты, будто вымыты , такие же близкие, приятные, как небо, поле, хлеба, деревенские избы ».

Таким образом, можно сказать, что Воронский, удивляясь своему поведению, задается вопросом: почему он так легко стал недобрым? Почему он стыдится Натальи? Почему он такой несвободный, затравленный, бесчувственный, а «Наталья такая «простая, тёплая, спокойная и величавая »?

Наталья думает, что мальчик, к которому она шла «верст под восемьдесят», чтобы «посмотреть на его городское житьё», «нисколько не рад ей», «слова доброго» не вымолвит оттого, что ученье и городская жизнь таким сделали. Глаза Натальи наполнились слезами, и она сказала: «будто не в себе! Не такой ты был дома. Ой, худо с тобой сделали! Лихо, видно, на тебя напустили! Вот оно, ученье-то, какое выходит». Так заканчивается текст Воронского.

Однако и сам писатель и революционер, и читатели понимают, что дело, конечно, не в ученье и тлетворном влиянии города, а в человеческой силе и слабости. Наталья, простая «какая-то баба», внутренне очень сильна, внешнее её не изменит, поэтому «о современных делах и происшествиях, даже тёмных и страшных, она рассказывает, точно их отделяют от нашей жизни тысячелетия». Мальчик же, о котором рассказывает Воронский, пока еще слаб, он хочет слыть отчаянным и уже обнаруживает «недюжинную изобретательность» в делах низких и мелочных.

Таким образом, становится ясна и авторская позиция. Воронский восхищен простотой и силой простой бабы и потрясен собственной слабостью и низостью (или мальчика). Также, я думаю, читателю понятно, что, если мальчик устыдился, значит, есть надежда, что он все же не конченый человек, просто он «будто не в себе!» не такой, как был дома.

Я согласен с Воронским, что человек должен оставаться человеком, не кривить душой, не подличать. Согласен и с тем, что человеку важно помнить свое начало, свои корни. Об этом, например, говорит чеховский Фирс Дуняше, об этом много в пушкинской «Капитанской дочке»: общее нравственное и человеческое сближает Гриневых и Мироновых и помогает выстоять, спастись, несмотря на внешнюю войну и озлобленность.

…Наталья из соседней деревни, лет десять назад она сразу лишилась мужа и троих детей: в отлучку её они померли от угара. С тех самых пор она продала хату, бросила хозяйство и странствует.

Говорит Наталья негромко, певуче, простодушно.

Сочинение

Вся наша жизнь – это череда взлетов и падений, черных и белых полос, и от того, как мы будем относиться к своим проблемам, зависит все наше дальнейшее существование. Как нужно относиться к жизненным трудностям? Вот над каким вопросам предлагает нам задуматься А.К. Воронский в данном мне тексте.

Писатель знакомит нас с историей женщины, в жизни которой, на первый взгляд, все настолько не складывалось, что у большинства из нас, наверное, давно бы опустились руки. Однако Наталья в один момент лишилась мужа и троих детей, после чего пустилась в одинокое странствие. Была ли она разочарована, разбита и подавлена? Напротив, автор акцентирует наше внимание на том, что в голове его сохранилось простодушие и певучесть, словах – чистота, во всем её облике – простота, теплота, спокойствие и величавость. Мы понимаем, что несмотря на серьезные жизненные трудности, Наталья сохранила гармонию своей души и продолжила жить, относясь к черным полосам своей жизни как давно ушедшему прошлому. Она говорит охотно на любые темы, однако лишь об истоках своих странствий предпочитает не распространяться – наверное, чтобы загасить боль утраты, не хватит и всей жизни.

А.К. Воронский убежден, что никакое несчастье не заслуживает того, чтобы ему посвящали целую жизнь, и даже её часть. О проблемах лучше не думать вовсе, а если и вспоминать, то только как о давно ушедшем прошлом. Никакие трудности не должны менять облик человека: с ними нужно бороться, а, если борьба бессмысленна, вычеркивать их из своей жизни.

Я, как и автор, убеждена в том, что любые, даже самые нерешаемые проблемы не достойны скорби, а уж тем более жизни человека. Что бы ни случилось, как бы не сложились обстоятельства, стоит продолжать жить, любить, мечтать, стремится, может, открыть для себя новую страницу и поменять все, продолжая радоваться каждому мгновению, ведь, по сути, это все, что у нас есть.

В пример к данному тезису хотелось бы привести рассказ А.И. Солженицына «Матренин двор». В нем автор повествует нам об истории женщины, чья жизнь, на первый взгляд, - сплошная череда трагических обстоятельств. Война разъединила Матрену с женихом, и героиня была вынуждена выйти замуж за его брата, который тоже вскоре безвозвратно ушел на войну. Один за другим у женщины погибают дети, и Матрена остается одна, имея лишь шаткую усадьбу с тараканами и мышами и «криворукую козу». Казалось бы, обреченная на вечное одиночество женщина, сломленная под тяжестью обстоятельств, должна отчаяться и перестать делать какие-либо попытки к собственному счастью. Но этого не происходит. Матрена, вопреки всем трудностям, берет на воспитание племянницу Киру, и девочка становится счастьем и смыслом жизни героини. За все произведение Матрена не проронила ни одного бранного слова, она не жаловалась и не вешала на других свои проблемы. Наоборот, женщина помогает всей округе, при этом не требуя взамен никакой ответной помощи.

Точно так же к своим проблемам относится герой рассказа М.А. Шолохова «Судьба человека». В самом начале войны Андрей Соколов теряет всю семью, а позже, встретив своего единственного сына, узнает о том, что и он погиб. Герой испытывает на себе все тягости войны, но даже в плену не теряет человеческое лицо. Через голод и пытки он проносит в своем сердце милосердие и доброту, и, встретив беспризорного, такого же одинокого, как он сам, маленького мальчика, Андрей Соколов дарит ему свою любовь и поддержку. Обстоятельства жизни изменили облик и взгляд героя, но не сломили его дух, потому что этот боец умел относиться к жизненным трудностям и несмотря ни на что сохранял в своей душе веру в счастливое будущее.

Всегда стоит помнить, что наше существование обусловлено нашим восприятием жизни. И, как бы не сложились обстоятельства, какой бы груз не лег на наши плечи, стоит всегда помнить о том, что никогда не поздно все начать сначала. Можно поменять курс, стиль и образ мышления – но не никогда не стоит переживать из-за чего-либо, и, тем более, винить себя в сложившихся обстоятельствах.