Литературное творчество екатерины великой в жанре сказки. Сказки Екатерины ІІ
Екатерина II
Аллегорическія сказки
Сочиненія императрицы Екатерины II. Произведенія литературныя. Подъ редакціей Apс. И. Введенскаго. С.-Петербургъ. Изданіе А. Ф. Маркса. 1893. 1. Сказка о царевичѣ Хлорѣ 2. Сказка о царевичѣ Февеѣ
СКАЗКА О ЦАРЕВИЧѢ ХЛОРѢ.
До временъ Кія, князя кіевскаго, жилъ да былъ въ Россіи царь добрый человѣкъ, который любилъ правду и желалъ всѣмъ людямъ добра: онъ часто объѣзжалъ свои области, чтобъ видѣть, каково жить людямъ, и вездѣ навѣдывался, дѣлаютъ ли правду. У царя была царица. Царь и царица жили согласно; царица ѣзжала съ царемъ и не любила быть съ нимъ въ разлукѣ. Пріѣхалъ царь съ царицею въ одинъ городъ, построенный на высокой горѣ посреди лѣса. Тутъ родился царю сынъ дивныя красоты, ему дали имя Хлоръ; но посреди сей радости и тридневнаго празднества царь получилъ непріятное извѣстіе, что сосѣди его неспокойно живутъ, въѣзжаютъ въ его земли и разныя обиды творятъ пограничнымъ жителямъ. Царь взялъ войски, кои въ близости въ лагерѣ стояли, и пошелъ съ полками для защиты границы. Царица поѣхала съ царемъ. Царевичъ остался въ томъ городѣ и домѣ, гдѣ родился. Царь приставилъ къ нему семерыхъ нянь разумныхъ и въ дѣтскомъ воспитаніи искусныхъ. Городъ же царь укрѣпить велѣлъ стѣною изъ дикаго камня, по угламъ съ башнями по старинному обычаю; на башняхъ пушекъ не поставили, тогда еще нигдѣ не имѣли пушекъ. Домъ, въ которомъ жить остался царевичъ Хлоръ, хотя и не построенъ былъ изъ сибирскаго мрамора и порфира, но весьма хорошъ и покойно расположенъ былъ; позади палатъ насажены были сады съ плодовитыми деревьями, возлѣ которыхъ выкопаны пруды съ рыбами украшали мѣстоположеніе; бесѣдки же разныхъ народовъ вкуса, откуда видъ далеко простирался въ округъ лежащихъ поляхъ и долинахъ, придавали пріятство тому обитанію. Какъ царевичъ сталъ вырастать, кормилица и няни начали примѣчать, что сколь былъ красивъ, столь же былъ уменъ и живъ, и повсюду слухъ носился о красотѣ, умѣ и хорошихъ дарованіяхъ царевича. Услышалъ о томъ какой-то ханъ киргизской, на дикой степи кочующій съ кибитками, полюбопытствовалъ видѣть толь дивное дитя, и увидѣвъ, пожелалъ дитя увезти съ собою въ степь, зачалъ просить нянь, чтобъ поѣхали съ царевичемъ къ нему въ степь; няни сказали со всякою учтивостію, что имъ того безъ дозволенія царя дѣлать нельзя, что онѣ не имѣютъ чести знать господина хана, и съ царевичемъ не ѣздятъ къ незнакомымъ людямъ въ гости. Ханъ не былъ доволенъ тѣмъ учтивымъ отвѣтомъ, присталъ пуще прежняго, подобно какъ неѣвшій къ тѣсту, одно просилъ, чтобъ няни поѣхали къ нему съ дитятею въ степь; но, получивъ твердый отказъ, наконецъ понялъ, что просьбами не успѣетъ въ своемъ намѣреніи, прислалъ къ нимъ подарокъ; онѣ, поблагодаря, отослали дары обратно и велѣли сказать, что онѣ ни въ чемъ нужды не имѣютъ. Ханъ упрямъ былъ, пребывая въ своемъ намѣреніи, думалъ, какъ быть? Пришло ему на умъ, нарядился въ изодранную одежду и сѣлъ у воротъ сада, будто человѣкъ старый и больной, просилъ милостыни у мимоходящихъ. Царевичъ прогуливался въ тотъ день по саду, увидѣлъ, что у воротъ сидитъ какой-то старикъ, послалъ спроситъ, что за старикъ. Побѣжали, спросили, что за человѣкъ. Возвратились съ отвѣтомъ, что больной нищій. Хлоръ, какъ любопытное дитя, просился посмотрѣть больного нищаго; няни унимали Хлора, сказали, что смотрѣть нечего, и чтобъ послалъ къ нему милостыню. Хлоръ захотѣлъ самъ отдать деньги, побѣжалъ впередъ, няни побѣжали за нимъ; но чѣмъ няни скорѣе побѣжали, то младенецъ шибче пустился бѣжать, побѣжалъ за ворота, и подбѣжавъ къ мнимому нищему, зацѣпился ножкою за камешекъ и упалъ на личико; нищій вскочилъ, поднялъ дитя подъ руки и спустился съ нимъ подъ гору. Тутъ стояли вызолоченныя роспуски, бархатомъ обитыя, сѣлъ на роспуски и ускакалъ съ царевичемъ въ степь; няни, какъ добѣжали до воротъ, не нашли уже ни нищаго, ни дитяти, ни слѣда ихъ не видали да и дороги тутъ не было, гдѣ ханъ съ горы спустился, сидя держалъ царевича передъ собою одною рукою, какъ будто курочку за крылышко, другою же рукою махнулъ шапкою чрезъ голову, и кричалъ три раза "ура". На сей голосъ няни прибѣжали къ косогору, но поздно, догнать не могли. Ханъ благополучно Хлора довезъ до своего кочевья и вошелъ съ нимъ въ кибитку, гдѣ встрѣтили хана его вельможи. Ханъ приставилъ къ царевичу старшину лучшаго; сей взялъ Хлора на руки и отнесъ его въ богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами, дитя же посадилъ на парчевую подушку и началъ тѣшить его; но Хлоръ очень плакалъ и жалѣлъ, что отъ нянь шибко побѣжалъ впередъ, и непрестанно спрашивалъ, куда его везутъ, зачѣмъ, на что, и гдѣ онъ? Старшина и съ нимъ находящіеся киргизцы насказали ему много басней; иной говорилъ, будто по теченію звѣздъ такъ опредѣлено, иной сказывалъ, будто тутъ лучше жить, нежели дома, всего насказали, окромѣ правды, но увидя, что ничто не унимало слезъ Хлора, вздумали его стращать небывальщиною, сказали: "перестань плакать, или оборотимъ тебя летучею мышью или коршуномъ, а тамъ волкъ, или лягушка тебя съѣстъ". Царевичъ небоязливъ былъ, посреди слезъ расхохотался такой нелѣпости. Старшина, увидя, что дитя пересталъ плакать, приказалъ накрыть столъ; столъ накрыли и кушанье принесли, царевичъ покушалъ, потомъ подали варенья въ сахарѣ и разные плоды, какіе имѣли; послѣ ужина раздѣли его и положили спать. На другой день рано, до свѣта, ханъ собралъ своихъ вельможъ к сказалъ имъ слѣдующее: "извѣстно вамъ да будетъ, что я вчерашній день привезъ съ собою царевича Хлора, дитя рѣдкой красоты и ума. Хотѣлось мнѣ заподлинно узнать, правда ли слышанное объ немъ; для узнанія же его дарованій употребить я намѣренъ разные способы". Вельможи, услыша слова ханскія, поклонились въ поясъ; изъ нихъ ласкатели похвалили ханскій поступокъ, что чужое, и то еще сосѣдняго царя, дитя увезъ; трусы потакали, говоря: "такъ, надёжа государь ханъ, какъ инако быть, какъ тебѣ на сердце прійдетъ"? Нѣсколько изъ нихъ, кои прямо любили хана, тѣ кивали головою, и когда ханъ у нихъ спрашивалъ, для чего не говорятъ, сказали чистосердечно: "дурно ты сотворилъ, что у сосѣдняго царя увезъ сына, и бѣды намъ не миновать, буде не поправишь своего постудка". Ханъ же сказалъ: "вотъ такъ, всегда вы ропщете противу меня", и пошелъ мимо ихъ, и какъ царевичъ проснулся, приказалъ принести его къ себѣ; дитя, увидя, что нести его хотятъ, сказалъ: "не трудитесь, я ходить умѣю, я самъ пойду", и вошедъ въ ханскую кибитку, всѣмъ поклонился, во-первыхъ хану, потомъ около стоящимъ направо и налѣво, послѣ чего сталъ предъ ханомъ съ почтительнымъ, учтивымъ и благопристойнымъ такимъ видомъ, что всѣхъ киргизцовъ и самого хана въ удивленіе привелъ. Ханъ однако, опомнясь, рекъ тако: "царевичъ Хлоръ! про тебя сказываютъ, что ты дитя разумное; сыщи мнѣ, пожалуй, цвѣтокъ розу безъ шиповъ, что не колется; дядька тебѣ покажетъ обширное поле, сроку же даю тебѣ трои сутки". Дитя паки поклонился хану, сказалъ: "слышу", и вышелъ изъ кибитки, пошелъ къ себѣ. Дорогою попалась ему на встрѣчу дочь ханская, которая была замужемъ за Брюзгой султаномъ. Сей никогда не смѣялся и серживался на другихъ за улыбку, ханша же была нрава веселаго и весьма любезна; увидя Хлора сказала: "здравствуй, царевичъ, здорово ли живешь? куда изволишь идти?" Царевичъ сказалъ, что, по приказанію хана батюшки ея, идетъ искать розу безъ шиповъ, которая не колется. Ханша Фелица, такъ ее звали, дивилась, что дитя посылаютъ искать таковой трудной вещи, и возлюбя младенца въ сердцѣ своемъ, сказала: "царевичъ, подожди маленько, я съ тобою пойду искать розу безъ шиповъ, которая не колется, буде батюшка ханъ позволитъ". Хлоръ пошелъ въ свою кибитку обѣдать, ибо часъ былъ обѣда, ханша къ хану, просить позволенія итти съ царевичемъ искать розу безъ шиповъ, которая не колется. Ханъ не токмо не позволилъ, но и запретилъ ей накрѣпко, чтобъ не шла съ дитятею искать розу безъ шиповъ, которая не колется. Фелица, вышедши отъ хана, мужа своего Брюзгу султана уговорила остаться при отцѣ ея ханѣ, сама же пошла къ царевичу; онъ обрадовался, какъ увидѣлъ ее, просилъ, чтобъ сѣла возлѣ него, на что она согласилась, и сказала ему: "Ханъ мнѣ не велитъ итти съ тобою, царевичъ, искать розу безъ шиповъ, которая не колется; но я тебѣ дамъ совѣтъ добрый, пожалуй не забудь; слышишь ли, дитя, не забудь, что тебѣ скажу". Царевичъ обѣщалъ вспомнить. "Отселѣ, въ нѣкоторомъ разстояніи", продолжала она, "какъ пойдешь искать розу безъ шиповъ, которая не колется, встрѣтишься съ людьми весьма пріятнаго обхожденія, кои стараться будутъ тебя уговорить итти съ ними, наскажутъ тебѣ веселій множество и что они то провождаютъ время въ безсчетныхъ забавахъ; не вѣрь имъ, лгутъ, веселія ихъ мнимыя и сопряжены со множествомъ скукъ. За симъ пріидутъ другіе, кои о томъ же еще сильнѣе тебя просить будутъ; откажи имъ съ твердостію: отстатнутъ. Потомъ войдешь въ лѣсъ, тутъ найдешь льстивыхъ людей, кои всячески стараться будутъ пріятными разговорами отвести тебя отъ истиннаго пути; но ты не забудь, что тебѣ единой цвѣтокъ, розу безъ шиповъ и которая не колется, искать надлежитъ. Я тебя люблю и для того я къ тебѣ вышлю на встрѣчу сына моего, и онъ поможетъ тебѣ найти розу безъ шиповъ, что не колется". Хлоръ, выслушавъ рѣчь Фелицы, сказалъ: "развѣ такъ трудно сыскать розу безъ шиповъ, что не колется?" "Нѣтъ;" отвѣтствовала ханша: "не такъ чрезвычайно трудно, буде кто прямодушенъ и твердо пребываетъ въ добромъ намѣреніи". Хлоръ спросилъ, нашелъ ли уже кто тотъ цвѣтокъ? -- "Я видѣла", сказала Фелица, "мѣщанъ и крестьянъ, кои въ томъ успѣвали не хуже вельможъ и царей и царицъ". Сказавъ сіе, ханша простилась съ царевичемъ, старшина же дядька отвелъ дитя искать розу безъ шиповъ, которая не колется, и для того пустилъ его сквозь калитку въ превеликій звѣринецъ. Тутъ увидѣлъ Хлоръ передъ собою множество дорогъ: иныя прямо лежащія, иныя съ кривизнами, иныя перепутанныя. Дитя не зналъ сначала, по которой итти; но, увидя юношу, ждущаго ему на встрѣчу, поспѣшилъ къ нему спросить, кто онъ таковъ. Юноша отвѣтствовалъ: "я Разсудокъ, сынъ Фелицынъ; меня мать моя прислала идти съ тобою искать розу безъ шиповъ, которая не колется". Царевичъ, благодаря Фелицѣ сердцемъ и устами, взявъ его за руку, навѣдывался, по которой дорогѣ итти. Разсудокъ съ веселымъ и бодрымъ видомъ сказалъ ему: "не бойся, царевичъ, пойдемъ по прямой дорогѣ, по которой не всѣ ходятъ, хотя она пригожѣе другихъ". "Для чего же по ней не ходятъ"? спросилъ царевичъ. "Для того", сказалъ юноша, "что на другихъ дорогахъ останавливаются или сбиваются". Идучи юноша показалъ Хлору прекрасную дорожку, говоря: "посмотри, царевичь, дорога сія называется благорасположенныхъ душъ младенчества, она хороша, да кратка". Пошли сквозь лѣсъ къ пріятной долинѣ, въ которой увидѣ;ли рѣчку прозрачной воды, подлѣ которой нашли нѣсколько молодыхъ людей; иные изъ нихъ сидѣли, иные лежали по травѣ и подъ деревьями. Какъ увидѣли царевича, встали и подошли къ нему; одинъ изъ нихъ со всякою учтивостію и привѣтливостію сказалъ: "позвольте, сударь, спросить: куда вы идете? нечаянно ли вы сюда зашли? и не можемъ ли мы имѣть удовольствіе чѣмъ нибудь вамъ услужить? Взглядъ вашъ наполняетъ насъ уже почтеніемъ и дружбою къ вамъ и мы внѣ себя отъ радости видѣть толь многія блистающія ваши качества". Царевичъ, вспомня слова Фелицы, улыбнулся и сказалъ: "я не имѣю чести васъ знать, ни вы меня не знаете, и такъ ваши слова приписываю единой обыкновенной свѣтской учтивости, а не моимъ достоинствамъ; иду же искать розу безъ шиповъ, которая не колется". Другой изъ тамо находящихся вступилъ въ рѣчь и сказалъ: "намѣреніе ваше показываетъ великія ваши дарованія; но сдѣлайте милость, одолжите насъ, останьтеся съ нами хотя нѣсколько дней и берите участіе въ нашемъ безподобномъ веселіи". Хлоръ сказалъ, что ему срокъ поставленъ и остановиться недосугъ; опасается ханскаго гнѣва. Они же старались его увѣрить, что ему отдохновеніе нужно для здоровья, и что лучше и способнѣе мѣста не найдетъ, ни людей усерднѣе ихъ, и нивѣсть какъ просили и уговаривали остаться за ними. Наконецъ, мужчины и женщины, взявъ другъ друга за руки, сдѣлали около Хлора и его проводника кругъ, начали плясать и скакать, и не пускать ихъ далѣе; но пока вкругъ вертѣлись, Хлора подъ руку ухватилъ Разсудокъ, и выбѣжали изъ круга такъ скоро, что въ кругу вертѣвшіеся не могли ихъ удержать. Отошедъ подалѣе, нашли Лѣньтягъ-мурзу, главнаго надзирателя того мѣста, который прогуливался съ своими домашними. Увидя Хлора съ провожатымъ, принялъ ихъ съ ласкою и просилъ зайти въ его избу; они, уставъ маленько, пошли къ нему. Вошедъ въ его горницу онъ посадилъ ихъ на диванъ, самъ же легъ возлѣ нихъ посреди пуховыхъ подушекъ, покрытыхъ старинною парчею; его же домашніе сѣли около стѣны. Потомъ Лѣньтягъ-мурза приказалъ принести трубки курительныя и кофе. Услыша же отъ нихъ, что табаку не курятъ кофе не пьютъ, благовонными духами опрыскивать ковры велѣлъ послѣ чего спросилъ Хлора о причинѣ его прихода въ звѣринецъ. Царевичъ отвѣтствовалъ, что по приказанію хана онъ ищетъ розу безъ шиповъ, которая не колется. Лѣньтягъ-мурза дивился, что въ такихъ молодыхъ лѣтахъ предпріялъ таковой трудъ, говоря, "что и старѣе тебя едва ли станетъ; отдохните, не ходите далѣе, у меня здѣсь есть люди, кои находить старались, но, уставъ, покинули". Одинъ изъ тутъ сидящихъ всталъ съ мѣста и сказалъ: "я самъ неоднократно хотѣлъ дойти, но скучилъ, а вмѣсто того я остался жить у моего благодѣтеля Лѣньтягъ-мурзы, который меня поитъ и кормитъ". Между сихъ разговоровъ Лѣньтягъ-мурза уткнулъ голову въ подушку и заснулъ. Какъ около стѣны сидящіе услышали, что Лѣньтягъ-мурза храпитъ, то они полегоньку встали, иные пошли убираться и украшаться, иные легли спать, иные начали всякія празднословія говорить, иные ухватились за карты и кости, и при всѣхъ сихъ упражненіяхъ иные сердились, иные радовались, и на лицахъ всѣхъ разныя ихъ внутреннія движенія оказывались. Какъ Лѣньтягъ-мурза проснулся, всѣ паки собрались около него, и внесли въ горницу, столъ со фруктами. Лѣньтягъ-мурза остался посреди пуховыхъ подушекъ и оттудова потчивалъ царевича, который весьма прилежно примѣчалъ все, что тамо ни дѣлалось. Хлоръ лишь принялся было отвѣдать предлагаемое имъ отъ Лѣньтягъ-мурзы, какъ его проводникъ Разсудокъ его за рукавъ дернулъ полегоньку; кисть прекраснаго винограда, которую царевичъ въ рукахъ держалъ, по полу разсыпалась, онъ же, опомнясь, тотчасъ всталъ, и оба вышли изъ хоромъ Лѣньтягъ-мурзы. Не въ дальнемъ разстояніи увидѣли домъ крестьянскій и нѣсколько десятинъ весьма удобренной земли, на которой всякій хлѣбъ, какъ-то: рожь, овесъ, ячмень, гречиха и проч. засѣянъ былъ; иной поспѣвалъ, иной лишь вышелъ изъ земли. Подалѣе увидѣли луга, на которыхъ паслися овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли съ лейкою въ рукахъ: обливаетъ разсаженныя женою его огурцы и капусту; дѣти же упражнены были въ другомъ мѣстѣ, щипали траву негодную изъ овощей. Разсудокъ сказалъ: "Богъ помочь, добрые люди"; они отвѣтствовали: "спасибо, баричи"; кланялись же царевичу незнакомо, но Разсудокъ пріязненно просили, говоря: "посѣти, пожалуй, наше жилище, и матушка твоя ханша насъ жалуетъ, посѣщаетъ и не оставляетъ". Разсудокъ согласился къ нимъ войти; пошли съ Хлоромъ на дворъ. Посреди двора стоялъ ветхій и высокій дубъ, а подъ нимъ широкая, чисто выскобленная лавка, а передъ лавкою столъ; гости сѣли на лавку, хозяйка съ невѣсткою разостлали по столу скатерть и поставили на столѣ чашу съ простоквашею, другую съ яичницею, блюдо блиновъ горячихъ и яицъ въ смятку, а посрединѣ ветчину добрую, положили на столѣ ситный хлѣбъ да поставили возлѣ каждаго крынку молока, а послѣ вмѣсто закусокъ принесли соты и огурцы свѣжіе да клюкву съ медомъ. Хозяинъ просилъ: "покушайте, пожалуй". Путешественники, которые проголодались, ничѣмъ не гнушались, и межъ тѣмъ разговаривали съ хозяиномъ и хозяйкою, кои имъ разсказывали, какъ они живутъ здорово, весело и спокойно и во всякомъ удовольствіи по ихъ состоянію, провождая вѣкъ въ крестьянской заботѣ и преодолѣвая трудолюбіемъ всякую нужду и недостатокъ. Послѣ ужина на той же лавкѣ разослали войлочки; Хлоръ и Разсудокъ на нихъ положили свои епанчи, хозяйка каждому принесла подушку съ бѣлою наволочкою, легли спать и заснули крѣпко, для того что устали. Поутру встали на разсвѣтѣ, поблагодарили хозяина, который за ночлегъ ничего съ нихъ взять не захотѣлъ, и пошли въ путь. Отшедъ съ полверсты, услышали издали, что играютъ на волынкѣ. Хлоръ вздумалъ подойти поближе, но Разсудокъ молвилъ, что волынкою отведутъ ихъ отъ пути. Любопытство Хлора принудило его; подошелъ къ волынкѣ, но, увидя шалости пьяношатающихся въ безобразіи около волынишника, испугался и кинулся Разсудку на руки. Сей его отнесъ паки на прямую дорогу, гдѣ вскорѣ, прошедъ рощу, увидѣли возвышеніе крутое. Разсудокъ сказалъ царевичу, что тутъ растетъ роза безъ шиповъ, которая не колется. Здѣсь Хлоръ почувствовалъ зной солнечный и усталъ; началъ скучать, говорилъ, что конца нѣтъ той дорогѣ, долго ли это будетъ, нельзя ли итти по иной дорогѣ? Разсудокъ отвѣчалъ, что онъ ведетъ его ближнимъ путемъ, и что терпѣніемъ однимъ преодолѣвается трудъ. Царевичъ съ неудовольствіемъ сказалъ: "авось либо самъ сыщу дорогу", и, махнувъ рукою, удвоилъ шагъ, удалился отъ провожатаго. Разсудокъ остался позади, и пошелъ за нимъ молча тихимъ шагомъ. Дитя забрелъ въ мѣстечко, гдѣ мало кто-бы на него поглядѣлъ, ибо торговый день былъ и всѣ люди заняты были торгомъ и мѣною на рынкѣ. Царевичъ, ходя между телѣгами и посреди торговаго шума, заплакалъ. Одинъ человѣкъ, который его не зналъ, пошелъ мимо его и, увидя, что дитя плачетъ, сказалъ ему: "перестань, щенокъ, кричать, и безъ тебя здѣсь шума довольно". Разсудокъ дошелъ до него въ самое то время; царевичъ жаловался на того человѣка, что щенкомъ его называлъ. Разсудокъ, ни слова не говоря, вывелъ его оттуда; когда же Хлоръ спросилъ, для чего онъ не говоритъ попрежнему съ нимъ, Разсудокъ на то сказалъ: "ты моихъ совѣтовъ не спрашиваешь, самъ же забрелъ въ непристойное мѣсто, такъ не прогнѣвайся, буде нашелъ людей или рѣчи не по твоимъ мыслямъ". Разсудокъ продолжать хотѣлъ рѣчь, но встрѣтили они человѣка не молодого, но пріятнаго вида, который окруженъ былъ множествомъ юношъ. Хлоръ, всегда любопытствуя о всемъ, отозвалъ одного изъ нихъ, спросилъ, кто таковъ? Юноша сказалъ, что "сей человѣкъ есть учитель нашъ; мы отучились, идемъ гулять; а вы куда идете?" На что царевичъ отвѣтствовалъ: "мы ищемъ розу безъ шиповъ, которая не колется". "Слыхалъ я", сказалъ юноша, "толкованіе розы безъ шиповъ, которая не колется, отъ нашего учителя; сей цвѣтокъ не что иное значитъ, какъ добродѣтель; иные думаютъ достигнуть косыми дорогами, но никто не достигнетъ окромѣ прямою дорогою; счастливъ же тотъ, который чистосердечною твердостію преодолѣваетъ всѣ трудности того пути. Вотъ гора у васъ въ виду, на которой растетъ роза безъ шиповъ, которая не колется, но дорога крута и камениста". Сказавъ это, простился съ ними, пошелъ за своимъ учителемъ. Хлоръ съ провожатымъ пошли прямо къ горѣ и нашли узкую и каменистую тропинку, по которой шли съ трудомъ. Тутъ попались имъ на встрѣчу старикъ и старуха въ бѣломъ платьѣ, равно почтеннаго вида; они имъ протянули посохи свои, сказали: "упирайтеся на нихъ, не спотыкнетеся". Здѣсь находящіеся сказывали, что имя перваго Честность, а другой Правда. Дошедъ, упираючись на тѣхъ посохахъ, до подошвы горы, принуждены нашлись взлѣзть съ тропинки на вѣтвь, да съ вѣтви на вѣтвь, добрались до вершины горы, гдѣ нашли розу безъ шиповъ, которая не колется. Лишь успѣли снять ее съ куста, какъ въ тамо находящемся храмѣ заиграли на трубахъ и на литаврахъ, и разнесся повсюду слухъ, что царевичъ Хлоръ сыскалъ въ такихъ молодыхъ лѣтахъ розу безъ шиповъ, которая не колется. Онъ поспѣшилъ къ хану съ цвѣткомъ, ханъ же Хлора и со цвѣткомъ отослалъ къ царю. Сей обрадовался столько пріѣзду царевича и его успѣхамъ, что позабылъ всю тоску и печаль. Царевича царь и царица и всѣ люди любили часъ отъ часу болѣе, для того что часъ отъ часу укрѣплялся въ добродѣтели. Здѣсь сказка кончится, а кто больше знаетъ, тотъ другую скажетъ. (1781-82 г.)СКАЗКА О ЦАРЕВИЧѢ ФЕВЕѢ.
Сказываютъ, будто въ Сибири пребываніе имѣлъ народъ многочисленный, промышленный и богатый. У сего народа жилъ и былъ рода китайскихъ Уановъ, именемъ Тао-ау, царь умный и добродѣтельный человѣкъ, который подданныхъ своихъ любилъ, какъ отецъ дѣтей любитъ: онъ излишними податьми не отягощалъ никого, и при всякомъ случаѣ людей сберегалъ, колико могъ. Онъ великолѣпіе, пышность и роскошь весьма презиралъ; однакоже при дворѣ его все было прилично его сану, чистенько. У царя была царица столъ красиваго вида, колико отличны были качества сердца ея и ума. Она старалась угодить своему мужу и ему подражать при всякомъ случаѣ. Жили они въ любви и согласіи съ удовольствіемъ многіе годы, но не имѣли дѣтей. Приписывали сіе тому, что въ свѣтѣ нѣтъ совершеннаго счастія. Царица часто недомогала разными припадками, что видя царь съ прискорбіемъ, призывалъ врачей ближнихъ и дальнихъ, своихъ и чужихъ, которые разсуждали о болѣзни много и долго, и часто, не бывъ согласны между собою, предписывали однакоже ей лекарства, составленныя изъ такого множества травъ и иныхъ произращеній и составовъ, что одно именованіе и количество тѣхъ вещей занимало длинные столбцы тогдашняго обычая бумаги. Царица и окружающія ее барыни и барышни съ отвращеніемъ и ужасомъ смотрѣли на великіе кувшины лекарствъ, кои къ ней приносили для принятія. Царица говорила, что лекарство вкуса противнаго, а барыни и барышни, что оно цвѣта нехорошаго; царь же сумнѣвался о полезномъ дѣйствіи толь различнаго свойства травъ и составовъ смѣси; бывъ въ безпокойствіи, открылъ свои мысля своимъ приближеннымъ. Сказываютъ, будто у умныхъ царей не бываетъ безъ разумныхъ совѣтодателей; такъ то случилось, знатно, и тутъ. Одинъ баринъ, прозваніемъ Рѣшемыслъ, сказалъ дарю: "Надёжа государь, на что печалишься! буде усумнишься, что лекарство царицѣ сдѣлаетъ болѣе вреда, нежели пользы, одно слово тебѣ стоитъ: прикажи вылить. Я же тебѣ сыщу искуснаго человѣка въ излѣченіи болѣзни, отъ котораго царица исцѣлится. Его здѣсь нѣту, a живетъ онъ не очень далеко во уединеніи". Возвеселилось сердце царя, и наполнился надеждою о облегченіи своей жены. Тотчасъ послали гонца по того искуснаго человѣка; гонецъ нашелъ его жило въ лѣсу, въ маломъ домѣ. Покрытъ былъ домъ соломою. Гонецъ постучался у воротъ, дворная собака залаяла, а изъ калитки выглянулъ человѣкъ и спросилъ: "кто стучится у воротъ?" Гонецъ сказалъ: "я гонецъ царскій; дома ли хозяинъ?" "Дома", отвѣтствовалъ человѣкъ, я отперъ ворота. Гонецъ нашелъ хозяина, что сидитъ у огня, читаетъ книгу. Онъ тотчасъ всталъ и, услыша отъ гонца, что царь его спрашиваетъ, одѣлся, сѣлъ на коня и поѣхалъ съ гонцомъ ко дарю во дворецъ. Царь, увидя его, спросилъ, "какъ его зовутъ? и откудова онъ?" На первый вопросъ отвѣтъ его былъ: "зовутъ меня Катунъ"; а на второй началъ разсказывать, что онъ былъ изъ приближенныхъ людей зенгорскаго князя, что при дворѣ того князя вытерпѣлъ многія напрасныя нападки отъ лихихъ людей, кои, зависти ради, его обнесли; жаловался, что онъ лишился своего имѣнія, своихъ друзей, и что онъ былъ угнетаемъ несправедливо, и прибавилъ, что онъ, не любя лицемѣрія или говорить инако, нежели думаетъ, что зѣло обычно при дворѣ зенгорскаго князя, пошелъ жить уединенно въ лѣсу, гдѣ упражняется спознаніемъ свойства травъ, дабы оныя употребить къ случаю въ пользу ближняго. Окончавъ съ нимъ рѣчь, царь повелъ Катуна къ царицѣ. Нашли ее лежащею протянувъ ноги на постелѣ мягкой; покрыта была одѣяломъ бархата краснаго; подбито одѣяло чернолисьимъ мѣхомъ. Цвѣтъ лица ея былъ блѣденъ, глаза слабости крайней, жаловалась ломомъ въ ногахъ, безсонницею и отвращеніемъ ото всякой пищи. Онъ навѣдался о образѣ ея жизни, услышалъ, что царица лежитъ день и ночь въ теплой горницѣ, не дѣлаетъ движенія ни малѣйшаго и воздухомъ свѣжимъ не пользуется, кушаетъ же повсечасно, что не вздумаетъ, спитъ днемъ, ночь пробалагуриваетъ съ барынями и барышнями, кои поперемѣнно гладятъ ей ноги и сказываютъ ей сказки либо вѣсти, кто что дѣлаетъ и не дѣлаетъ, кто что говоритъ или не говоритъ. Лѣсной нашъ врачъ сказалъ царю: "надёжа государь, запрети своей царицѣ спать днемъ, говорить ночью, кушать и пить не въ обѣдъ и ужинъ, и прикажи ей встать и не лежать окромѣ ночи; одѣяла же лисьяго употреблять въ теплой горницѣ вовсе не годится; царицу заставь ходить, ѣздить и пользоваться воздухомъ". Царь уговаривать началъ царицу, чтобъ поступала по словамъ лѣсного врача. Она отговаривалась, говоря: "я привыкла такъ жить; какъ мнѣ перемѣнить свой обычай, свой образъ жизни?" Однако просьбы царя убѣдили привычку, подняли царицу съ постели изъ-подъ теплаго одѣяла бархатнаго на черно-лисьемъ мѣху; сначала водили ее подъ руки, потомъ стала ходить сама, погодя посадили ее въ сани, запряженныя шестью оленями; у оленей рога были вызолочены, хомуты же горностаевы съ яхонтовыми пряжками; ѣздила цѣлые два часа. Возвратясь домой, царица стала кушать и опочивать порядочно, цвѣтъ лица поправился, оказался красивъ попрежнему, глаза ея паки свѣтилися аки искры. Барыни и барышни съ радости сложили пѣсню, которая начиналася сими словами: "выздоровѣла наша царица, выздоровѣла и безъ лекарства". И правда, царица не токмо выздоровѣла отъ порядочнаго образа жизни, но чрезъ годъ Богъ далъ дарю и царицѣ сына, прекраснаго царевича. Дали ему имя, назвали его Февей, то-есть, красное солнышко. Царь наградилъ щедро того искуснаго человѣка, который безъ лекарства исцѣлилъ царицу, и отпустилъ его жить, гдѣ самъ избралъ. Царь же прилежно упражнялся воспитаніемъ своего сына. Приставили къ нему маму, вдову разумную, которая умѣла различатъ, кричитъ ли дитя отъ нужды, болѣзни, или своеволія; его не пеленали, не кутали, не баюкали, не качали никакъ и никогда, кормили-же его порядочно и во-время. Дитя росло, что любо было смотрѣть. Какъ минуло шесть недѣль, принесли большой коверъ пестрый съ цвѣтными разводами, коверъ былъ сажени двѣ длинника и столько же поперечника; послали коверъ на землю въ опочивальнѣ дѣтской, и какъ дитя проснулся, положили царское дитя на землю на тотъ коверъ, на бочокъ на правой, дитя же повернулся тотчасъ на брюшко; всякой день дѣлали тоже, помаленьку повадился упираться ручками и ножками, и вскорѣ всталъ на ноги, ходилъ прежде года по стѣнкѣ, а потомъ по горницѣ. Начали дитя забавлять игрушками, игрушками отборными, которыя давали ему спознаніе всего того, что его окружало въ свѣтѣ семъ; и его понятію дѣтскому сходственно было дитя, не умѣя еще говорить, самъ себѣ сдѣлалъ означеніе всего того, что хотѣлъ изъяснить, и даже до азбучныхъ словъ зналъ; когда у него спрашивали, гдѣ которая литера, то указывалъ. Въ болѣзни повадился быть терпѣливъ и держался какъ возможно тише, чрезъ что болѣзненные припадки преодолѣвалъ, сномъ же уменьшались. Трехъ лѣтъ ему привили оспу, послѣ которой получилъ наивящшее любопытство и охоту ко спознанію всего. Самъ собою безъ принужденія выучился читать, писать и цыфири. Любимыя его игрушки были тѣ, чрезъ кои онъ получалъ умноженіе знанія. Царевичъ имѣлъ доброе сердце, былъ жалостливъ, щедръ, послушливъ, благодаренъ, почтителенъ къ родителямъ и приставникамъ своимъ; онъ былъ учтивъ, привѣтливъ и съ доброхотствомъ ко всѣмъ людямъ, не спорливъ, не упрямъ, не боязливъ, повиновался всегда и вездѣ истинѣ и здравому разсудку, любилъ говорить и слушать правду, лжи же гнушался, даже и въ шуткахъ не употреблялъ. Его водили на свѣжій воздухъ лѣтомъ и зимою во всякое время, когда сіе не вредило его здоровью. Какъ миную царевичу семь лѣтъ, приставили къ нему дядьку, барина пожилого, человѣка честнаго. Баринъ началъ сажать царевича юнаго верхомъ, сперва понемногу; учился стрѣлять изъ лука и изъ ружья, металъ копья въ цѣль, лѣтомъ купался и плавалъ въ рѣкѣ, въ рѣкѣ въ Иртышѣ. Избрали для царевича игры всякія, кои придаютъ тѣлу силы и поворотливость, уму бодрость и расторопность, книгами и ученіемъ подкрѣпляли душевныя его дарованія. Царевичъ выросъ и окрѣпчалъ тѣломъ, здоровьемъ и душою. Лѣтъ пятнадцати сталъ скучать тихою, спокойною и одинакою жизнію отцовскаго дома, желалъ чего самъ не зналъ, хотѣлъ видѣть пространной свѣтъ, что водится въ иной странѣ; слышалъ заочно о многомъ, какъ бываетъ въ той землѣ, въ иной землицѣ, при такомъ дворѣ; въ какихъ войскахъ ка-кой обычай, гдѣ веселье, гдѣ нравы, гдѣ чрезвычайное, гдѣ лучше, гдѣ хуже, въ чемъ распорядокъ. Царь и царица, услыша о намѣреніи царевича, не скоро согласились его отпустить; царь позадумался, а царица вошла въ свой покои, стала плакать и говорить своимъ барынямъ, что царевича отпуститъ не хочетъ, что ей жить горько безъ него. Барыни же говорили: "не плачь, царица, мы уговоримъ царевича, чтобъ не ѣздилъ въ чужую землю". Царица послала барынь уговаривать. Пришли барыни къ царевичу, доложили ему, что царица прислала къ нему приближенныхъ барынь; онъ тотчасъ приказалъ ихъ пустить предъ себя. Вошли барыни въ покой царевича и начали ему говорить: "свѣтъ нашъ, царевичъ! прислала насъ царица государыня матушка твоя тебя уговаривать, останься ты съ нами жить; батюшка и матушка тебѣ сыщутъ жену красавицу, сошьютъ тебѣ шубу богатую, шубу золотую на собольемъ мѣху; у насъ зимою горницы теплыя, лѣтомъ яблоки красныя, луга зеленые; что тебѣ дѣлать на чужой странѣ? наживешь дѣтокъ, будетъ у насъ дворецъ не пустъ, отпустятъ тебя тогда гулять по свѣту по бѣлому, а теперь ты одинъ у матушки надежда и отрада". Царевичъ сказалъ въ отвѣтъ: "барыни сударыни, сожалѣю я весьма, что матушка кручинится; вѣдь въ свѣтѣ жить, не вѣчно мнѣ дома по вѣтру змѣи спускать, хочу видѣть своими глазами, что люди бывалые разсказываютъ; хочу глядѣть очами, что въ книгахъ печатаютъ, хочу спознать вещи не заочнымъ дѣломъ, хочу узнать силу и безсиліе сосѣдное и иныхъ земель, смотрѣть горы, лѣса и крѣпости, морскія волненія, и пристани, и города купеческіе, привезу и вамъ гостинцы нескудныя". Барыни поклонились царевичу въ поясъ, вышли изъ его покоя, пошли къ царицѣ, пересказали ей рѣчи царевича. На тотъ часъ царь вошелъ въ покой и съ нимъ баринъ Рѣшемыслъ; нашли царицу въ печали, въ безпокойствѣ, барыни стояли у стѣны руки сложа. Посовѣтовали, что начать. Рѣшемыслъ былъ въ думахъ; царь: спросилъ: "что баринъ размышляешь?" Рѣшемыслъ сказалъ: "надёжа государь, призови царевича, и скажи, что любя его молодость, отпустить не можешь въ чужіе люди, пока опытами не докажетъ, колико послушенъ онъ тебѣ, въ душѣ имѣетъ твердости, въ несчастіи терпѣнія, въ счастіи умѣренности, что непрерывно смѣлъ и щедръ, великодушенъ и кротокъ, да будетъ ему въ людяхъ честь и тебѣ хвала". Царю рѣчь та понравилась; рукою правою потрепалъ онъ Рѣшемысла по плечу по лѣвому, говоря ему: "ой, совѣтодатель мой ты еси добросовѣстный, дарю тебѣ шапку высокую съ золотою кистью, какову ношу я самъ по среднимъ праздникамъ". Рѣшемыслъ поклонился царю рукою до земли, сказалъ: "благодаренъ я весьма и слуга твой всепокорный завсегда". Послали ко царевичу, объявили ему царское о немъ рѣшеніе. Царевичъ принялъ велѣніе отцовское съ покорностію, сказалъ: "да будетъ воля даря государя батюшки со мною, я изъ оной не выступлю, и готовъ исполнить, что прикажетъ, во всякомъ случаѣ". На другой день царь съ царевичемъ пошли прогуливаться по саду. Царь, увидя на деревѣ сучокъ сухой висячій, снялъ и воткнувъ оный въ землю твердую, приказалъ сыну въ день дважды, утромъ и вечеромъ, лейкою сучокъ сухой обливать водою цѣлой годъ. Царевичъ въ день дважды, утромъ и вечеромъ, ходилъ, лейкою сучокъ сухой обливалъ водою. Окружающимъ его молодчикамъ показалось то странно, говорили съ ропотомъ ему: "обливай сколько изволишь сухой сучокъ, дерево не вырастетъ изъ онаго; отецъ твой затѣялъ невозможное, а тебѣ приказываетъ небылицу". Царевичъ отмалчивался долго. Наконецъ сказалъ имъ: "слушайте вы, друзья добрые молодцы, кто повелѣваетъ, тому и разсуждать, а наше дѣло слушаться, исполняя слово повелѣнное съ покорностію безропотно, не разсуждая много". Погодя нѣсколько времени, царь пришелъ въ садъ будто осмотрѣть, пустилъ ли сухой сучокъ коренья, покачалъ, выдернулъ изъ земля, кинулъ сучокъ сухой, и болѣе не велѣлъ царевичу лейкою обливать водою. Къ осени поѣхалъ царевичъ на бѣломъ конѣ со птицами, со кречетами, съ соколами, со ястребами въ отъѣзжее поле веселиться на нѣсколько дней; лишь успѣлъ отъѣхать верстъ семь, доскакалъ до него гонецъ, сказалъ ему: "царь государь приказалъ тебѣ ѣхать въ обратный путь, прислалъ къ тебѣ платье богатое; пріѣхали къ нему послы калмыцкіе, желаютъ тебя видѣть въ нарядѣ". Царевичъ тотчасъ повернулъ бѣлаго коня вспять, не остановясь поскакалъ однимъ духомъ конскимъ къ отцу своему. Бѣлой конь запыхался и потѣлъ; царевичъ, сходя съ лошади, лицо утиралъ платочкомъ полотна голландскаго. Царь, увидя его въ кафтанѣ охотничьемъ небогатомъ, спросилъ: для чего не надѣлъ платья наряднаго? Царевичъ же отвѣтствовалъ: "потъ лица моего, спѣша исполнить ваше соизволеніе, для меня честнѣе, нежели богатое украшеніе; перерядясь я могъ опоздать; пусть послы калмыцкіе увидятъ своими глазами, съ какою скоростію сынъ вашъ исполняетъ ваши приказанія". Калмыцкіе послы вручили царевичу письмо родственника царицы, монгольскаго князя Агрея. Онъ просилъ царевича о посѣщеніи его. Царевичъ по тогдашнему обычаю написалъ отвѣтъ въ такой силѣ: "Царевичъ Февей къ Монгольскому князю Агрею. Извѣстно вамъ, что я при царѣ государѣ батюшкѣ нахожусь, безъ воли котораго я къ вамъ пріѣхать не могу. Повинуясь ему, учусь какъ ко временамъ повелѣвать приличествуетъ; что же болѣе того происходило, о томъ пусть послы вамъ скажутъ сами". А вотъ что происходило. Послы калмыцкіе были люди пронырливые; они, видя, что отъ царя не получили по своему желанію отвѣта, старались пріобрѣсть довѣренность Февея; хотѣлось калмыкамъ присвоить себѣ частицу земли царской со людьми и со скотомъ, думали успѣть по молодости въ обманѣ царевича, видя, что онъ къ нимъ, какъ и ко всѣмъ людямъ, ласковъ съ откровенностію; сперва стали лукавыми рѣчьми уговаривать, и потомъ просить Февея. Всѣ ихъ происки замыкались въ томъ, чтобъ Февей имъ далъ за своею рукою письмо, чтобъ пустить калмыцкія войска въ пограничную крѣпость; они хотѣли его разжалобить, говорили: "мы люди бѣдные, а вы богатые, что вамъ въ такой малости?" Царевичъ, несмотря на то, сказалъ имъ съ твердостію, "что того дѣлать никакъ не будетъ, что города не его, но царскіе, и имъ совѣтуетъ впредь подобною просьбою его не обезпокоивать". Потомъ обѣщали ему и окружающимъ его корысть, дары многіе, чтобъ старался склонить царя дозволить имъ пасти овецъ на лугахъ той крѣпости; но Февеевъ отвѣтъ былъ непремѣнно твердъ; съ насмѣшкою молвилъ онъ, не возвышая голоса: "бѣдные обыкновенно не имѣютъ чѣмъ дарить богатыхъ; самъ дары я не принимаю, и служащимъ мнѣ вѣрно дѣлать то запрещено". Калмыки, словами и посулою не имѣя успѣха, поѣхали въ обратный путь, встрѣтились со татарами изъ Большой Орды, кои ѣхали на промыслъ торговый, стали говорить симъ рѣчь такую: "отъ насъ ушелъ сынъ меньшой посольскій, человѣкъ молодой; буде найдете, привезите его къ отцу". Татары сказали: "добро, привеземъ, буде найдемъ". Татары были люди тогда невѣжливые и грубые; отъѣхавъ нѣсколько дней, увидѣли на полѣ молодого человѣка -- идеть пѣшкомъ, прогуливается за-просто. Татары вздумали, что посольской сынъ, окружили его толпою, хотѣли увести по-неволѣ, говоря: "конечно, ты бѣглецъ, котораго мы ищемъ". Молодой тотъ человѣкъ сказалъ на то: "ваши затѣи весьма напрасны, я не бѣглецъ, я сынъ отца честнаго". Они тому не вѣрили, но силою увести его старались; молодой тотъ человѣкъ, сіе увидя, прислонился спиною къ дереву, вынулъ саблю изъ ноженъ, молвилъ имъ: "кто приступитъ ко мнѣ первый, тотъ домой не возвратится". Татары, обробѣвъ немного, не знали какъ его схватить; онъ же глядѣлъ на нихъ съ твердостію и, насмѣхаясь, имъ сказалъ: "мнѣ кажется, вы устрашить меня столько же предуспѣли, какъ я вамъ придаю смѣлости". На тотъ часъ проѣхала тутъ мимо стража царская, она разогнала татаръ, изымая въ бѣгу непоспѣшныхъ. Съ ужасомъ узрѣлъ предводитель стражи, что царевичъ Февей былъ тотъ молодой человѣкъ, котораго татары приняли за посольскаго сына, хотя отнюдь не былъ похожъ на калмыка. Царевичъ, видя невѣжество, незнаніе и недоразумѣніе тѣхъ людей, просилъ самъ о освобожденіи ихъ изъ-подъ караула. Отпустили татаръ во-свояси, что услыша, царь Тао-ау прогнѣвался зѣло, почитая то власти его противно, что отпустили безъ вѣдома его важныхъ преступниковъ, кои покусились увести царевича Февея Тао-ауковича; говорилъ и ему со гнѣвомъ: "чего тебѣ было просить за нихъ? мѣшаешься ты, мой свѣтъ, въ дѣла тебѣ неприличныя, я одинъ воленъ простить и наказать; сынъ ты мой любезной, а власти царской я преемникъ я ревнитель". Царевичъ, видя надъ собою отцовской гнѣвъ, сказавъ: "виноватъ, государь батюшка, причиною тому одна жалость",-- стоялъ въ почтеніи безмолвно; но царь, бывъ разсерженъ, тѣмъ былъ недоволенъ, спросилъ: "что стоишь безсловесно, какъ будто на умѣ судишь рѣчи мои? тому ли баринъ дядька тебя научилъ?" "Нѣтъ", сказалъ Февей тихимъ голосомъ, "онъ вѣкъ твердитъ мнѣ съ терпѣніемъ сносить вашъ гнѣвъ и противъ онаго не быть упорнымъ; вина моя предо мною, мысленно скорблю я, что прогнѣвилъ васъ". Рѣчь та отцовское сердце немного умягчила, онъ сказалъ: "поди домой". Царевичъ, поцѣловавъ руку родительскую, пошелъ въ свою комнату; въ вечеру почувствовалъ ознобъ и боль въ боку и въ головѣ тягость, ночь всю насквозь не почивалъ, къ утру жаръ оказался великъ, послали сказать царю, царицѣ, что боленъ царевичъ. Родители пришли къ нему. Боль умножалась ежечасно, Февей же сносилъ ее съ бодростію, былъ столь терпѣливъ и покоенъ, что мало жаловался инако, какъ на вопросъ врача, когда сей хотѣлъ узнать, что и гдѣ болитъ. Наконецъ его молодость и усердное попеченіе окружающихъ Февея преодолѣли болѣзнь, царевичъ выздоровѣлъ совершенно, и въ то время выросъ вершка на два. Простолюдины же толковали, что та болѣзнь была къ росту, ино, -- къ бородѣ; правда, что послѣ того вскорѣ исподоволь сталъ стричь усы ножницами оправки золотой. О выздоровленіи его радость была чистосердечна, стихотворцы о томъ сложили пѣсни новыя съ похвалами необычайными. Февей ласкательствъ не любилъ; онъ, размышляя о семъ, сказалъ комнатнымъ своимъ: "не дайте душѣ моей возгордиться никогда, и для того ежедневно, какъ пробужусь отъ сна ночного, скажите вы мнѣ рѣчь сію: "Февей, вставай съ одра, и помни во весь день, что ты еси человѣкъ такой же, какъ и мы". Потомъ стала весна, царевичъ поѣхалъ верхомъ за го-родъ, мимоѣздомъ заѣхалъ невзначай къ барину Рѣшемыслу, сошелъ съ лошади, вошелъ въ переднюю его и остался тутъ, пока побѣжали сказать барину, что Февей пріѣхалъ его посѣтить. Нѣсколько времени протекло, окружающіе царевича молодчики стали скучать и говорить, "что баринъ неучтивъ, заставилъ долго ждать Февея". Царевичъ же на то сказалъ: "баринъ Рѣшемыслъ много царскихъ дѣлъ имѣетъ; знатно, я время избралъ для него не очень досужее; намъ по молодости ждать не трудно, баринъ Рѣшемыслъ самъ ждалъ недавно не скучая въ моей гостиной комнатѣ". Погодя немного, баринъ пришелъ поспѣшно со извиненіемъ; царевичъ, обнявъ его, сказалъ: "легко извинить того, чье усердное служеніе помнить завсегда я долженъ, о чемъ слыхалъ я много отъ моихъ родителей". Баринъ Рѣшемыслъ низко поклонился, отвѣтствовалъ на то со слезами радости: "слуху моему пріятныя словеса ваши прибавятъ мнѣ. вѣку". Царевичъ позавтракалъ у него въ бесѣдкѣ на большомъ озерѣ. Сидя на лавкѣ, увидѣлъ изъ окна малую лодку; въ ней сидитъ рыбакъ, ѣдетъ по водѣ; царевичу вздумалось ѣхать въ той лодкѣ; всталъ съ лавки, вышелъ изъ дверей, кликнулъ рыбака, идетъ садиться въ лодку. Подбѣжали люди, иные говорили, "что опасно ѣхать въ такой малой лодкѣ", другіе, "что стара лодка", третьи "что не выконопачена", четвертые, что "валка", пятые, "что она гнила", шестые, "что погода вдрутъ подымется". Насказали тысячи и одинъ страхъ. Февей же, между тѣмъ, взялъ у рыбака весла и сказалъ имъ: "вѣдь рыбакъ человѣкъ, ѣхалъ въ лодкѣ -- не тонулъ; Февей человѣкъ же, ѣхать можетъ не утонувъ; въ страхѣ Божіи я воспитанъ, инаго же теперь не знаю"; сѣлъ на лодку и поѣхалъ по озеру на греблѣ и на парусѣ, ѣздилъ долго въ нарочитой погодѣ, и возвратился благополучно къ пристани, простился съ хозяиномъ, ногу лѣвую поставилъ въ стремя, сѣлъ на бѣлаго коня и поскакалъ домой. Рѣшемыслъ, радуяся зѣло посѣщеніемъ царевича, сказалъ своимъ друзьямъ подъ вечеръ: "наипаче Февей имѣетъ достохвальный даръ, разговаривая съ кѣмъ, вести рѣчь такъ, будто ищетъ онъ твоего благоволенія, и не даетъ тебѣ малѣйшаго знака, чтобъ говорилъ съ тобою изъ одной милости; въ царевичѣ нѣтъ надменности, онъ любитъ ближняго какъ самого себя, и бывъ самъ человѣкъ, когда съ кѣмъ говоритъ, то помнитъ, что говоритъ со человѣкомъ; всякъ же изъ насъ, говоря съ нимъ и впервые, чувствуетъ въ своей душѣ нѣкое ободреніе и довѣренность, кои Февей возбуждаетъ снисхожденіемъ и учтивостію, душѣ его природною". Слова толь достопамятныя въ хвалу царевича баринъ Рѣшемыслъ произносилъ при друзьяхъ; на другой день они старались оныя разсказывать точно, но не умѣли вспомнить слова. Люди любопытные хватаютъ иногда поверхности, ино средину, или конецъ рѣчей, не зная связи вещи. Баринъ Рѣшемыслъ имѣлъ завистниковъ, попался имъ тотъ разговоръ исковерканъ весь; довели рѣчь превратно до ушей царевича, сказали, будто Рѣшемыслъ говорилъ, что Февей надменъ, и иныя велъ рѣчи подобныя не въ хвалу царевича. Февей услышалъ тѣ рѣчи, съ холодностію сказалъ: "стараніе всегда я прилагаю исправить мои недостатки; спасибо Рѣшемыслу, что рѣчьми мнѣ далъ къ тому новой способъ". Обхожденія же своего не перемѣнилъ никакъ противу Рѣшемысла, и вскорѣ узналъ, какъ все то заподлинно происходило. Лѣтомъ Февей невзначай зашелъ къ богатому купцу, хотѣлъ узнать чѣмъ промышляетъ. Купецъ сей, бывъ обрадованъ приходомъ къ нему царевича, вздумалъ поднести ему даровъ множество, какъ тогда велось въ обычаѣ; принесли въ горницу кувшины серебряные на блюдахъ вызолоченыхъ, мѣшки парчевые, наполненные монетою, также мѣхи драгоцѣнные и ковры тканые персидскіе шелковые. Тутъ вошла и дочь хозяйская, вдова, молодая красавица въ черномъ платьѣ и въ печальномъ видѣ; она дары устлала передъ царевичемъ. Отецъ ея просилъ Февея принять дары, о дочери же сказалъ: "обижаютъ ее мужнина родня и должники". Февей отвѣтствовалъ: "дары ваши я принимаю охотно и отдаю ихъ всѣ въ приданое вашей дочери; при томъ желаю, чтобъ наискорѣе сыскался ей женихъ, который бы любилъ добродѣтели болѣе, нежели красоту ея и богатство". Возвращаясь домой, Февей услышалъ, что подъ его стремяннымъ спотыкнулся конь, ему зашибъ больно ногу;-- пошелъ его смотрѣть, послалъ по лекаря, и пока перевязывали ногу, Февей сапогъ его велѣлъ насыпать деньгами, сказалъ: "на, отдайте стремянному, на первой случай будетъ чѣмъ платить за лекарство". Въ то время, или скоро послѣ того, на царскія земли Золотой Орды народы нашли войною, брали царскихъ подданныхъ въ плѣнъ, хотѣли увести съ собою; царь нарядилъ свои войска, послалъ прогнать Золотой Орды людей. Воины пошли весною въ походъ, прогнали тѣхъ народовъ паки за границу, и ко царю послали со обратно взятыми его подданными нѣсколько Золотой Орды людей плѣнниковъ. Многіе тогда говорили: "какъ съ нашими плѣнными обходились худо люди Золотой Орды, надлежитъ и намъ обходиться также съ плѣнными той Орды". Какъ рѣчь та дошла до Февея, то сказалъ онъ на то: "неприлично перенимать намъ худое обхожденіе, пусть перенимаютъ у насъ люди Золотой Орды человѣколюбивое обхожденіе съ людьми и иныя добродѣтели, и да будетъ у насъ всякаго добра образецъ". Годъ спустя царевичъ женился, женясь нажилъ дѣтокъ весьма похожихъ на него, погодя нѣсколько лѣтъ еще ѣздилъ въ разныя мѣста и земли, возвратился домой. Февей и весь родъ его жилъ до глубокой старости, и нынѣ славенъ въ народѣ томъ, гдѣ онъ былъ.Ласково принял Иван Васильевич послов Ермака:
Спасибо лихому казаку, Ермаку Тимофеевичу, за его верную службу, отпускаю я ему и товарищам его их прежние вины!..
Но не пришлось Ермаку попасть обратно на Тихий Дон, где бы можно было жить старому казаку: напали темной ночью на его малый стан изменники-татаровья, перебили всех его товарищей, а сам Ермак, спасаясь от них, прыгнул в Иртыш-реку и нашел могилу себе на дне его.
ОБРАЗЦОВЫЕ СКАЗКИ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
До времен Кия, князя киевского, жил да был на Руси царь - добрый человек, любивший правду и желавший всем людям добра; он часто объезжал свои области, чтобы видеть, каково жить людям, и везде разведывал, живут ли по правде.
У царя была царица. Царь и царица жили согласно, царица езжала с царем и не любила быть с ним в разлуке.
Приехал царь с царицею в один город, построенный на высокой горе посреди леса. Тут родился царю сын дивной красоты; ему дали имя Хлор. Но посреди этой радости и трехдневного празднества царь получил неприятное известие, что соседи его неспокойно живут, в его землю въезжают и разные обиды пограничным жителям творят. Царь взял войско, что стояло поблизости в лагере, и пошел с ним для защиты границы. Царица поехала с царем. Царевич остался в том городе и доме, где родился. Царь приставил к нему семерых нянек разумных и в детском воспитании искусных. Город же царь велел укрепить стеною из дикого камня, по углам с башнями; по старинному обычаю на башнях пушек не поставили, так как тогда еще нигде не было пушек. Дом, в котором остался царевич Хлор, хотя и не был построен из сибирского мрамора и порфира , но был очень хорош и покойно расположен.
Позади палат были сады с плодовыми деревьями, а в садах - пруды с рыбами и беседки во вкусе разных народов, откуда имелся обширный вид на окружные поля и долины.
Когда царевич стал подрастать, кормилица и няни начали примечать, что он делается все красивей, а еще того умней и живей; и разнесся повсюду слух о красоте, уме и больших дарованиях царевича. Услышал о том и какой-то хан киргизский, кочевавший с кибитками по дикой степи; полюбопытствовал увидеть столь дивное дитя, а увидев, пожелал увезти его с собою; начал просить нянь, чтоб поехали с царевичем к нему в степь. Няни сказали со всякою учтивостью, что им того без дозволения царя делать нельзя, что они не имеют чести знать господина хана и с царевичем не ездят к незнакомым людям в гости. Хан не был доволен тем учтивым ответом, пристал пуще прежнего, как голодный к тесту; но, получив твердый отказ, наконец понял, что просьбами не успеет в своем намерении, и прислал к ним подарок. Они, поблагодарив, отослали дары обратно и велели сказать, что ни в чем нужды не имеют. Хан был упрям и, не оставляя своего намерения, стал раздумывать, как быть? Придумал, нарядился в изодранную одежду и, сев у ворот сада, будто человек старый и больной, стал просить милостыни у проходящих. Царевич прогуливался в тот день по саду, увидев, что у ворот сидит какой-то старик, послал спросить: что за старик? Побежали, спросили: что за человек? Возвратились с ответом, что больной нищий. Хлор, как любопытное дитя, просился посмотреть больного нищего. Няни, унимая Хлора, сказали, что смотреть нечего и чтоб послал к нему милостыню. Хлор захотел сам отдать деньги, побежал вперед. Няни побежали за ним, но чем няни скорее бежали, тем младенец шибче бежал; выбежав же за ворота и подбежав к мнимому нищему, зацепился ножкою за камешек и упал на личико. Нищий вскочил, поднял дитя под руки и пустился с ним под гору. Тут стояли вызолоченные роспуски , бархатом обитые. Сел хан на роспуски и ускакал с царевичем в степь.
Няни, как добежали до ворот, не нашли уже ни нищего, ни дитяти, ни следа их не видали, и дороги тут не было, где хан с горы спустился. Сидя, держал он царевича перед собою одною рукою, как будто курочку за крылышко, другою же рукою махнул шапкою через голову и крикнул три раза «ура!». На голос его няни прибежали к косогору, но поздно, догнать не могли.
Хан благополучно довез Хлора до своего кочевья и вошел с ним в кибитку, где встретили хана его вельможи. Хан приставил к царевичу лучшего из старшин. Тот взял Хлора на руки и отнес его в богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами; дитя же посадил на парчовую подушку и начал тешить его. Но Хлор очень плакал и жалел, что от нянь убежал вперед, и то и дело спрашивал: куда его везут? зачем? на что? где он? Старшина и находившиеся при нем киргизы насказали ему много басней: один говорил, будто по течению звезд так определено; другой - будто тут лучше жить, нежели дома; всего насказали, окроме правды; но, видя, что ничто не унимает слез Хлора, вздумали его стращать небывальщиною, говоря: «Перестань плакать! Или оборотим тебя летучею мышью или коршуном; а там волк или лягушка тебя съест». Царевич небоязлив был: посреди слез расхохотался над такою нелепостью. Старшина, увидя, что дитя перестало плакать, приказал накрыть стол. Накрыли и кушанья принесли. Царевич покушал. Потом подали варенье в сахаре и разные плоды, какие имели; после ужина раздели его и положили спать.
ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ
Иллюстрации Куприянова Николая
Екатерина II обожала внука, называла его «господин Александр», прочила, минуя Павла, в наследники трона. Августейшая бабка фактически отобрала ребенка у родителей, установив лишь дни свиданий, сама занималась воспитанием внука. Она сочиняла сказки, считая, что литература для детей находится не на должном уровне. Одна из сказок, «Царевич Хлор», дошла до нас.
Портрет императрицы Екатерины II
"До времени Кия, князя киевского, жил да был в России царь – добрый человек. Любил он правду и желал всем людям добра. Часто объезжал он свои области, чтобы видеть – каково людям живется и везде наведывался, по правде или нет их жизнь ведется...
У царя была царица, и жили они согласно. Царица повсюду ездила с царем и не любила быть с ним в разлуке.
Как-то приехали царь с царицей в один город, построенный на высокой горе посреди леса. Тут родился у них сын дивной красоты. Дали ему имя Хлор. Радость была большая, и празднество длилось три дня. Но посреди той радости получил царь неприятное известие: соседи его беспокоить стали; нарушают они границы и обижают мирный народ.
Портрет великого князя Александра Павловича в детстве. 1787
Левицкий Дмитрий Григорьевич.XVIII век
Взял царь войска, – а они поблизости в лагере стояли, и пошел с полками границы защищать. Царица поехала с царем, оставив дитя в том городе и доме, где ему довелось родиться.
Царь к царевичу приставил кормилицу и семерых нянь разумных, в детском воспитании искусных. Город же царь укрепить велел стеною из дикого камня, а по углам возвести башни по старинному обычаю. На башнях пушек не поставили, тогда ещё их не было.
Дом царевича Хлора был весьма хорошо расположен. Он славился не сибирским мрамором и порфиром, а искусными окрестными садами. Позади палат насажены были плодовые деревья. Возле них выкопали пруды и пустили в них рыб. Настроили беседок во вкусе разных народов, и вид из них простирался далеко на лежащие вокруг поля и долины.
Как стал царевич вырастать, кормилица и няни начали примечать, что сколь он был красив, столь же умен и жив. Повсюду разнесся слух о красоте, уме и хороших дарованиях царевича.
Услышал о том хан киргизский, по дикой степи в кибитках кочующий. Полюбопытствовал он видеть столь дивное дитя и, увидев, пожелал увезти с собою в степь. Начал он звать нянь с царевичем в гости. Няни со всякою учтивостью отвечали, что без дозволения царя им делать того нельзя, что они не имеют чести знать господина хана и с царевичем к незнакомым людям не ездят.
Хан учтивым ответом доволен не был, пристал пуще прежнего, как неевший к тесту. Получив твердый отказ, понял, что просьбы не помогут, и прислал к ним подарки. Няни, поблагодарив, отослали дары обратно и велели сказать, что ни в чем нужды не имеют.
Хан упрям был. Пришло ему на ум нарядиться в изодранную одежду и сесть у ворот сада. Прикинулся он старым и больным и стал просить милостыню у мимоходящих.
В тот день прогуливался царевич по саду и увидел незнакомого старика. Хлор, как любопытное дитя, просился посмотреть на нищего. Няни его унимали, советовали послать старику милостыню. Захотел Хлор сам отдать деньги, выскочил за ворота, зацепился ножкою о камень и упал.
Нищий вскочил, подхватил дитя под руки и спустился с ним под гору. Тут дожидались его вызолоченные роспуски, бархатом обшитые. Сел хан в роспуски, держа царевича перед собою одной рукой, как курочку за крылышко. Другою рукой махнул он победно, и крикнул три раза «ура». На сей голос прибежали няни к косогору, да было уже поздно.
Привез хан царевича в свое кочевье. Приставил смотреть за ним дядьку, своего лучшего старшину. Сей взял Хлора на руки и отнес его в богато украшенную кибитку, устланную китайскою красной камкою и персидскими коврами. Посадил дитя на парчовую подушку и начал тешить его. Но Хлор очень плакал и жалел, что от нянь убежал. Стал старшина Хлору басни рассказывать о том, что жить царевичу в степи предсказали звезды, и будет ему тут лучше, чем дома.
Видя, что слезы не унять, стал стращать Хлора небывальщиною: «Перестань плакать, не то оборочу тебя летучей мышью или коршуном, а там волк или лягушка тебя съест». Царевич небоязлив был и посреди слез расхохотался такой нелепости. Старшина, увидя, что дитя не плачет, приказал накрыть стол; стол накрыли и кушанье принесли. Царевич покушал, потом подали варенье в сахаре и разные плоды, какие имели. После ужина раздели его и положили спать.
На другой день рано, до света, хан собрал своих вельмож и сказал им следующее:
– Да будет вам известно, что я привез с собой царевича Хлора, дитя редкой красоты и ума. Много я слышал о его дарованиях и захотел испытать его.
Поклонились хану в пояс вельможи. Некоторые из них, ласкатели и трусы, похвалили ханский поступок, что чужое, соседнего царя дитя увез. Они говорили:
–Так, надёжа государь хан, как тебе на сердце придется, тому и быть.
Те же из них, кто подлинно хана любил, промолчали. Велел хан им все высказать чистосердечно и услышал нелестные для себя слова:
– Дурно ты сотворил, что у соседнего царя увез сына, и не миновать нам беды, если не поправишь своего поступка.
Хан отвечал:
– Вы всегда против меня ропщете, – и прошел мимо них.
Как царевич проснулся, приказал хан принести к его себе. Дитя, увидя, что нести его хотят, сказал:
– Не трудитесь, я ходить умею, я сам пойду.
Вошел Хлор в ханскую кибитку, всем поклонился: во-первых хану, потом стоящим направо и налево, после чего стал перед ханом с таким почтительным и благопристойным видом, что всех киргизцев и самого хана в удивление привел.
Говорит ему хан: «Царевич Хлор! Про тебя сказывают, что ты дитя разумное. Решил я испытать тебя. Сыщи мне, пожалуй, цветок диковинный, розу без шипов, что не колется. Растет она в заповедном месте, называемом Зверинец. Дорогу туда покажет тебе дядька старшина. Сроку же даю тебе трое суток». Поклонился царевич хану, сказал: «Слышу» и вышел из кибитки.
Дорогою попалась ему навстречу дочь ханская Фелица. Была она замужем за Брюзгой-султаном: сей никогда не смеялся и серживался на других за улыбку. Ханша же была нрава веселого и весьма любезна. Увидя Хлора, Фелица сказала:
– Здравствуй, царевич! Здорово ли живешь? Куда изволишь идти?
Царевич отвечал, что по приказанию батюшки ее хана идет искать розу без шипов, которая не колется. Дивилась ханша, что дитя посылают искать таковой трудной вещи. Возлюбя младенца в сердце своем, решила идти вместе с ним, прежде спрося разрешения батюшки хана.
Строгий хан запретил Фелице идти с дитятей. Пошла она к царевичу и сказала:
– Слышишь ли, дитя! Идти мне с тобой хан не велит. Но я дам тебе совет добрый. Пожалуй, не забудь, что я тебе скажу.
Царевич обещал помнить. Фелица продолжала:
– Как пойдешь искать розу без шипов, что не колется, повстречаются тебе люди разные, люди праздные, кои всячески стараться будут отвести тебя от истинного пути.
Одни люди, весьма приятного обхождения, пообещают тебе жизнь веселую и проведение времени в бессчетных забавах. Не верь им, лгут они. Веселье их мнимое и сопряжено со множеством скук. Откажи им с твердостью, они и отстанут.
Потом найдешь людей льстивых и ленивых, кои стараться будут празднословием отвлечь тебя от дела. Но ты помни, что тебе цветок, розу без шипов, что не колется искать, надлежит. Полюбился ты мне и потому я к тебе вышлю навстречу сына моего, и он поможет тебе найти розу без шипов, что не колется.
Хлор, выслушав речь Фелицы, сказал:
-Разве так трудно сыскать тот цветок?
Нет, – отвечала ханша, – не так чрезвычайно трудно тем, кто прямодушен и твердо пребывает в добром намерении.
Хлор спросил:
-Нашел ли уже кто-нибудь розу без шипов, что не колется?
Я видела, – сказала Фелица, – мещан и крестьян, кои в том успели не хуже вельмож, царей и цариц.
Распростилась ханша с царевичем.
Старшина же дядька отвел дитя задание ханское выполнять –розу без шипов искать. Пустил он его сквозь калитку в заповедное место – превеликий Зверинец, и оставил одного.
Тут увидел Хлор перед собой множество дорог: иные – прямые, иные – кривые, а иные и перепутанные. Стоит дитя, не знает, по какой идти.
Видит царевич – спешит к нему навстречу юноша. Спросил его Хлор, кто он таков. Юноша ответствовал:
Я – Рассудок, сын Фелицы. Меня мать моя послала идти с тобой искать розу без шипов, что не колется.
Царевич, благодаря Фелицу сердцем и устами, взял его за руку и стал наведываться – как же верную дорогу найти, по которой к цели идти.
Рассудок с веселым и бодрым видом сказал ему:
Не бойся, царевич! Пойдем по прямой дороге, по которой не все ходят, хотя она пригожее других.
Отчего же по ней не ходят? – спросил царевич.
Оттого, что на других дорогах останавливаются или сбиваются, – ответствовал юноша.
Показал Рассудок Хлору в отдалении проходящую прекрасную дорожку, говоря:
Посмотри, царевич, дорожка сия называется «благорасположенных душ младенчества»; хороша она, да кратка.
По прямой дороге, взявшись за руки, пошли дитя и юноша сквозь лес к приятной долине и речке прозрачной воды. Подле нее нашли несколько молодых людей, мужчин и женщин. Иные из них сидели, иные лежали на траве и под деревьями. Как увидели они царевича, встали и подошли к нему. Один из них со всякой учтивостью и приветливостью сказал:
–Позвольте сударь спросить: куда вы идете? нечаянно ли вы сюда зашли? и не можем ли мы иметь удовольствие чем-нибудь вам услужить? Вид ваш наполняет нас почтением и дружбою к вам, и мы вне себя от радости видеть столь многие блестящие ваши таланты.
Царевич, вспомнив слова Фелицы, улыбнулся и ответил:
- Я не имею чести вас знать, ни вы меня не знаете и ваши слова приписываю я единой светской учтивости, а не моим достоинствам. Иду же я искать розу без шипов, что не колется.
Вступил в беседу другой человек:
Намерения ваши показывают великие дарования, но сделайте милость, останьтесь с нами хоть на несколько дней и примите участие в нашем бесподобном веселье.
Хлор сказал, что ему срок поставлен, и он опасается ханского гнева. Его же старались уверить, что ему для здоровья отдохновение нужно, и что лучше места не найти и людей усерднее их, и невесть как просили и уговаривали остаться с ними. Наконец, мужчины и женщины, взяв друг друга за руки, сделали вокруг Хлора и его проводника круг, начали плясать, и скакать, и далее их не пускать.
Круг вертелся быстро, но Рассудок ухватил Хлора под руку и выбежал из круга так скоро, что в кругу вертевшиеся не могли их удержать.
Друзья, устав маленько, пошли к нему. В горнице Леньтяг-мурза посадил их на диван, сам же лег возле них посреди пуховых подушек, покрытых старинною парчою. Его домочадцы сели около стены. Леньтяг-мурза приказал принести трубки курительные и кофе. Услышав от друзей, что они табаку не курят, кофе не пьют, велел благовонными духами опрыскивать ковры. После этого спросил он Хлора о причине его прихода в Зверинец.
Царевич ответствовал, что по приказанию Хана ищет розу без шипов, которая не колется. Лентяг-мурза дивился, что в таких молодых летах предпринял царевич таковой труд и сказал:
Один из таковых людей встал с места и сказал:
- Я сам много раз хотел дойти до цветка, но дорогою скука меня одолевала. Вместо того я остался жить у моего благодетеля Леньтяг-мурзы, который меня поит и кормит.
Между разговоров Леньтяг-мурза уткнул голову в подушку и заснул. Как услышали домочадцы, что Леньтяг-мурза храпит, то они полегоньку встали. Иные пошли наряжаться и украшаться, иные легли спать, иные начали всякие празднословия говорить, иные ухватились за карты и кости. На лицах людей разные внутренние движения сказывались.
Как Леньтяг-мурза проснулся, все собрались около него, и в горницу внесли стол с фруктами. Леньтяг-мурза остался посреди пуховых подушек и оттуда начал потчевать царевича, который весьма прилежно примечал все, что там ни делалось.
Захотел было Хлор отведать угощения Леньтяг-мурзы, но проводник Рассудок дернул его за рукав полегоньку. Кисть прекрасного винограда, что царевич в руках держал, по полу рассыпалась. Он же, опомнясь, тотчас встал, и оба вышли из хором Леньтяг-мурзы.
От прямой дороги не в далеком расстоянии увидели они дом крестьянский и несколько десятин весьма удобренной земли. На земле той всякий хлеб засеян был, как-то рожь, овес, ячмень, гречиха и прочее; иной поспевал, иной лишь вышел из земли. Подалее увидели луга, на которых паслись овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли с лейкою в руках: он поливал рассаженные женою его огурцы и капусту. Дети же были заняты в другом месте: щипали траву негодную из овощей.
Рассудок сказал: «Бог помочь, добрые люди». Они ответствовали: «Спасибо, баричи».
Царевичу поклонились, как человеку незнакомому, Рассудка же приветливо просили: «Посети, пожалуй, наше жилище. Матушка твоя, ханша, нас жалует, посещает и не оставляет».
Рассудок согласился, и вошли они с Хлором на двор. Посреди двора стоял ветхий и высокий дуб. Под ним широкая, чисто выскобленная лавка, а перед лавкою стол. Гости сели на лавку. Хозяйка с невесткою разостлали по столу скатерть и поставили на стол чашу с простоквашею, другую с яичницею, блюдо блинов горячих и яиц всмятку, а посреди ветчину добрую. Положили на стол ситный хлеб, да поставили возле каждого крынку молока. А после еды вместо закусок принесли соты и огурцы свежие да клюкву с медом.
Хозяин просил: «Покушайте, пожалуй».
Путешественники проголодались и ничем не гнушались. Меж тем хозяин и хозяйка им рассказывали, как они живут здорово, весело и спокойно, и во всяком удовольствии по своему состоянию. Век свой провожают в крестьянской работе, преодолевая трудолюбием всякую нужду и недостаток.
После ужина на той же лавке разостлали войлочки. Хлор и Рассудок на них положили свои епанчи. Хозяйка каждому принесла подушку с белою наволочкою. Легли спать и заснули крепко, оттого что устали. Поутру встали на рассвете. Поблагодарили хозяина, который за ночлег ничего с них взять не захотел, и пошли в путь.
Пройдя с полверсты, услышали издали, что играют на волынке. Хлор вздумал ближе подойти, Рассудок же молвил, что волынкой отведут их от пути. Любопытный Хлор пошел на зввук волынки и очутился около пьяношатаюшихся людей, шалости в безобразии творящих. Испугался он и кинулся Рассудку на руки. Тот отнес его на прямую дорогу.
Пройдя через рощу, увидели друзья крутое возвышение. Рассудок сказал царевичу: «Тут и растет роза без шипов, что не колется». Здесь Хлор остановился. Почувствовал он зной солнечный и усталость. Начал скучать, дорогу ругать. Говорил, что конца нет той дороге, долго ли это будет продолжаться и нельзя ли идти по иной дороге. Рассудок отвечал, что ведет его ближним путем. А ещё он сказал:
– Терпением одним преодолевается труд.
Царевич с неудовольствием сказал:
– Авось сыщу дорогу сам, – и, махнув рукою, удвоил шаг, удалился от провожатого.
Рассудок остался позади и пошел за ним молча тихим шагом. Дитя забрел на рынок, местечко, где никто на него не глядел, ибо день был торговый, и все люди были заняты торгом или меною. Ходил царевич посреди торгового шума, ходил, заблудился между телегами и заплакал.
Шел мимо человек, и увидя, что дитя плачет, сказал ему:
– Перестань, щенок, кричать, и без тебя здесь шума довольно.
В то самое время подошел к нему Рассудок. Жаловался царевич на того человека, что щенком его назвал.
Рассудок, ни слова не говоря, вывел Хлора вновь на прямую дорогу. Спросил царевич проводника, отчего он не разговаривает с ним по-прежнему. Рассудок на то сказал:
– Ты моих советов не спрашиваешь, сам же забрел в непристойное место, так не прогневайся, что нашел людей или речи не по твоим мыслям.
Тут увидели они, что навстречу им идет мужчина, немолодой, но приятного вида, в окружении множества юношей. Хлор, всегда обо всем любопытствуя, у одного из них спросил о мужчине, кто он таков. Юноша сказал:
– Сей человек есть учитель наш; мы отучились, идем гулять; а вы куда идете?.
– Мы ищем розу без шипов, что не колется.
– Слыхал я, – сказал юноша, – толкование розы без шипов, которая не колется, от нашего учителя: сей цветок не что иное значит, как добродетель. Иные думают достичь его косыми дорогами, но ведет к нему только дорога прямая. Счастлив же тот, кто чистосердечною твердостью преодолевает все трудности пути. Вот на виду у вас гора. На ней и растет та роза, что не колется, но дорога крута и камениста.
Хлор с провожатым пошли прямо к горе и нашли узкую и каменистую тропинку, по которой шли с трудом. Навстречу им попались старик и старуха в белых одеждах равно почтенного вида. Имя первого Честность, а другой Правда. Протянули они друзьям посохи свои, сказали: «Опирайтесь на них, не споткнетесь».
До подошвы горы дошли друзья, опираясь на те посохи. Далее принуждены были с тропинки влезть на ветвь, с ветви на ветвь, так и добрались до вершины горы. Здесь и нашли розу без шипов, что не колется. Лишь только успели снять ее с куста, как в близлежащем храме заиграли на трубах и литаврах. И разнесся повсюду слух, что царевич Хлор в молодых летах сыскал розу без шипов, что не колется.
Поспешил царевич с цветком к хану. Хан же Хлора и со цветком отослал царю. Царь так обрадовался приезду царевича и его успехам, что позабыл всю тоску и печаль.
С тех пор царь и царица, и все люди любили царевича час от часу более, оттого что он час от часу укреплялся в добродетели.
Здесь сказка кончается, а кто больше знает, тот другую скажет.
До времен Кия, князя киевского, жил да был на Руси царь - добрый человек, любивший правду и желавший всем людям добра; он часто объезжал свои области, чтобы видеть, каково жить людям, и везде разведывал, живут ли по правде.
У царя была царица. Царь и царица жили согласно, царица езжала с царем и не любила быть с ним в разлуке. Приехал царь с царицею в один город, построенный на высокой горе посреди леса. Тут родился царю сын дивной красоты; ему дали имя Хлор. Но посреди этой радости и трехдневного празднества царь получил неприятное известие, что соседи его неспокойно живут, в его землю въезжают и разные обиды пограничным жителям творят. Царь взял войско, что стояло поблизости в лагере, и пошел с ним для защиты границы. Царица поехала с царем. Царевич остался в том городе и доме, где родился. Царь приставил к нему семерых нянек разумных и в детском воспитании искусных. Город же царь велел укрепить стеною из дикого камня, по углам с башнями; по старинному обычаю на башнях пушек не поставили, так как тогда еще нигде не было пушек. Дом, в котором остался царевич Хлор, хотя и не был построен из сибирского мрамора и порфира, но был очень хорош и покойно расположен.
Позади палат были сады с плодовыми деревьями, а в садах - пруды с рыбами и беседки во вкусе разных народов, откуда имелся обширный вид на окружные поля и долины.
Когда царевич стал подрастать, кормилица и няни начали примечать, что он делается все красивей, а еще того умней и живей; и разнесся повсюду слух о красоте, уме и больших дарованиях царевича. Услышал о том и какой-то хан киргизский, кочевавший с кибитками по дикой степи; полюбопытствовал увидеть столь дивное дитя, а увидев, пожелал увезти его с собою; начал просить нянь, чтоб поехали с царевичем к нему в степь.
Няни сказали со всякою учтивостью, что им того без дозволения царя делать нельзя, что они не имеют чести знать господина хана и с царевичем не ездят к незнакомым людям в гости. Хан не был доволен тем учтивым ответом, пристал пуще прежнего, как голодный к тесту; но, получив твердый отказ, наконец понял, что просьбами не успеет в своем намерении, и прислал к ним подарок. Они, поблагодарив, отослали дары обратно и велели сказать, что ни в чем нужды не имеют. Хан был упрям и, не оставляя своего намерения, стал раздумывать, как быть? Придумал, нарядился в изодранную одежду и, сев у ворот сада, будто человек старый и больной, стал просить милостыни у проходящих. Царевич прогуливался в тот день по саду, увидев, что у ворот сидит какой-то старик, послал спросить: что за старик? Побежали, спросили: что за человек? Возвратились с ответом, что больной нищий. Хлор, как любопытное дитя,. просился посмотреть больного нищего. Няни, унимая Хлора, сказали, что смотреть нечего и чтоб послал к нему милостыню. Хлор захотел сам отдать деньги, побежал вперед. Няни побежали за ним, но чем няни скорее бежали, тем младенец шибче бежал; выбежав же за ворота и подбежав к мнимому нищему, зацепился ножкою за камешек и упал на личико. Нищий вскочил, поднял дитя под руки и пустился с ним под гору. Тут стояли вызолоченные роспуски, бархатом обитые.
Сел хан на роспуски и ускакал с царевичем в степь. Няни, как добежали до ворот, не нашли уже ни нищего, ни дитяти, ни следа их не видали, и дороги тут не было, где хан с горы спустился. Сидя, держал он царевича перед собою одною рукою, как будто курочку за крылышко, другою же рукою махнул шапкою через голову и крикнул три раза «ура!». На голос его няни прибежали к косогору, но поздно, догнать не могли.
Хан благополучно довез Хлора до своего кочевья и вошел с ним в кибитку, где встретили хана его вельможи. Хан приставил к царевичу лучшего из старшин. Тот взял Хлора на руки и отнес его в богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами; дитя же посадил на парчовую подушку и начал тешить его. Но Хлор очень плакал и жалел, что от нянь убежал вперед, и то и дело спрашивал: куда его везут? зачем? на что? где он? Старшина и находившиеся при нем киргизы насказали ему много басней: один говорил, будто по течению звезд так определено; другой - будто тут лучше жить, нежели дома; всего насказали, окроме правды; но, видя, что ничто не унимает слез Хлора, вздумали его стращать небывальщиною, говоря: «Перестань плакать! или оборотим тебя летучею мышью или коршуном; а там волк или лягушка тебя съест».
Царевич небоязлив был: посреди слез расхохотался над такою нелепостью. Старшина, увидя, что дитя перестало плакать, приказал накрыть стол.
Накрыли и кушанья принесли. Царевич покушал. Потом подали варенье в сахаре и разные плоды, какие имели; после ужина раздели его и положили спать.
На другой день, рано до света, хан собрал своих вельмож и сказал им:
Да будет известно вам, что я вчерашний день привез с собою царевича Хлора, дитя редкой красоты и ума. Хотелось мне доподлинно узнать, правда ли слышанное об нем? А чтобы узнать теперь, я намерен употребить разные способы.
Вельможи, услыша слова ханские, поклонились в пояс. Из них льстецы похвалили ханский поступок, что чужое-де и то еще соседнего царя дитя увез.
Трусы потакали, говоря: «Так, надежа государь-хан! как и быть иначе, как тебе на сердце придет?» Немногие лишь, что действительно любили хана, покачали головою; на вопрос же хана: отчего не говорят? - сказали чистосердечно: «Дурно ты сделал, что у соседнего царя увез сына, и беды нам не миновать, коли не поправишь своего поступка». Хан же сказал: «Вот так вы всегда ропщете противу меня!» - и отошел от них; а когда царевич проснулся, то приказал принести его к себе. Дитя, видя, что нести его хотят, сказало: «Не трудитесь, я ходить умею, я сам пойду»,- и, войдя в ханскую кибитку, всем поклонилось: сперва хану, потом около стоявшим направо и налево; после чего стало перед ханом с почтительным, учтивым и благопристойным таким видом, что всех киргизов и самого хана в удивление привело. Хан, однако, опомнясь, сказал так:
Царевич Хлор! говорят про тебя, что ты дитя разумное. Сыщи же мне, пожалуйста, цветок розу без шипов, что не колется. Дядька тебе покажет большое поле, сроку же даю трое суток.
Царевич поклонился хану, сказал: «Слышу»,- и вышел из кибитки, пошел к себе.
Дорогою попалась ему навстречу дочь ханская, что была замужем за Брюзгою-Султаном. Этот никогда не смеялся и сердился на других за улыбку.
Ханша же была нрава веселого и весьма любезна. Увидя Хлора, она сказала:
Здравствуй, царевич! здорово ли живешь? куда изволишь идти?
Царевич сказал, что по приказанию хана, батюшки ее, идет искать розу без шипов, что не колется. Ханша Фелица (так ее звали) дивилась, что дитя посылают искать такой трудной вещи, и, полюбив младенца в сердце своем, сказала:
Царевич! подожди маленько: я с тобой пойду искать ту розу без шипов, коли батюшка хан позволит.
Хлор пошел в свою кибитку обедать, ибо час был обеда; ханша же к хану - просить позволения идти с царевичем искать розу без шипов, что не колется. Хан не только не позволил, но и запретил ей накрепко, чтоб не шла с дитятею. Фелица, вышедши от хана, мужа своего Брюзгу-Султана уговорила остаться при отце ее, хане, сама же пошла к царевичу. Он обрадовался, как увидел ее; она же сказала ему:
Хан мне не велит идти с тобою, царевич, искать розу без шипов, что не колется; но я тебе дам совет добрый; смотри не забудь! слышишь ли, дитя? не забудь, что тебе скажу.
Царевич обещал вспомнить.
Отселе недалече,- продолжала она,- как пойдешь искать розу без шипов, что не колется, встретишься с людьми весьма приятного обхождения. Станут уговаривать тебя идти с ними, наскажут тебе про веселия многие, про несчетные забавы; не верь им - лгут: веселия их мнимые и ведут только к большей скуке. Затем придут другие; будут о том же еще сильнее тебя просить; откажи с твердостью - отстанут. Потом попадешь в лес; тут найдешь льстивых людей, что всячески стараться будут приятными разговорами отвести тебя от истинного пути. Но ты не забывай, что тебе один цветок, розу без шипов, что не колется, искать надо. Я тебя люблю и потому к тебе вышлю навстречу сына моего: он поможет тебе найти тот цветок.
Хлор, выслушав Фелицу, спросил:
Разве так трудно сыскать розу без шипов, что не колется?
Нет,- отвечала ханша,- не слишком трудно, коли кто прямодушен и тверд в добром намерении.
А нашел ли уже кто тот цветок? - спросил Хлор.
Я видала,- сказала Фелица,- людей простых, что успевали в том не хуже вельмож.
Сказав так, ханша простилась с царевичем; старшина же дядька повел дитя искать розу без шипов, что не колется, и впустил его затем сквозь калитку в огромный зверинец. Тут увидел Хлор перед собою множество дорог: одни были прямые, другие извивались вкривь и вкось, третьи были перепутаны между собой. Царевич не знал сначала, по которой идти; увидя же юношу, идущего ему навстречу, поспешил к нему спросить: кто он такой? Юноша отвечал:
Я - Рассудок, сын Фелицын; меня мать моя прислала идти с тобою искать розу без шипов, что не колется.
Царевич, благодаря Фелицу в душе и на словах, взял его за руку и осведомился, по какой дороге идти. Рассудок с веселым и добрым видом сказал ему:
Не бойся, царевич, пойдем по прямой дороге, по которой не все ходят, хотя она и лучше других.
Отчего же по ней не ходят? - спросил царевич.
Оттого,- сказал юноша,- что, останавливаясь, сбиваются на другие дороги.
Выйдя лесом к красивой долине, они увидели речку, прозрачной воды, и на берегу ее несколько молодых людей: одни из них сидели, другие лежали на траве и под деревьями. Как увидели царевича, встали и подошли к нему; один же из них сказал ему отменно учтиво и приветливо:
Позвольте, сударь, спросить: куда вы идете? Нечаянно ли вы сюда зашли? И не можем ли мы иметь удовольствие чем-нибудь вам услужить? При одном виде вашем мы чувствуем уже к вам уважение и дружбу.
Царевич, вспомня слова Фелицы, улыбнулся и сказал:
Я не имею чести вас знать, ни вы меня не знаете; поэтому ваши слова я приписываю обыкновенной светской учтивости, а не моим достоинствам; иду же я искать розу без шипов, что не колется.
Тут заговорил и другой:
Намерение ваше прекрасно; но сделайте милость, останьтеся с нами хоть несколько дней; у нас тут преве- село.
Хлор отвечал, что ему назначен срок и останавливаться недосуг: опасается ханского гнева. Они же старались его уверить, что ему отдых нужен для здоровья и что лучше и удобнее места не найдет, ни людей усерднее их. Наконец мужчины и женщины, взяв друг друга за руки, сделали около Хлора и его проводника круг и начали плясать и скакать, не пуская их далее. Но пока они вокруг вертелись, Хлора под руку ухватил Рассудок и выбежал с ним из круга так скоро, что те не могли их удержать.
Пройдя далее, нашли они Леньтяг-Мурзу, прогуливавшегося с своими домашними. Увидя Хлора с провожатым, тот принял их ласково и просил зайти в его избу. Они, устав маленько, зашли к нему. Он посадил их на диван, сам же лег возле них посреди пуховых подушек, покрытых старинною парчою; его же домашние сели около стены. Потом Леньтяг- Мурза приказал принести трубки и кофе. Услыша же от них, что табаку не курят, кофе не пьют, велел ковры опрыскать благовонными духами; после чего спросил Хлора о его приходе в зверинец. Царевич отвечал, что по приказанию хана он ищет розу без шипов, что не колется. Леньтяг-Мурза, дивясь, что в таких молодых летах предпринял такой труд, заметил:
И старее тебя едва ли на то станет. Отдохните, не ходите далее! У меня здесь есть люди, что также найти старались, да, устав, бросили.
Один из сидевших тут же встал с места и сказал:
Я сам не раз хотел дойти, да соскучился, а вместо того остался жить у моего благодетеля Леньтяг-Мурзы, который меня и кормит.
Среди этих разговоров Леньтяг-Мурза уткнул голову в подушку и заснул. Как сидевшие около стены услышали, что Леньтяг-Мурза храпит, то полегоньку встали; одни пошли наряжаться и украшаться, другие легли спать, третьи начали всякий вздор говорить, четвертые ухватились за карты и кости, и при всех этих занятиях одни сердились, другие радовались, и на лицах всех выражались волновавшие их разные чувства. Когда Леньтяг-Мурза проснулся, все опять собрались около него и внесли в горницу стол с фруктами. Леньтяг- Мурза, оставаясь посреди пуховых подушек, потчевал оттуда царевича, который весьма прилежно примечал все, что там ни делалось. Но лишь только Хлор принялся отведывать предлагаемое им Леньтяг-Мурзою, как проводник его Рассудок за рукав его дернул полегоньку. Кисть прекрасного винограда, которую царевич держал в руках, рассыпалась по полу; сам же он, опомнясь, тотчас встал, и оба вышли из хором Леньтяг-Мурзы.
Вскоре увидели они двор крестьянский с участком отлично обработанной земли, на которой был засеян всякий хлеб: и рожь, и овес, и ячмень, и гречиха; иной поспевал, другой лишь выходил из земли. Далее увидели луга, на которых паслись овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли с лейкою в руках: он обливал рассаживаемые женою его огурцы и капусту; дети же были заняты в другом месте: щипали сорную траву из овощей.
Бог помочь, добрые люди! - сказал Рассудок.
Спасибо, баричи! - отвечали они и, кланяясь царевичу незнакомо, просили Рассудок любезно: - Загляни к нам, милости просим! И матушка твоя, ханша, нас жалует, навещает й не оставляет.
Рассудок с Хлором зашли к ним на двор. Посреди двора стоял старый и высокий дуб, под ним широкая, чисто выскобленная лавка, а перед лавкою - стол. Гости сели на лавку; хозяйка с невесткою разостлали по столу скатерть и поставили на стол чашу с простоквашею, другую с яичницею, блюдо блинов горячих и яиц всмятку, а посредине ветчину добрую; положили тут же ситный хлеб да поставили возле каждого крынку молока, а после, вместо закусок, принесли сот и огурцов свежих, да клюквы с медом. Хозяин просил: «Кушайте, пожалуйста!» Путешественники, проголодавшись, ничем не брезгали и разговаривали между тем с хозяином и хозяйкою, которые им рассказывали, как они живут здорово, весело и спокойно, проводя век свой за работою и трудом. После ужина на той же лавке разостлали войлочки; Хлор и Рассудок на них положили свои плащи; хозяйка каждому принесла подушку с белою наволочкою, и тут они легли спать и заснули крепко, потому что устали.
Поутру встали на рассвете, поблагодарили хозяина, который за ночлег ничего с них взять не хотел, и собрались в путь. Отойдя с полверсты, услышали издали, что играют на волынке. Хлору захотелось подойти ближе; Рассудок заметил, что волынкою отведут их от пути; но Хлор, не устояв против любопытства, подошел к волынке. Тут, однако, увидя безобразия пьяных около волынщика, испугался и кинулся на руки Рассудку. Тот отнес его опять на прямую дорогу, где вскоре, пройдя рощу, увидели крутую гору. Рассудок сказал царевичу, что тут-то и растет роза без шипов, что не колется. Но Хлор от солнечного зноя изнемог; начал скучать, говоря, что конца нет той дороге; долго ли это будет, нельзя ли идти по другой дороге. Рассудок отвечал, что он ведет его ближним путем и что терпением одним можно преодолеть труд. Царевич с неудовольствием сказал: «Авось-либо сам сыщу дорогу!» - и, махнув рукою, удвоил шаг и удалился от провожатого.
Рассудок остался позади и пошел вслед за ним молча тихим шагом. Так забрел Хлор в село, где никому не было дела до дитяти, потому что был торговый день и весь народ был занят торгом на рынке. Царевич, ходя между телегами и посреди торгового шума, заплакал. Какой-то человек, который его не знал, проходил мимо и, увидя, что дитя плачет, сказал ему:
Перестань, щенок, кричать! И без тебя здесь шума довольно.
В это самое время подошел Рассудок. Царевич стал жаловаться на того человека, что щенком его назвал. Рассудок, ни слова не говоря, вывел его оттуда. Когда же Хлор спросил, отчего он не говорит по-прежнему с ним, Рассудок отвечал:
Ты моих советов не спрашиваешь, сам же забрел невесть куда; так не прогневайся, коли нашел людей не по себе…
Рассудок хотел еще продолжать, но им встретился человек, немолодой, но приятного вида, окруженный толпою юношей. Хлор, любопытствуя всегда обо всем, обратился к одному из них с вопросом: кто это с ними?
Это наш учитель,- сказал юноша,- мы отучились и идем гулять. А вы куда идете?
На что царевич отвечал:
Мы ищем розу без шипов, что не колется.
Слыхал я,- сказал юноша,- от нашего учителя про розу без шипов, что не колется. Цветок этот не что иное, как добродетель. Иные думают достигнуть ее кривыми путями, но к ней ведет только прямая дорога. Вот гора у вас в виду, на которой растет роза без шипов, что не колется; но дорога крута и камениста.
С этими словами он простился с ними и пошел за своим учителем.
Хлор с провожатым пошли прямо к горе и нашли узкую и каменистую тропинку, по которой стали всходить с трудом. Тут попались им навстречу старик со старухою, в белом платье, одинаково почтенного вида; они протянули им свои посохи и сказали: «Упирайтесь на них - не спотыкнетесь».
Другие прохожие объяснили, что имя первого - Честность, а другой - Правда.
Упираясь на те посохи, они стали взбираться вверх по тропинке, пока не добрались до вершины горы, где и нашли розу без шипов, что не колется. Лишь успели снять ее с куста, как в бывшем тут же храме заиграли на трубах и литаврах.
Повсюду разнесся слух, что царевич Хлор в таких молодых летах сыскал розу без шипов, что не колется. Он поспешил к хану с цветком; хан же Хлора и со цветком отослал к царю. Тот так обрадовался царевичу и его успехам, что забыл и про всю свою тоску и печаль. Царевича и царь, и царица, и все люди любили час от часу более, потому что час от часу добродетель его все более укреплялась.
Здесь сказке конец; а кто больше знает, пусть другую скажет.
- Кравченко Оксана Анатольевна
Ключевые слова
ЕКАТЕРИНА II / ДЕРЖАВИН / СКАЗКА / ОДА / САТИРА / ЖАНР / CATHERINE II / DERZHAVIN / TALE / ODE / SATIRE / GENREАннотация научной статьи по литературе, литературоведению и устному народному творчеству, автор научной работы - Кравченко Оксана Анатольевна
В статье исследуется характер творческого воздействия сказки Екатерины II на поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица». Отмечается, что специфика одического высказывания Державина предзадана ситуацией творческого диалога с адресатом оды , порождающим жанровое новаторство. Дидактическая направленность сказки-претекста обретает в оде одновременно сатирический и сакральный векторы, что позволяет говорить не только о мотивной связи произведений, но и об утверждении общей для них идеи человечности как высшей добродетели.
Похожие темы научных работ по литературе, литературоведению и устному народному творчеству, автор научной работы - Кравченко Оксана Анатольевна,
-
Одическая традиция в «Грифельной оде» О. Э. Мандельштама
2015 / Пронина Татьяна Дмитриевна -
"воображении бессильны и тени начертать твоей": ода "Бог" как поэтологическая декларация Г. Р. Державина
2013 / Алпатова Татьяна Александровна -
Литературный диалог Екатерины II и Г. Р. Д ержавина об отношениях монархии и дворянства («Сказка о царевиче Хлоре» и державинский цикл стихотворений о Фелице)
2010 / Акимова Татьяна Ивановна -
К ВОПРОСУ О КОНТЕКСТАХ "ФЕЛИЦЫ": В.П. ПЕТРОВ (МАТЕРИАЛЫ К ТЕМЕ)
2016 / Ивинский Александр Дмитриевич -
«Ответ» свободных дворян Екатерине II в жанрах дружеского послания и сказочной поэмы конца XVIII первой четверти XIX вв
2011 / Акимова Татьяна Ивановна
The story of Tsarevich Chlor: On development of the figurative and allegorical system in Dderzhavin""s Ode to Felice
The article investigates the impact of Catherine II ""s fairy tale on the poetics of Derz-havin""s Ode to Felice. Catherine II ""s fairy tale in its transformed folklore images affirms the Enlightenment ideal of the virtuous monarch and aims to bring up an honest, truthful, just and virtuous man. The fairy tale reflects Derzhavin ""s innovative position of Man as the subject of poetry. It is suggested that the creative dialogue between Catherine and Derzhavin be not limited to the fairy-tale and odic Felice, but go further to the innovative Derzhavin ""s poems "Birth of a North Crowned Lad". The success of Derzhavin ""s ode , with its ambiguous aesthetic architectonics, was predetermined by the fact that Ode to Felice was seen by the Empress as an immediate reaction to her own poetic identity, to Catherine-writer. It was not only the combination of praise and blame, odic laudatory pathos and satirical ridicule, but the exact assonance with the Catherine""s ""poetic tone"" that promoted Derzhavin to the Empress""s poet-confidant. However, the fairy-tale orientation outlined the genre innovation: Derzhavin begins his work not from the position of an ode writer, but from the perspective of a man who, like Tsarevich Chlor, goes in search of virtues and asks the Khan""s Wise to instruct him. The further semantic development is based on the contrast between virtues and vice, where the former is embodied by Felice-Catherine II. Derzhavin does not describe the situation of search or a difficult road to the desired goal. The lyric hero and readers can see the embodiment of virtue; therefore the statement lists all the advantages of the virtue-bearer and the condemnation of all the vices inherent to the lyrical hero Mirza. In both cases, despite the poetic convention, Derzhavin tries to be as specific as possible, including the court, political and military realities of the time. At the same time it is important for him to keep close to the text of Catherine""s fairy tale with its imagery and symbolism. Numerous allusions to the fairy-tale imagery (the menagerie of human vices, road, mountain, rose), the use of proper names as common (Grumpy, Lentyag), and compositional peculiarities make possible to consider the fairy tale not only as an odic pretext, but as an ontological universal primary text. Having created the household image of the crowned virtue for the first time, Derzhavin reformed the genre of ode that traditionally followed the abstract scheme of an ideal monarch. It was possible due to Catherine""s previous efforts to be a real person within her family circle, a grandmother telling fairy tales to her grandchildren. This fairy-tale modality of the Empress""s image was successfully developed by Derzhavin . However, Derzhavin combines the intimate and public pathetic shades in Felice""s image. As an ode writer, he sees the main goal in praise and glorification of the monarch. It explains the semantic amplification in the final of Ode to Felice: the Empress""s virtuous care of her subjects is equivalent to God""s dispensations. Thus, Derzhavin ""s ode is a particular type of poetic expression that implies an intense interaction between the fairy-tale and rhetorical genres. Removing the motif of journey, Derzhavin , nonetheless, preserves the motif of search in the content, style and composition. The imagery and allegory of The Story of Tsarevich Chlor is reworked in the certain historical situation of The Ode to Felice, without losing the depth and effectiveness of its inherent moral and educational ideas.
Текст научной работы на тему ««Сказка о царевиче Хлоре»: пути развития ее образно-аллегорического строя в оде Г. Р. Державина «Фелица»»
DOI 10.17223/24099554/3/6
О.А. Кравченко
«СКАЗКА О ЦАРЕВИЧЕ ХЛОРЕ»: ПУТИ РАЗВИТИЯ ЕЕ ОБРАЗНО-АЛЛЕГОРИЧЕСКОГО СТРОЯ В ОДЕ Г.Р. ДЕРЖАВИНА «ФЕЛИЦА»
В статье исследуется характер творческого воздействия сказки Екатерины II на поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица». Отмечается, что специфика одического высказывания Державина предзадана ситуацией творческого диалога с адресатом оды, порождающим жанровое новаторство. Дидактическая направленность сказки-претекста обретает в оде одновременно сатирический и сакральный векторы, что позволяет говорить не только о мотивной связи произведений, но и об утверждении общей для них идеи человечности как высшей добродетели.
Ключевые слова: Екатерина II, Державин, сказка, ода, сатира, жанр.
«Сказка о царевиче Хлоре», написанная Екатериной II для внуков Александра и Константина, была одним из самых популярных произведений императрицы. Отдельными книжками сказка вышла в 1781, 1782 и 1783 гг. Причем в 1783 г. по распоряжению директора Императорской Академии наук княгини Е.Р. Дашковой было напечатано «800 экз. на российском языке и 400 экз. с приобщением греческого перевода» . В «Сказке о царевиче Хлоре» ярко отразились идеалы эпохи Просвещения, и в то же время сама она стала своеобразным претекстом для ряда произведений XVIII в. Между тем и сама сказка, и порожденные ею интертекстуальные связи до сих пор исследованы недостаточно. Можно указать лишь на работы О.С. Карандашовой, раскрывающие различные аспекты интерпретации произведений Екатерины для детей: «Сказки о царевиче Хлоре» и «Сказки о царевиче Фивее» . Что же касается того определяющего влияния, которое оказала первая сказка императрицы по поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица», то здесь приходится говорить лишь о констатации самого факта державинского «отклика» на образный строй сказки. При этом даже в монографических исследованиях допускаются фактографические неточности. Так, например, И. Клейн пишет следующее: «...в 1781 году в печати появляется написанная самой императрицей <...> стилизованная в народном духе Сказка о царевиче Хлоре; ее вторая сказка «Сказка о царевиче Фивее позднее
ОА. Кравченко
используется Державиным в Фелице» . Эта «путаница» служит лишним доказательством актуальности разговора о глубоких связях оды «Фелица» со «Сказкой о царевиче Хлоре»; прояснение которых и является задачей настоящей статьи.
Зачин сказки задает условно-историческое время: «До времени Кия, Князя Киевского, жил да был в России Царь...» . У Царя и Царицы родился сын - «дивное дитя» царевич Хлор. Слух о чудесном ребенке, который «сколь был красив, столь же был умён и жив», проник в чужие земли. И тогда Хан Киргизский, кочующий по дикой степи, захотел испытать дитя. Он выкрал царевича Хлора и велел ему найти «цветок розу без шипов, что не колется».
По закону волшебной сказки у Хлора появляется помощник -ханская дочь Фелица, бывшая замужем за Брюзгой-Султаном. Брюзга «никогда не смеялся и серживался на других за улыбку, Ханша же была нрава веселого и весьма любезна» . Фелица предупреждает Хлора о различных трудностях пути и дает в провожатые своего сына. Простившись с Фелицей, царевич сквозь калитку входит в «превеликий зверинец». Именно так называет Екатерина то условное пространство, на котором разворачиваются поиски цветка - символа добродетели. Ханский зверинец - это собрание человеческих слабостей и пороков, здесь Хлор проходит нравственные испытания под руководством Рассудка, сына Фели-цы. Сначала путникам встречаются люди, проводящие жизнь в веселиях, «безсчетных забавах», сопряженных, однако, «со множеством скук». Хлор не соглашается на их уговоры остаться и разделить безмятежное счастье. Новым препятствием на пути к добродетели становится встреча с Лентягом Мурзой. Лентяг возлежит на пуховых подушках, приказывает принести гостям «трубки курительные и кофе». Царевич от всего отказывается, но хочет отведать винограда из угощений Лентяги, однако непреклонный Рассудок напоминает ему о заветной цели. Переночевав в крестьянском доме, герои продолжают путешествие, но утомленный Хлор сворачивает с прямого пути. Он заходит на рынок, где все заняты торгом и меною. Царевич теряется среди телег и плачет от обиды на грубое обращение. Однако Рассудок-провожатый не покидает ребёнка. По узкой каменистой тропке они взбираются на гору и с помощью двух стариков - Честности и Правды - добираются до вершины горы. Здесь Хлор срывает цветок добродетели. Тут же в горном храме заиграли на трубах и литаврах, «и разнесся
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 93
повсюду слух, что Царевич Хлор сыскал в таких молодых летах розу без шипов, которая не колется» . С тех пор все люди любили царевича, а он час от часу укреплялся в добродетели.
Как видим, сочинение императрицы в трансформировано-фольк-лорных образах утверждало просветительский идеал добродетельного монарха и нацеливало на воспитание честного, правдивого, справедливого и добродетельного человека. Механизмы указанных трансформаций детально прослежены в статье О.С. Карандашовой «Фольклорные традиции и черты литературности в сказках Екатерины II для детей». В частности, отмечается функциональная близость хитрого Хана, похитившего царевича, с образами Кощея и Змея. Однако герой-антагонист в сказке Екатерины лишен фантастичности, «Хан не является воплощением низкого, злого и враждебного всему живому, он лишь человек, хотя и подверженный порокам» . Интересна также предложенная трактовка образа Фелицы как варианта фольклорной Бабы-Яги, дающей жизненно необходимые для путника советы. Однако следует признать, что фольклорные схемы играют здесь лишь второстепенную роль, подчиняясь задаче создания философской аллегории. В образах розы, дороги, горы, Хлора и Фелицы (чьи имена символизируют нравственную чистоту и счастье), Рассудка, Правды и Справедливости утверждает себя характерная для поэтики классицизма тенденция создания аллегорической эмблематичности.
Можно говорить о том, что именно в сказке Екатерины добродетель как главное - человеческое, а не специально монаршее - достоинство правителя обретает конкретно-чувственную форму прекрасного цветка. Мы при этом полагаем, что сама идея человечности как высшей ценности восходит к Державину. В 1779 г., за два года до появления «Сказки о царевиче Хлоре» Г.Р. Державин написал оду в честь рождения внука Екатерины великого князя Александра (будущего императора), переделанную несколько позднее в «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока». В «Стихах...» не только произошла кардинальная трансформация оды: использование хореического размера вместо нормативного четырехстопного ямба, обы-товление античных образов, особая позиция лирического героя, скорее пребывающего в замешательстве, чем горящего «пермесским жаром». Важнее то, что в «Стихах.» впервые человеческая добродетель монарха выступает своеобразным смысловым центром поэтической ситуации. Порфирородное дитя получает от слетающихся к его колыбели гениев все полагающиеся царственному младенцу дары:
ОА. Кравченко
«гром <...> предбудущих побед», украшающие свет художества и науки, «сияние порфир», «спокойствие и мир», «разум, духа высоту» .
Но самый главный дар, выбивающийся из ряда царских «совершенств», приносит последний из гостей, и этот дар - добродетель человечности:
Но последний, добродетель Зарождаючи в нем, рек:
Будь страстей твоих владетель,
Будь на троне человек! .
Таким образом, впервые слово «человек» как настоящий предмет поэзии произнес именно Державин. Это позволяет предположить, что творческий диалог Екатерины и Державина не исчерпывается сказочно-одическим образом Фелицы, но восходит к новаторским стихам Державина «На рождение в Севере порфирородного отрока».
Екатерина-писательница, чуткая к художественным тенденциям эпохи, образно варьирует и углубляет смыслы человечности как добродетели. Причем обращается для этого не только к форме сказки, но и к такой разновидности детского чтения, как азбука. Написанная Екатериной также для ее внуков «Начальная азбука с гражданским учением» содержит наставления в добродетельном поведении.
Подхватив в свою очередь сюжет «Сказки о царевиче Хлоре» и слегка усилив ее восточный колорит, Г. Р. Державин в 1872 г. написал оду Екатерине от имени «некоторого татарского мурзы», обыграв тем самым предание о происхождении своего рода от татарского мурзы Багрима. В объяснениях к оде ее автор отмечал, что назвал Екатерину киргиз-кайсацкою царевною еще и потому, что у него были деревни в тогдашней оренбургской области, по соседству с киргизскою ордою, подвластною императрице. В первой публикации ода Державина «Фелица» называлась так: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, написанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка».
Эта литературная мистификация стала не просто восхвалением монархини, но попыткой развития творческого диалога. Вячеслав Ходасевич в своей книге о Державине так обрисовал состояние одической пресыщенности, которое переживала Екатерина ко времени появления «Фелицы»: «Прежние похвалы Державина, в сущности более громкие и глубокие, нежели те, которые заключались в “Фелице”,
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 95
она, вероятно, тоже читала. Но они даже не запомнились - потонули в хоре привычной лести. А над “Фелицей” она несколько раз принималась плакать. “Как дура плачу”, - сказала Дашковой» .
«Почему же она была так растрогана?» - задается вопросом Вяч. Ходасевич и объясняет это тем, что Екатерина устала от торжественных штампов и была рада увидеть себя не только государыней, но и живой женщиной, с ее привычками и склонностями. При всей справедливости этих объяснений, пожалуй, следует учитывать также и то, в «Фелице» императрица увидела непосредственную реакцию на собственную поэтическую личность, на Екатерину-писательницу. Возможно, эта ситуация сотворчества и была решающей для успеха столь неоднозначной по своей эстетической архитектонике державинской оды. Понимая, что Екатерина равнодушна к стихам и поэтическая красота для нее «приятна, сладостна, полезна, / Как летом вкусный лимонад»1, Державин пленяет Екатерину ее же сказкой, укрупнив и исторически конкретизировав каждый «лепесток» розы добродетели и придав выразительность многочисленным образам зверинца человеческих пороков.
История публикации державинской оды была сопряжена с опасениями негативной реакции узнаваемо и насмешливо описанных в ней первых лиц государства: Г. Потемкина, А. Орлова, П. Панина, С. Нарышкина. Когда «по секрету» передаваемая из уст в уста ода дошла, наконец, до Потемкина и он потребовал ее полный текст, Державин был готов к самому худшему исходу событий и несколько месяцев томился неопределенностью своего положения. Между тем княгиня Дашкова весной 1873 г. поместила «Фелицу» в первой книжке только что учрежденного «Собеседника любителей российского слова». Державин, страшившийся опалы, получил в награду от Екатерины осыпанную бриллиантами золотую табакерку с пятьюстами червонцами.
Этот знак высшего монаршего признания поставил Державина в ряд знаменитостей и наиболее приближенных к императрице вельмож. Как писал Ходасевич, Екатерина «разом ставила Державина очень высоко, как бы вводила его в круг людей, с которыми императ-рицашутит» .
1 Вяч. Ходасевич так описывает поэтическую холодность Екатерины: «Она не слишком любила стихи, не много в них понимала и самого вещества поэзии не чувствовала. Вопросы чистой поэзии не занимали ее. При всей любви к литературным упражнениям, она не умела составить ни одного стиха и сама в том признавалась...» .
ОА. Кравченко
Успех Державина во многом был предзадан сочетанием прославления и порицания, одического хвалебного пафоса и снижающего сатирического осмеяния. Но в то же время он определялся точным попаданием в «поэтическую тональность» Екатерины. О.Б. Лебедева подчеркивает, что «опосредованное обращение к императрице через ее художественный текст дало Державину возможность избежать протокольно-одического, возвышенного тона обращения к высочайшей особе» . Державин начинает свое произведение не с позиции одописца, а с позиции человека, отправляющегося, подобно царевичу Хлору, на поиски добродетели и просящего наставленья премудрой Ханши:
Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна Открыла верные следы Царевичу младому Хлору Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает, -Она мой дух и ум пленяет,
Подай найти ее совет .
Дальнейшее смысловое развертывание строится на контрастном сопоставлении добродетели и порока, причем воплощением первой является сама Фелица-Екатерина. Таким образом, автор снимает ситуацию поиска, трудного пути к желанной цели. Добродетель уже предстала перед лирическим героем и читателями, и потому высказывание строится как перечисление всех достоинств ее носительницы и осуждение всех пороков, свойственных лирическому герою - мурзе. В обоих случаях, несмотря на принятую поэтическую условность, Державин старается быть максимально конкретным, указывая на придворные, политические, военные реалии времени. Но в то же время ему важно сохранять близость к тексту екатерининской сказки, удерживать перед умственным взором читателей ее образно-символический строй.
Так, можно привести многочисленные примеры аллюзивных отсылок. Это, в частности, упоминание «трубок курительных и кофе», которыми Лентяг в сказке хотел угостить царевича Хлора и его провожатого. Но если сказочные герои «табаку не курят» и «кофе не пьют», то одический «раб прихотей» мурза говорит о себе противоположное:
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 97
А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преображая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою...
Державин-одописец использует собственные имена как нарицательные, придавая сказке статус литературного топоса:
Между лентяем и брюзгой1,
Между тщеславьем и пороком Нашел кто разве ненароком Путь добродетели прямой .
Однако не собственно указанными аллюзиями задается диалогическая связь сказки и оды. Здесь важно появление одического слова -как высказывания, претендующего на непререкаемый авторитет, всеобщую значимость и безусловность утверждаемых смыслов. То, что первоначально предназначалось для детской комнаты и камерного домашнего чтения, обретает ораторские обертоны. Державин, таким образом, переводит произведение Екатерины совершенно в иной регистр. Причем в новом звучании никак не ослабляются смысловые пружины, задававшие ход сказочному повествованию, напротив, они словно наращивают силу своих импульсов.
Композиционное построение оды также отражает зависимость от екатерининского текста-источника. Ода условно разделяется на две части, каждая из которых содержит вопрошание о заветной розе. В первой строфе это строки о царевиче, взошедшем на гору, «где роза без шипов растет, / где добродетель обитает», в двенадцатой строфе -сетования на человеческие страсти и заблуждения, переходящие в вопрос: «Где ж добродетель обитает? / Где роза без шипов растет?»
В первой части оды лирический герой мурза, как бы занимая положение Хлора, просит Фелицу «подать наставленье». Но тут же признается, что не в силах ему следовать: «Мятясь житейской суетою, / Сегодня властвую собою, / А завтра прихотям я раб». Разговор о дос-
1 В Объяснениях к «Фелице» Державин пишет: «Сколько известно, разумела она под первым кн. Потемкина, а под другим кн. Вяземского, потому что первый, как выше сказано, вел ленивую и роскошную жизнь, а второй часто брюзжал, когда у него, как управляющего казной, денег требовали» (цит. по: ).
ОА. Кравченко
тоинствах Фелицы здесь призван оттенить пороки мурзы: «Подобно в карты не играешь, / Как я, от утра до утра». Воздав похвалы кротости царицы и описав распорядок ее дня, мурза переводит взгляд на самого себя, актуализируя в одическом высказывании тот эпизод «Сказки...», где Хлор и Рассудок оказываются среди приживальщиков Лентяги. Многие из них подобно Хлору отправлялись на поиски розы без шипов, но, не преодолев соблазнов пути, так и остались жить в праздности и пороке. Таким образом, сатирическая часть оды является своеобразным развертыванием эпизода у Лентяги и рассматриванием обитателей человеческого «зверинца».
Именно сатирическая часть вызывала державинские опасения в гневе екатерининских вельмож, без труда узнававших собственные портреты. Отметим, что «личностно» реагировала на содержащуюся в оде сатиру и сама Екатерина, адресно рассылая оттиски «Фелицы» всем тем, чьи «слабости» в ней были описаны. Однако вряд ли можно говорить здесь о Державине как злом сатирике-обличителе. Живо описывая пороки вельмож, он не обходит стороной и почти интимные подробности собственных домашних занятий, отмечая в объяснениях к оде, что «сей куплет относится вообще до старинных обычаев и забав русских» :
Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
Тов жмурки резвимся порой;
То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся. .
Таким образом, подразумевая в сатирическом описании конкретных людей, Державин все же ориентируется на общие законы человеческого существования, и в этом смысле сказка-претекст как раз и предстает воплощением должного бытийного плана. Утверждая универсальный характер заложенных в сказке положений,
Державин усиливает их формулой сакрального текста: «всякий че-
ловек есть ложь» .
Сатирическая часть оды воссоздает тот особый порочный фон, на котором Фелица-Екатерина предстает счастливым исключением из 1
1 Державин цитирует 115-й псалом. Более подробно о библейских аллюзиях и христианской доминанте «Фелицы» см. статью С.А. Саловой «Метафизические аспекты в оде Г.Р. Державина “Фелица”» .
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 99
правила. Она сама и есть воплощение искомой добродетели, созидающей счастье:
Из разногласия согласье
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать... .
В композиционном отношении сатирическое обличение «зверинца» уравновешивается патетическим прославлением добродетельной монархини. Но и здесь также Державин старается не выпускать из поля зрения сказку, однако уже не в ее содержательном, а в назидательном аспекте. Таким образом, к числу добродетелей причисляется сама морализаторская направленность творчества императрицы. Не уподобляясь предшествующим российским правителям, Екатерина создает сказки и азбуки, воспитывая своих подданных в духе кротости и незлобивости:
В твои от дел отдохновении Ты пишешь в сказках поучении,
И Хлору в азбуке твердишь:
“Не делай ничего худого,
И самого сатира злого Лжецомпрезренным сотворишь” .
Интересно отметить тот факт, что воздействие сказки на оду придало последней черты интимности, создало иллюзию близкого знакомства автора с адресатом. В книге Вяч. Ходасевича эта ситуация получает следующее художественное воплощение: «.при всей идеальности портрет и на самом деле был очень схож. Екатерина считала, что безымянный автор разгадал ее всю - от больших добродетелей до маленьких слабостей. “Кто бы меня так хорошо знал?” - в слезах спрашивалаона у Дашковой» .
Между тем Державин был лично представлен императрице уже после получения от нее знаменитой золотой табакерки. Но даже учитывая художественную условность воспроизводимой Вяч. Ходасевичем императорской реакции на «Фелицу», следует задаться вопросом о том, что заставило предполагать близкое знакомство одописца с Екатериной. Мы считаем, что здесь снова-таки проявилось влияние сказки: предзаданная ею установка на близость дистанции и «неофициальность» общения вылилась в обытовленный одический образ. Причем, как подчеркивает О.Б. Лебедева, сниженно-бытовой образ порока был традиционен для сатиры, в то время как «бытового
ОА. Кравченко
образа добродетели, да еще и венценосной, русская литература до Державина принципиально не допускала» . Бытовая конкретность и достоверность облика Екатерины вытеснила абстрактную схему идеального монарха не без предшествующего усилия со стороны самой Екатерины предстать живым человеком в семейном окружении, бабушкой, сочиняющей сказки для внуков. Эта сказочная модальность образа императрицы и была столь успешно разработана Державиным.
В оде заслуживает внимания еще один момент, сопряженный с семейно-бытовым амплуа монархини. Воспевая такие ее качества, как скромность, любезность и приятность в обращении, Державин пишет:
Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
Что ты в напастях равнодушна,
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть .
Это отречение заслуживает особого комментария. Речь идет о том, что в 1767 г. Комиссия по составлению Нового Уложения приняла решение о поднесении Екатерине II титула «Великой Екатерины, Премудрой и Матери Отечества». Императрица отклонила титул за его «преждевременностью». Однако через несколько дней она вновь приняла депутатов Комиссии, вторично отказалась от именования «Великой и Премудрой», но оставила за собой титул «Матери Отечества» (см.: ). Державин, говоря о великодушии Екатерины, имплицитно вводит сопряженную с ней тему семейственности, охватывающей в данном случае целое государство.
Таким образом, Державин сочетает интимные и государственнопатетические оттенки в образе Фелицы. Будучи одописцем, он видит главную цель в восхвалении и возвеличении монархини. Этим объясняется осуществляемая в финале «Фелицы» смысловая амплификация: деятельность государыни в ее добродетельной заботе о своих подданных приравнивается к мироустроительной силе Бога. Поэт называет императрицу кротким и мирным ангелом, ниспосланным с небес, и взывает к высшим силам:
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [ЕкатеринаII] на одуГ.Р. Державина «Фелица»\0\
Небесные прошу я силы,
Да, их простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранят От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
Как в небе звезды, возблестят .
В финальных образах неба, звезд, сияющего трона выстраивается смысловая вертикаль, соотносимая с восхождением Хлора на вершину горы. Вертикальная направленность движения утверждает поэтическое усилие духовного возвышения. Интересно отметить, что своеобразным продолжением этого сказочно-одического вектора стал построенный в 1780-е гг. по проекту архитектора Н.А. Львова «Храм Розы без шипов», воспроизводящий в Павловске топографию «Сказки о царевиче Хлоре».
Сама же державинская ода оказывается специфическим типом поэтического высказывания, осуществляющимся в напряженном взаимодействии сказочного и ораторского жанров. Снимая мотив странствия, Державин тем не менее сохраняет актуальность мотива поиска добродетели, реализуя его и на содержательно-стилевом, и на композиционном уровне произведения. Образно-аллегорический строй «Сказки о царевиче Хлоре» преломлен в конкретно-исторической ситуации создания «Фелицы», не утрачивая при этом глубины и действенности заложенных нравственно-воспитательных идей.
Отметим в заключение, что в сознании целой эпохи творческий диалог Екатерины Великой и Г.Р. Державина закрепился как одно из самых значимых духовных событий. Уже после смерти императрицы, работая над проектом устройства Сената при дворе Алек -сандра I, Державин разрабатывал принцип централизации законодательной власти в руках монарха. При этом залогом уважения к закону оказывалась исключительно личная добродетель монарха. Вяч. Ходасевич по этому поводу пишет: «Недаром старался он в ту пору увлечь Александра идеальным портретом Царевича Хлора, как некогда соблазнял Екатерину изображением Фелицы» . И хотя предложения Державина были отклонены, Александр запомнил их, свидетельством чего стало награждение Державина орденом Александра Невского.
Дальнейшие исследования влияния «Сказки о царевиче Хлоре» на развитие русской литературы XVIII в. могли бы вовлечь в себя и барочно-классицистический роман М. Хераскова «Кадм и Еармо-ния» с его идеей провиденциального пути идеального правителя,
ОА. Кравченко
и сказку Аксакова «Аленький цветочек», актуализирующую мотив поиска заветного цветка. В целом возрождение значения полузабытого произведения Екатерины II позволит обогатить картину жанрового развития, а также осмыслить механизм жанровых трансформаций сказочных мотивов.
Литература
1. Сводный каталог русской книги XVIII (1725-1800). М., 1962. Т. 1.
2. Карандашова О.С. Взгляды Екатерины II на воспитание в сказках для детей // Детская литератураи воспитание. Тверь, 2004. С. 113-118.
3. Карандашова О.С. Идеи Просвещения в сказках Екатерины II для детей («Сказка о царевиче Хлоре», «Сказка о царевиче Фивее») // Вести. ТвЕУ. Сер. Филология. 2005. №7 (13). Вып. 3. С. 4-11.
4. Карандашова О.С. Фольклорные традиции и черты литературности в сказках Екатерины II для детей // Вести. ТвЕУ. Сер. Филология. 2013. Вып. 2. С. 45-52.
5. Клейн И. Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII века. М.: Языки славянской культуры, 2005. 576 с. (Studia philologica).
6. ЕкатеринаII. Сочинения. М.: Современник, 1990. 557с.
7. Державин Г.Р. Сочинения. М., 1957. 501 с.
8. ХодасевичВяч. Державин. М.: Книга, 1988. 384 с.
9. Лебедева О.Б. История русской литературы XVIII века: учеб. М.: Высш. шк.: Изд. Центр «Академия», 2000. 415 с.
10. Салова С.А. Метафизические аспекты в оде Г.Р. Державина «Фелица» // Поэтика русской и зарубежной литературы. Уфа, 1998. С. 37-50.
11. Екатерина Великая и Москва: Каталог выставки. М., 1997. С. 85.
THE STORY OF TSAREVICH CHLOR: ON DEVELOPMENT OF THE FIGURATIVE AND ALLEGORICAL SYSTEM IN DERZHAVIN’S ODE TO FELICE
Imagology and Comparative Studies, 2015, 1(3), pp. 91-104. DOI 10.17223/24099554/3/6
Kravchenko Oksana A. Donetsk National University (Donetsk, Ukraine). E-mail: [email protected]
Keywords: Catherine II, Derzhavin, tale, ode, satire, genre.
The article investigates the impact of Catherine II’s fairy tale on the poetics of Derzhavin’s Ode to Felice. Catherine II’s fairy tale in its transformed folklore images affirms the Enlightenment ideal of the virtuous monarch and aims to bring up an honest, truthful, just and virtuous man. The fairy tale reflects Derzhavin’s innovative position of Man as the subject of poetry. It is suggested that the creative dialogue between Catherine and Derzhavin is not limited to the fairy-tale and odic Felice, but goes further to the innovative Derzhavin’s poems “Birth of a North Crowned Lad”.
The success of Derzhavin’s ode, with its ambiguous aesthetic architectonics, was predetermined by the fact that Ode to Felice was seen by the Empress as an immediate reaction to her own poetic identity, to Catherine-writer. It was not only the combination of praise and blame, odic laudatory pathos and satirical ridicule, but the exact assonance with the Catherine’s ‘poetic tone’ promoted Derzhavin to the Empress’s poet-confidant.
However, the fairy-tale orientation outlined the genre innovation: Derzhavin begins his work not from the position of an ode writer, but from the perspective of a man who, like
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица»\03
Tsarevich Chlor, goes in search of virtues and asks the Wise Khan’s Wife to instruct him. The further semantic development is based on the contrast between virtues and vice, where the former is embodied by Felice-Catherine II. Derzhavin does not describe the situation of search or a difficult road to the desired goal. The lyric hero and readers can see the embodiment of virtue; therefore the statement lists all the advantages of the virtue-bearer and the condemnation of all the vices inherent to the lyrical hero - Mirza. In both cases, despite the poetic convention, Derzhavin tries to be as specific as possible, including the court, political and military realities of the time. At the same time it is important for him to keep close to the text of Catherine’s fairy tale with its imagery and symbolism.
Numerous allusions to the fairy-tale imagery (the menagerie of human vices, road, mountain, rose), the use of proper names as common (Grumpy, Lentyag), and compositional peculiarities make possible to consider the fairy tale not only as an odic pretext, but as an ontological universal primary text.
Having created the household image of the crowned virtue for the first time, Derzhavin reformed the genre of ode that traditionally followed the abstract scheme of an ideal monarch. It was possible due to Catherine’s previous efforts to be a real person within her family circle, a grandmother telling fairy tales to her grandchildren. This fairy-tale modality of the Empress’s image was successfully developed by Derzhavin. However, Derzhavin combines the intimate and public pathetic shades in Felice’s image. As an ode writer, he sees the main goal in praise and glorification of the monarch. It explains carried the semantic amplification in the final of Ode to Felice: the Empress’s virtuous care of her subjects is equivalent to God’s dispensations.
Thus, Derzhavin’s ode is a particular type of poetic expression that implies an intense interaction between the fairy-tale and rhetorical genres. Removing the motif of journey, Derzhavin, nonetheless, preserves the motif of search in the content, style and composition. The imagery and allegory of The Story of Tsarevich Chlor is reworked in the certain historical situation of The Ode to Felice, without losing the depth and effectiveness of its inherent moral and educational ideas.
1. The USSR State Library. (1962) Svodnyy katalog russkoy knigi XVIII (1725-1800) . Vol. 1. Moscow: The USSR State Library.
2. Karandashova, O.S. (2004) Vzglyady Ekateriny II na vospitanie v skazkakh dlya de-tey . In: Detskaya literatura i vospitanie . Tver: Tver State University. pp. 113-118.
3. Karandashova, O.S. (2005) Idei Prosveshcheniya v skazkakh Ekateriny II dlya detey (“Skazka o tsareviche Khlore”, “Skazka o tsareviche Fivee”) . Vestnik TvGU. Ser. Filologiya. 7 (13). pp. 4-11.
4. Karandashova, O. S. (2013) Fol’klornye traditsii i cherty literaturnosti v skazkakh Ekateriny II dlya detey . Vestnik TvGU. Ser. Filologiya. 2. pp. 45-52.
5. Klein, I. (2005) Puti kul’turnogo importa: Trudy po russkoy literature XVIII veka . Moscow: Yazyki slavyanskoy kul’tury.
6. Catherine II. (1990) Sochineniya . Moscow: Sovremennik.
7. Derzhavin, G.R. (1957) Sochineniya . Moscow.
О.А. Кравченко
8. Khodasevich, Vyach. (1988)Derzhavin. Moscow: Kniga.
9. Lebedeva, O.B. (2000) Istoriya russkoy literatury XVIII veka . Moscow: Akademiya.
10. Salova, S.A. (1998) Metafizicheskie aspekty v ode G. R. Derzhavina “Felitsa” . In: Poetika russkoy i zarubezhnoy literatury . Ufa: Gilem. pp. 37-50.
11. Markina, L.A. (ed.) (1997) Ekaterina Velikaya i Moskva . Moscow: The Tretyakov Gallery. p. 85
