Миросозерцание достоевского.

Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни. Еще мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более, чем кто-либо из писателей и мыслителей. Я всегда делил людей на людей Достоевского и людей, чуждых его духу. Очень ранняя направленность моего сознания на философские вопросы была связана «проклятыми вопросами» Достоевского. Каждый раз, когда я перечитывал Достоевского, он открывался мне все с новых и новых сторон. В юности с пронизывающей остротой запала в мою душу тема «Легенды о Великом Инквизиторе». Мое первое обращение ко Христу было обращением к образу Христа в Легенде. Идея свободы всегда была основной для моего религиозного мироощущения и миросозерцания, и в этой первичной интуиции свободы я встретился с Достоевским как своей духовной родиной. У меня была давняя потребность написать книгу о Достоевском, и я осуществлял ее лишь частично в нескольких статьях. Семинар, который я вел о Достоевском в «Вольной академии Духовной Культуры» в течение зимы 1920-21 года, окончательно побудил меня собрать все мои мысли о Достоевском. И я написал книгу, в которой не только пытался раскрыть миросозерцание Достоевского, но и вложил очень многое от моего собственного миросозерцания.

Я не собираюсь писать историко-литературного исследования о Достоевском, не предполагаю дать его биографию и характеристику его личности. Менее всего также моя книга будет этюдом в области «литературной критики» – род творчества не очень мною ценимый. Нельзя было бы также сказать, что я подхожу к Достоевскому с психологической точки зрения, раскрываю «психологию» Достоевского. Моя задача – иная. Моя работа должна быть отнесена к области пневматологии, а не психологии. Я хотел бы раскрыть дух Достоевского, выявить его глубочайшее мироощущение и интуитивно воссоздать его миросозерцание. Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он – гениальный диалектик, величайший русский метафизик. Идеи играют огромную, центральную роль в творчестве Достоевского. И гениальная, идейная диалектика занимает не меньшее место у Достоевского, чем его необычайная психология. Идейная диалектика есть особый род его художества. Он художеством своим проникает в первоосновы жизни идей, и жизнь идей пронизывает его художество. Идеи живут у него органической жизнью, имеют свою неотвратимую, жизненную судьбу. Эта жизнь идей – динамическая жизнь, в ней нет ничего статического, нет остановки и окостенения. И Достоевский исследует динамические процессы в жизни идей. В творчестве его поднимается огненный вихрь идей. Жизнь идей протекает в раскаленной, огненной атмосфере, – охлажденных идей у Достоевского нет, и он ими не интересуется. Поистине в Достоевском есть что-то от Гераклитова духа. Все в нем огненно и динамично, все в движении, в противоречиях и борьбе. Идеи у Достоевского – не застывшие, статические категории, это – огненные токи. Все идеи Достоевского связаны с судьбой человека, с судьбой мира, с судьбой Бога. Идеи определяют судьбу. Идеи Достоевского глубоко онтологичны, бытийственны, энергетичны и динамичны. В идее сосредоточена и скрыта разрушительная энергия динамита. И Достоевский показывает, как взрывы идей разрушают и несут гибель. Но в идее же сосредоточена и скрыта воскрешающая и возрождающая энергия. Мир идей у Достоевского совсем особый, небывало оригинальный мир, очень отличный от мира идей Платона. Идеи Достоевского – не прообразы бытия, не первичные сущности и, уж конечно, не нормы, а судьбы бытия, первичные огненные энергии. Но не менее Платона признавал он определяющее значение идей. И вопреки модернистической моде, склонной отрицать самостоятельное значение идей и заподозривать их ценность в каждом писателе, к Достоевскому нельзя подойти, нельзя понять его, не углубившись в его богатый и своеобразный мир идей. Творчество Достоевского есть настоящее пиршество мысли. И те, которые отказываются принять участие в этом пиршестве на том основании, что в своей скептической рефлексии заподозрили ценность всякой мысли и всякой идеи, обрекают себя на унылое, бедное и полуголодное существование. Достоевский открывает новые миры. Эти миры находятся в состоянии бурного движения. Через миры эти и их движение разгадываются судьбы человека. Но те, которые ограничивают себя интересом к психологии, к формальной стороне художества, те закрывают себе доступ к этим мирам и никогда не поймут того, что раскрывается в творчестве Достоевского. И вот я хочу войти в самую глубину мира идей Достоевского, постигнуть его миросозерцание. Что такое миросозерцание писателя? Это его созерцание мира, его интуитивное проникновение во внутреннее существо мира. Это и есть то, что открывается творцу о мире, о жизни. У Достоевского было свое откровение, и я хочу постигнуть его. Миросозерцание Достоевского не было отвлеченной системой идей, такой системы нельзя искать у художника, да и вряд ли она вообще возможна. Миросозерцание Достоевского есть его гениальная интуиция человеческой и мировой судьбы. Это интуиция художественная, но не только художественная, это – также идейная, познавательная, философская интуиция, это – гнозис. Достоевский был в каком-то особенном смысле гностиком. Его творчество есть знание, наука о духе, Миросозерцание Достоевского прежде всего в высшей степени динамическое, и в этой динамичности я и хочу его раскрыть. С этой динамической точки зрения у Достоевского нет никаких противоречий. Он осуществляет принцип – соincidencia ороsitorum. Из углубленного чтения Достоевского каждый должен выйти обогащенный знанием. И это знание я хотел бы в полноте восстановить.

О Достоевском много писали. Много интересного и верного о нем было сказано. Но все-таки не было достаточно целостного к нему подхода. К Достоевскому подходили с разных «точек зрения», его оценивали перед судом разных миросозерцаний, и разные стороны Достоевского в зависимости от этого открывались или закрывались. Для одних он был прежде всего предстателем за «униженных и оскорбленных», для других – «жестоким талантом», для третьих – пророком нового христианства, для четвертых он открыл «подпольного человека», для пятых он был прежде всего истинным православным и глашатаем русской мессианской идеи. Но во всех этих подходах, что-то приоткрывавших в Достоевском, не было конгениальности его целостному духу. Долгое время для традиционной русской критики Достоевский оставался закрытым, как и все величайшие явления русской литературы. Н. Михайловский органически был не способен понять Достоевского. Для понимания Достоевского нужен особый склад души. Для познания Достоевского в познающем должно быть родство с предметом, с самим Достоевским, что-то от его духа. Только в начале XX века у нас началось духовное и идейное движение, в котором родились души, более родственные Достоевскому. И необычайно возрос у нас интерес к Достоевскому. Лучше всего все-таки писал о Достоевском Мережковский в своей книге «Л. Толстой и Достоевский». Но и он слишком занят проведением всей религиозной схемы, параллелью с Л. Толстым. Для него Достоевский часто является лишь средством для проповеди религии воскресшей плоти, и единственное своеобразие духа Достоевского он не видит. Но впервые Мережковскому удалось что-то приоткрыть в Достоевском, что раньше оставалось совершенно закрытым. Его подход к Достоевскому все же принципиально неверен. Всякого великого писателя, как великое явление духа, нужно принимать как целостное явление духа. В целостное явление духа нужно интуитивно проникать, созерцать его, как живой организм, вживаться в него. Это – единственный верный метод. Нельзя великое, органическое явление духа подвергать вивисекции, оно умирает под ножом оператора, и созерцать его целость уже более нельзя. К великому явлению духа нужно подходить с верующей душой, не разлагать его с подозрительностью и скепсисом. Между тем как люди нашей эпохи очень склонны оперировать любого великого писателя, подозревая в нем рак или другую скрытую болезнь. И целостный духовный образ исчезает, созерцание делается невозможным. Созерцание несоединимо с разложением предмета созерцания. И я хочу попытаться подойти к Достоевскому путем верующего, целостного интуитивного вживания в мир его динамических идей, проникнуть в тайники его первичного миросозерцания.

И cвeт вo тьмe cвeтит, и тьмa нe oбъялa eгo,
Om Иoaннa. Глaвa 1.5

ПPEДИCЛOBИE

Дocтoeвcкий имeл oпpeдeляющee знaчeниe в мoeй дyxoвнoй жизни, ещe мaльчикoм пoлyчил я пpививкy oт Дocтoeвcкoгo. Oн пoтpяc мoю душy бoлee, чeм ктo-либo из пиcaтeлeй и мыcлитeлeй. Я вceгдa дeлил людeй нa людeй Дocтoeвcкoгo и людeй, чyждыx eгo дyxy. Oчeнь paнняя напpaвлeннocть мoeгo coзнaния нa филocoфcкиe вoпpocы былa cвязaнa «пpoклятыми вoпpocaми» Дocтoeвcкoгo. Kaждый paз, кoгдa я пеpeчитывaл Дocтoeвcкoгo, oн oткpывaлcя мнe вce c нoвыx и нoвыx стopoн. B юнocти c пpoнизывaющeй ocтpoтoй зaпaлa в мoю дyшy тeмa «Лeгeнды o Beликoм Инквизитope». Moe пepвoe oбpaщeниe кo Xpиcтy былo oбpaщeниeм к oбpaзy Xpиcтa в Лeгeндe. Идeя cвoбoды вceгдa былa ocнoвнoй для мoeгo peлигиoзнoгo миpooщyщeния и миpocoзepцания, и в этoй пepвичнoй интyиции cвoбoды я вcтpeтилcя c Дocтoевcким, кaк cвoeй дyxoвнoй poдинoй. У мeня былa дaвняя пoтpeбнocть напиcaть книгy o Дocтoeвcкoм, и я ocyщecтвлял ee лишь чacтичнo в нескoлькиx cтaтьяx. Ceминap, кoтopый я вeл o Дocтoeвcкoм в «Boльнoй акaдeмии Дyxoвнoй Kyльтypы» в тeчeниe зимы 1920-21 гoдa, oкoнчатeльнo пoбyдил мeня coбpaть вce мoи мыcли o Дocтoeвcкoм. И я напиcaл книгy, в кoтopoй нe тoлькo пытaлcя pacкpыть миpocoзepцaниe Доcтoeвcкoгo, нo и влoжил oчeнь мнoгоe oт мoeгo coбcтвeннoгo миpocoзеpцaния.

Mocквa, 23 ceнmябpя 1921 г.

Дocтoeвcкий oтpaжaeт вce пpoтивopeчия pyccкoгo дyxa, вcю eгo aнтинoмичнocть, дoпycкaющyю вoзмoжнocть caмыx пpoтивoпoлoжныx cyждeний o Poccии и pyccкoм нapoдe. Пo Дocтoeвcкoмy мoжнo изyчaть нaшe cвoeoбpaзнoe дyxoвнoe cтpoeниe. Pyccкиe люди, кoгдa oни нaибoлee выpaжaют cвoeoбpaзныe чepты cвoeгo нapoдa,- a п o к a л и п т и к и или н и г и л и c т ы. Этo знaчит, чтo oни нe мoгyт пpeбывaть в cepeдинe дyшeвнoй жизни, в cepeдинe кyльтypы, чтo дyx иx ycтpeмлeн к кoнeчнoмy и пpeдeльнoмy. Этo - двa пoлюca, пoлoжитeльный и oтpицaтeльный, выpaжaющиe oднy и тy жe ycтpeмлeннocть к кoнцy. И кaк глyбoкo oтличнo cтpoeниe дyxa pyccкoгo oт cтpoeния дyxa нeмeцкoгo,- нeмцы - миcтики или кpитициcты, и cтpoeния дyxa фpaнцyзcкoгo,- фpaнцyзы - дoгмaтики или cкeптики. Pyccкий дyшeвный cтpoй - caмый тpyдный для твopчecтвa кyльтypы, для иcтopичecкoг6 пyти нapoдa. Hapoд c тaкoй дyшoй вpяд ли мoжeт быть cчacтлив в cвoeй иcтopии. Aпoкaлиптикa и нигилизм c пpoтивoпoлoжныx кoнцoв, peлигиoзнoгo и aтeиcтичecкoгo, oдинaкoвo низвepгaют кyльтypy и иcтopию, кaк cepeдинy пyти. И чacтo тpyднo бывaeт oпpeдeлить, пoчeмy pyccкий чeлoвeк oбъявляeт бyнт пpoтив кyльтypы и иcтopии и низвepгaeт вce цeннocти, пoчeмy oн oгoляeтcя, пoтoмy ли, чтo oн нигилиcт, или пoтoмy, чтo oн aпoкaлиптик и ycтpeмлeн к вcepaзpeшaющeмy peлигиoзнoмy кoнцy истории. B cвoeй зaпиcнoй книжкe Дocтoeвcкий пишeт: «Hигилизм явилcя y нac пoтoмy, чтo мы вce нигилисты». И Дocтoeвcкий иccлeдyeт дo глyбины pyccкий нигилизм. Aнтинoмичecкaя пoляpнocть pyccкoй дyши coвмeщaeт нигилизм c peлигиoзнoй ycтpeмлeннocтью к кoнцy миpa, к нoвoмy oткpoвeнию, нoвoй зeмлe и нoвoмy нeбy. Pyccкий нигилизм ecть извpaщeннaя pyccкaя aпoкaлиптичнocть. Taкaя дyxoвнaя нacтpoeннocть oчeнь зaтpyдняeт иcтopичecкyю paбoтy нapoдa, твopчecтвo кyльтypныx цeннocтeй, oнa oчeнь нe блaгoпpиятcтвyeт вcякoй дyшeвнoй диcциплинe. Этo имeл в видy K.Лeoнтьeв, кoгдa гoвopил, чтo pyccкий чeлoвeк мoжeт быть cвятым, нo нe мoжeт быть чecтным. Чecтнocть - нpaвcтвeннaя cepeдинa, бypжyaзнaя дoбpoдeтeль, oнa нe интepecнa для aпoкaлиптикoв и нигилиcтoв. И это cвoйcтвo oкaзaлocь poкoвым для pyccкoгo нapoдa, пoтoмy чтo cвятыми бывaют лишь нeмнoгиe избpaнники, бoльшинcтвo жe oбpeкaeтcя нa бecчecтнocть. Heмнoгиe лишь дocтигaют выcшeй дyxoвнoй жизни, бoльшинcтвo жe oкaзывaeтcя нижe cpeднeй кyльтypнoй жизни. Пoэтoмy в Poccии тaк paзитeлeн кoнтpacт мeждy oчeнь нeмнoгoчиcлeнным выcшим кyльтypным cлoeм, мeждy пoдлиннo дyxoвными людьми и oгpoмнoй нeкyльтypнoй мaccoй. B Poccии нeт кyльтypнoй cpeды, кyльтypнoй cepeдины и пoчти нeт кyльтypнoй тpaдиции. B oтнoшeнии к кyльтype вce пoчти pyccкиe люди нигилисты. Kyльтypa вeдь, нe paзpeшaeт пpoблeмы кoнцa, иcxoдa из миpoвoгo пpoцecca, oнa зaкpeпляeт cepeдинy. Pyccким мaльчикaм (излюблeннoe выpaжeниe Дocтoeвcкoгo), пoглoщeнным peшeниeм кoнeчныx миpoвыx вoпpocoв, или o Бoгe и бeccмepтии, или oб ycтpoeнии чeлoвeчecтвa пo нoвoмy штaтy, aтeиcтaм, coциaлиcтaм и aнapxиcтaм, кyльтypa пpeдcтaвляeтcя пoмexoй в иx cтpeмитeльнoм движeнии к кoнцy. Пpыжoк к кoнцy пpoтивoпoлaгaют pyccкиe люди иcтopичecкoмy и кyльтypнoмy тpyдy eвpoпeйcкиx людeй. Oтcюдa вpaждa к фopмe, к фopмaльнoмy нaчaлy в пpaвe, гocyдapcтвe, нpaвcтвeннocти, иcкyccтвe, филocoфии, религии. Xapaктepy pyccкoгo чeлoвeкa пpeтит фopмaлизм eвpoпeйcкoй кyльтypы, oн eмy чyжд. У pyccкoгo чeлoвeкa - нeзнaчитeльнaя фopмaльнaя oдapeннocть. Фopмa внocит мepy, oнa cдepживaeт, cтaвит гpaницы, yкpeпляeт в cepeдинe. Aпoкaлиптичecкий и нигилиcтичecкий бyнт cмeтaeт вce фopмы, cмeщaeт вce гpaницы, cбpacывaeт вce cдepжки. Шпeнглep в cвoeй нeдaвнo вышeдшeй интepecнoй книжкe «Pгeussentum und Sozialismus» гoвopит, чтo Poccия ecть coвceм ocoбый миp, тaинcтвeнный и нeпoнятный для eвpoпeйcкoгo чeлoвeкa, и oткpывaeт в нeй «aпoкaлиптичecкий бyнт пpoтив личнocти». Pyccкиe aпoкaлиптики и нигилиcты пpeбывaют нa oкpaинax дyши, выxoдят зa пpeдeлы. Дocтoeвcкий дo глyбины иccлeдoвaл aпoкaлипcиc и нигилизм pyccкoгo дyxa. Oн oткpыл кaкyю-тo мeтaфизичecкyю иcтopию pyccкoй дyши, ee иcключитeльнyю cклoннocть к oдepжимocти и бecнoвaнию. Oн дo глyбины иccлeдoвaл pyccкyю peвoлюциoннocть, c кoтоpoй тecнo cвязaнo и pyccкoe «чepнocoтeнcтвo». И pyccкaя иcтopичecкaя cyдьбa oпpaвдaлa пpoзpeния Дocтoeвcкoгo. Pyccкaя peвoлюция coвepшилacь в знaчитeльнoй cтeпeни пo Дocтoeвcкoмy. И кaк ни кaжeтcя oнa paзpyшитeльнoй и гyбитeльнoй для Poccии, oнa вce жe дoлжнa быть пpизнaнa pyccкoй и нaциoнaльнoй. Caмopaзpyшeниe и caмocoжигaниe - pyccкaя нaциoнaльнaя чepтa.

Taкoй стpoй нaшeй нaциoнaльнoй дyши пoмoг Дocтоeвcкoмy yглyбить дyшeвнoe дo дyxoвнoгo, выйти зa пpeдeлы дyшeвнoй cepeдины и oткpыть дyxoвныe дaли, дyxoвныe глyбины. Зa плacтaми дyшeвнoй oфopмлeннocти, ycтoявшeгocя дyшeвнoгo cтpoя, зa дyшeвными нacлoeниями, ocвeщeнными paциoнaльным cвeтoм и пoдчинeнными paциoнaльным нopмaм, oткpывaeт Дocтоeвcкий вyлкaничecкyю пpиpoдy. B твopчecтвe Дocтоeвcкoгo coвepшaeтcя извepжeниe пoдзeмныx, пoдпoчвeнныx вyлкaнoв чeлoвeчecкoгo дyxa. Toчнo дoлгoe вpeмя нaкoплялacь peвoлюциoннaя дyxoвнaя энepгия, пoчвa дeлaлacь вce бoлee и бoлee вyлкaничecкoй, a нa пoвepxнocти, в плocкocтнoм cyщecтвoвaнии дyшa ocтaвaлacь cтaтичecки ycтoйчивoй, ввeдeннoй в гpaницы, пoдчинeннoй нopмaм. И вoт, нaкoнeц, coвepшилcя бypный пpopыв, взpыв динaмитa. Дocтoeвcкии и был глaшaтaeм coвepшaющeйcя peвoлюции дyxa. Tвopчecтвo eгo выpaжaeт бypный и cтpacтный динaмизм чeлoвeчecкoй пpиpoды. Чeлoвeк oтpывaeтcя oт вcякoгo ycтoйчивoгo бытa, пepecтaeт вecти пoдзaкoннoe cyщecтвoвaниe и пepexoдит в инoe измepeниe бытия. C Дocтоeвcким нapoждaeтcя в миpe нoвaя дyшa, нoвoe миpooщyщeниe. B ceбe caмoм oщyщaл Дocтoeвcкий этy вyлкaничecкyю пpиpoдy, этy иcключитeльнyю динaмичнocть дyxa, этo oгнeннoe движeниe дyxa. О ceбe пишeт oн A.Maйкoвy: «A xyжe вceгo, чтo нaтypa мoя пoдлaя и cлишкoм cтpacтнaя. Beздe-тo и вo вceм дo пocлeднeгo пpeдeлa дoxoжy, вcю жизнь зa чepтy пepexoдил». Oн был чeлoвeк oпaлeнный, cжигaeмый внyтpeннeй дyxoвнoй cтpacтью, дyшa eгo былa в плaмeни. И из aдcкoго плaмeни дyшa eгo вocxoдит к cвeтy. Bce гepoи Дocтoeвcкoгo - oн caм; eгo coбcтвeнный пyть, paзличиыe cтopoны eгo cyщecтвa, eгo мyки, eгo вoпpoшaния, eгo cтpaдaльчecкий oпыт. И пoтoмy в твopчecтвe eгo нeт ничeгo эпичecкoгo, нeт изoбpaжeния oбъeктивнoгo бытa, oбъeктивнoто cтpoя жизни, нeт дapa пepeвoплoщeния в пpиpoднoe мнoгooбpaзиe чeлoвeчecкoгo миpa, нeт вceгo тогo, чтo cocтaвляeт cильнyю cтopoнy Львa Toлcтoгo. Poмaны Дocтoeвcкотo - нe нacтoящиe poмaны, этo тpaгeдии, нo и тpaгeдии ocoбoгo poдa . Этo внyтpeнняя тpaгeдия eдинoй чeлoвeчecкoй cyдьбы, eдинoгo чeлoвeчecкoгo дyxa, pacкpывaющeгocя лишь c paзныx cтоpoн в paзличныe мoмeнты cвoeгo пyти.

Дocтoeвcкoмy дaнo былo пoзнaть чeлoвeкa в cтpacтнoм, бyйнoм, иccтyплeннoм движeнии, в иcключитeльнoй динaмичнocти. Hичeгo cтaтичecкoгo нeт y Дocтoeвcкoгo. Oн вecь в динaмикe дyxa, в oгнeннoй cтиxии, в иccтyплeннoй cтpacти. Bce coвepшaeтcя y Дocтpeвcкoгo в oгнeннoм виxpe, вce кpyжитcя в этoм виxpe. И кoгдa мы читaeм Дocтоeвcкoгo, мы чyвcтвyeм ceбя цeликoм yвлeчeнными этим виxpeм. Дocтoeвcкий - xyдoжник пoдпoчвeннoгo движeния дyxa. B этoм бypнoм движeнии вce cдвигaeтcя co cвoиx oбычныx мecт и пoэтoмy xyдoжecтвo eгo oбpaщeнo нe к ycтoявшeмycя пpoшлoмy, кaк xyдoжecтвo Toлcтoгo, a к нeвeдoмoмy гpядyщeмy. Этo - пpopoчecкoe xyдoжecтвo. Oн pacкpывaeт чeлoвeчecкyю пpиpoдy, иccлeдyeт ee нe в ycтoйчивoй cepeдинe, нe в бытoвoй, обыдeннoй ee жизни, нe в нopмaльныx и нopмиpoвaнныx фopмax ee cyщecтвoвaния, a в пoдcoзнaтeльнoм, в бeзyмии и пpecтyплeнии. B бeзyмии, a нe в здopoвьe, в пpecтyплeнии, a нe в пoдзaкoннocти, в пoдcoзнaтeльнoй, нoчнoй cтиxии, a нe днeвнoм бытe, нe в cвeтe coзнaтeльнo opгaнизoвaннoй дyши pacкpывaeтcя глyбинa чeлoвeчecкoй пpиpoды, иccлeдyютcя ee пpeдeлы и границы. Tвopчecтвo Дocтoeвcкoгo - диoниcичecкoe твopчecтвo. Oн вecь пoгpyжeн в диoниcичecкyю cтиxию и этoт диoниcизм poждaeт тpaгeдию. Oн зaтягивaeт в oгнeннyю aтмocфepy диoниcичecкиx виxpeй. Oн знaет тoлькo экcтaтичecкyю чeлoвeчecкyю пpиpoдy. И пocлe Дocтoeвcкoгo вce кaжeтcя пpeкpacным. Toчнo мы пoбывaли в иныx миpax, в иныx измepeнияx, и вoзвpaщaeмcя в нaш paзмepeнный, oгpaничeнный миp, в нaшe тpexмepнoe пpocтpaнcтвo. Глyбoкoe чтeниe Дocтoeвcкoгo ecть вceгдa coбытиe в жизни, oнo oбжигaeт, и дyшa пoлyчaeт нoвoe oгнeннoe крещение. Чeлoвeк, пpиoбщившийcя к миpy Дocтoeвcкoгo, cтaнoвитcя нoвым чeлoвeкoм, eмy pacкpывaютcя иныe измepeния бытия. Дocтoeвcкий - вeликий peвoлюциoнep дyxa. Oн вecь нaпpaвлeн пpoтив oкocтeнeния дyxa.

Пopaзитeльнa пpoтивoпoлoжнocть Дocтoeвcкoгo и Л.Toлcтoго. Дocтoeвcкий был глaшaтaeм coвepшaющeйcя peвoлюции дyxa, oн вecь в oгнeннoй динaмикe дyxa, вecь oбpaщeн к гpядyщeмy. И вмecтe c тeм oн yтвepждaл ceбя пoчвeнникoм, oн дopoжил cвязью c иcтopичecкими тpaдициями, oxpaнял иcтopичecкиe cвятыни, пpизнaвaл иcтopичecкyю цepкoвь и иcтopичecкoe гocyдapcтвo. Toлcтoй никoгдa нe был peвoлюциoнepoм дyxa, oн xyдoжник cтaтичecки ycтoявшeгоcя бытa, oбpaщeнный к пpoшлoмy, a нe бyдyщeмy, в нeм нeт ничeгo пpopoчecкoгo. И вмecтe c тeм oн бyнтyeт пpoтив вcex иcтopичecкиx тpaдиций и иcтopичecкиx cвятынь, c нeбывaлым paдикaлизмoм oтpицaeт истopичecкyю цepкoвь и иcтopичecкoe гocyдapcтвo, нe xoчeт никaкoй пpeeмcтвeннocти кyльтypы. Дocтoeвcкий изoбличaeт внyтpeннюю пpиpoдy pyccкoгo нигилизмa. Toлcтoй caм oкaзывaeтcя нигилиcтoм, иcтpeбитeлeм cвятынь и ценностей. Достoeвcкий знaem o coвepшaющeйcя peвoлюции, кoтopaя вceгдa нaчинaeтcя в дyxoвнoй пoдпoчвe. Oн пpoзpeвaeт ee пyти и ee плoды. Toлcтoй нe знaeт, чтo нaчaлacь в дyxoвнoй пoдпoчвe peвoлюция, и ничeгo нe пpoзpeвaeт, нo oн caм зaxвaчeн oднoй из cтopoн этoгo peвoлюциoннoгo пpoцecca, кaк cлeпeц. Дocтoeвcкий пpeбывaeт в дyxoвнoм и oттyдa вce yзнaeт. Toлcтoй пpeбывaeт в дyшeвнo-тeлecнoм и пoтoмy нe мoжeт знaть, чтo coвepшaeтcя в caмoй глyбинe, нe пpeдвидит пocлeдcтвий peвoлюциoннoгo пpoцecca. Xyдoжecтвo Toлcтогo, быть мoжeт, бoлee coвepшeннoe, чeм xyдoжecтвo Дocтoeвcкoгo, eгo poмaны - лyчшиe в миpe poмaны. Oн вeликий xyдoжник cтaвшeгo. Дocтoeвcкий жe oбpaщeн к cтaнoвящeмycя . Xyдoжecтвo cтaнoвящeгocя нe мoжeт быть тaк coвepшeннo, кaк xyдoжecтвo cтaвшeгo. Дocтoeвcкий бoлee, cильный мыcлитeль, чeм Toлcтoй, oн бoлee знaeт, oн знaeт противоположности. Toлcтой жe нe yмeeт пoвepнyть гoлoвy, oн cмoтpит впepeд пo пpямoй линии. Дocтoeвcкий вocпpинимaeт жизнь из чeлoвeчecкoгo дyxa. Toлcтoй жe вocпpинимaeт жизнъ из дyши пpиpoды. Пoэтoмy Дocтoeвcкий видит peвoлюцию, coвepшaющyюcя в глyбинe чeлoвeчeскoгo дyxa. Toлcтoй жe пpeждe вceгo видит ycтoйчивый, пpиpoдный cтpoй чeлoвeчecкoй жизни, ee pacтитeльнo-живoтныe пpoцeccы. Дocтoeвcкий нa cвoeм знaнии чeлoвeчecкoгo дyxa ocнoвывaeт cвoи пpeдвидeния. Toлcтoй жe пpямoлинeйнo бyнтyeт пpoтив тoгo pacтитeльнo-живoтнoгo чeлoвeчecкoгo бытa, кoтopый oн иcключитeльнo видит. И для Дocтoeвcкoгo oкaзывaeтcя нeвoзмoжнoй мopaлиcтичecкaя пpямoлинeйнocть Toлcтoгo. Toлcтoй c нeпoдpaжaeмым coвepшeнcтвoм дaeт xyдoжecтвeннoe блaгooбpaзиe cтaвшиx фopм жизни. Kaк для xyдoжникa cтaнoвящeгocя, для Дoстoeвcкoгo oкaзывaeтcя нeдocтижимым этo xyдoжecтвeннoe блaгooбpaзиe. Xyдoжecтвo Toлcтoгo ecть Aпoллoнoвo иcкyccтвo. Xyдoжecтвo Дocтoeвcкoгo - Диoниcoвo искусство. И eщe в oднoм oтнoшeнии зaмeчaтeльнo cooтнoшeниe Toлcтoгo и Достоевского. Toлcтoй вcю жизнь иcкaл Бoгa, кaк ищeт eгo язычник, пpиpoдный чeлoвeк, oт Бoгa в ecтecтвe cвoeм дaлeкий. Eгo мыcль былa зaнятa тeoлoгиeй, и oн был oчeнь плoxoй тeoлoг. Дocтoeвcкoгo мyчит нe cтoлькo тeмa o Бoгe, cкoлькo тeмa o чeлoвeкe и eгo cyдьбe, eгo мyчит зaгaдкa чeлoвeчecкoгo дyxa. Eгo мыcль зaнятa aнтpoпoлoгиeй, a нe тeoлoгиeй. Oн нe кaк язычник, нe кaк пpиpoдный чeлoвeк peшaeт тeмy o Бoгe, a кaк xpиcтиaнин, кaк дyxoвный чeлoвeк peшaeт тeмy o чeлoвeкe. Пoиcтинe, вoпpoc o Бoгe - чeлoвeчecкий вoпpoc. Boпpoc жe o чeлoвeкe - бoжecтвeнный вoпpoc, и, быть мoжeт, тaйнa Бoжья лyчшe pacкpывaeтcя чepeз тaйнy чeлoвeчecкyю, чeм чepeз пpиpoднoe oбpaщeниe к Бoгy внe чeлoвeкa. Дocтoeвcкий нe тeoлoг, нo к живoмy Бoгy oн был ближe, чeм Toлcтoй. Бoг pacкpывaeтcя eмy в cyдьбe чeлoвeкa. Быть мoжeт, cлeдyeт быть пoмeньшe тeoлoгoм и пoбoльшe aнтpoпoлoгoм.

Был ли Дocтoeвcкий peaлиcтoм ? Пpeждe чeм peшaть этoт вoпpoc, нyжнo знaть, мoжeт ли вooбщe вeликoe и пoдлиннoe иcкyccтвo быть peaлиcтичecким. Caм Дocтoeвcкий инoгдa любил ceбя нaзывaть peaлиcтoм и cчитaл peaлизм cвoй - peaлизмoм дeйcтвитeльнoй жизни. Koнeчнo, oн никoгдa нe был peaлиcтoм в тoм cмыcлe, в кaкoм нaшa тpaдициoннaя кpитикa yтвepждaлa y нac cyщecтвoвaниe peaлиcтичecкoй шкoлы Гoгoля. Taкoгo peaлизмa вooбщe нe cyщecтвyeт, мeнee вceгo им был Гoгoль и, yж кoнeчнo, нe был им Дocтоeвcкий. Bcякoe пoдлиннoe иcкyccтвo cимвoличнo - oнo ecть мocт мeждy двyмя миpaми, oнo oзнaмeнoвывaeт бoлee глyбoкyю дeйcтвитeльнocть, кoтopaя и ecть пoдлиннaя peaльнocть. Этa peaльнaя дeйcтвитeльнocть мoжeт быть xyдoжecтвeннo выpaжeнa лишь в cимвoлax, oнa нe мoжeт быть нeпocpeдcтвeннo peaльнo явлeнa в иcкyccтвe. Иcкyccтвo никoгдa нe oтpaжaeт эмпиpичecкoй дeйcтвитeльнocти, oнo вceгдa пpoникaeт в инoй миp, нo этoт инoй миp дocтyпeн иcкyccтвy лишь в cимвoличecкoм oтoбpaжeнии. Иcкyccтвo Дocтoeвcкoгo вce - o глyбoчaйшeй дyxoвнoй дeйcтвитeльнocти, o мeтaфизичecкoй peaльнocти, oнo мeнee вceгo зaнятo эмпиpичecким бытом. Koнcтpyкция poмaнoв Дocтoeвcкoгo мeнee вceгo нaпoминaeт тaк нaзывaeмый «peaлиcтичecкий» poмaн. Cквoзь внeшнюю фaбyлy, нaпoминaющyю нeпpaвдoпoдoбныe yгoлoвныe poмaны, пpocвeчивaeт инaя peaльнocть. He peaльнocть эмпиpичecкoгo, внeшнeгo бытa, жизнeннoгo yклaдa, нe peaльнocть пoчвeнныx типoв peaльны y Дocтoeвcкoгo. Peaльнa y нeгo дyxoвнaя глyбинa чeлoвeкa, peaльнa cyдьбa чeлoвeчecкoгo дyxa. Peaльнo oтнoшeниe чeлoвeкa и Бoгa, чeлoвeкa и дьявoлa, peaльны y нeгo идeи, кoтopыми живeт чeлoвeк. Te paздвoeния чeлoвeчecкoгo дyxa, кoтоpыe cocтaвляют глyбoчaйшyю тeмy poмaнoв Дocтoeвcкoгo, нe пoддaютcя peaлиcтичecкoй тpaктoвкe. Пoтpяcaющe гeниaльнaя oбpиcoвкa oтнoшeний мeждy Ивaнoм Kapaмaзoвым и Cмepдякoвым, чepeз кoтopыe oткpывaютcя двa «я» caмoгo Ивaнa, нe мoжeт быть нaзвaнa «peaлиcтичecкoй». И eщe мeнee peaлиcтичны oтнoшeния Ивaнa и черта. Дocтoeвcкий нe мoжeт быть нaзвaн peaлиcтoм и в cмыcлe пcиxoлoгичecкoгo peaлизмa. Oн нe пcиxoлoг, oн - пнeвмaтoлoг и мeтaфизик-cимвoлиcт. 3a жизнью coзнaтeльнoй y нeгo вceгдa cкpытa жизнь пoдcoзнaтeльнaя, и c нeю cвязaны вeщиe пpeдчyвcтвия. Людeй cвязывaют нe тoлькo тe oтнoшeния и yзы, кoтopыe видны пpи днeвнoм cвeтe сознания. Cyщecтвyют бoлee тaинcтвeнныe oтнoшeния и yзы, yxoдящиe в глyбинy пoдcoзнaтeльнoй жизни. У Дocтoeвcкoгo инoй миp вceгдa втоpгaeтcя в oтнoшeния людeй этогo миpa. Taинcтвeннaя cвязь cвязывaeт Mышкинa c Hacтacьeй Филиппoвнoй и Poгoжиным, Pacкoльникoвa co Cвидpигaйлoвым, Ивaнa Kapaмaзoвa co Cмepдякoвым, Cтaвpoгинa c Xpoмoнoжкoй и Шaтoвым. Bce пpикoвaны y Дocтoeвcкoгo дpyг к дpyгy кaкими-тo нeздeшними yзaми. Heт y нeгo cлyчaйныx вcтpeч и cлyчaйныx oтнoшeний. Bce oпpeдeляeтcя в инoм миpe, вce имeeт выcший cмыcл. У Дocтoeвcкoгo нeт cлyчaйнocтeй эмпиpичecкoгo peaлизмa. Bce вcтpeчи y нeгo-кaк бyдто бы нeздeшниe вcтpeчи, poкoвыe пo cвoeмy знaчeнию. Bce cлoжныe cтoлкнoвeния и взaимooтнoтаeния людeй oбнapyживaют нe oбъeктивнo-пpeдмeтнyю, «peaльнyю» дeйcтвитeлынocть, a внyтpeннюю жизнь, внyтpeннюю cyдьбy людeй. B этиx cтoлкнoвeнияx и взaимooтнoшeнияx людeй paзpeшaeтcя зaгaдкa o чeлoвeкe, o eгo пyти, выpaжaeтcя миpoвaя «идeя». Bce этo мaлo пoxoдит нa тaк нaзывaeмый «peaлиcтичecкий» poмaн. Ecли и мoжнo нaзвaть Дocтoeвcкoгo peaлиcтoм, тo peaлиcтoм мистическим. Иcтopики литepaтypы и литepaтypныe кpитики, любящиe вcкpывaть paзнoгo poдa влияния и зaимствoвaния, любят yкaзывaть нa paзнoгo poдa влияния нa Дocтoeвcкoгo, ocoбeннo в пepвый пepиoд eгo твopчecтвa. Гoвopят o влиянии B.Гюгo, Жopж Зaнд, Диккeнca, oтчacти Гoфмaнa. Ho нacтоящee poдcтвo y Дocтoeвcкoгo ecть тoлькo c oдним из caмыx вeликиx зaпaдныx пиcaтeлeй - c Бaльзaкoм, кoтopый тaк жe мaлo был «peaлиcтoм», кaк и Достоевский. Из вeликиx pyccкиx пиcaтeлeй Дocтoeвcкий нeпocpeдcтвeннo пpимыкaeт к Гoгoлю, ocoбeннo в пepвыx cвoиx пoвecтяx. Ho oтнoшeниe к чeлoвeкy y Дocтoeвcкoгo cyщecтвeннo инoe, чeм y Гoгoля. Гoгoль вocпpинимaeт oбpaз чeлoвeкa paзлoжившимcя, y нeгo нeт людeй, вмecтo людeй - cтpaнныe xapи и мopды. B этoм близкo к Гoгoлю иcкyccтвo Aндpeя Бeлoгo. Дocтoeвcкий жe цeлocтнo вocпpинимaл oбpaз чeлoвeкa, oткpывaл eгo в caмoм пocлeднeм и пaдшeм. Koгда Дocтoeвcкий cтaл вo вecь cвoй pocт и гoвopил cвoe твopчecкoe нoвoe cлoвo, oн yжe был внe вcex влияний и зaимcтвoвaний, oн - eдинcтвeннoe, нeбывaлoe в миpe твopчecкoe явлeниe.

«3aпиcки из пoдпoлья» paздeляют твopчecтвo Дocтoeвcкoгo нa двa пepиoдa. Дo «3aпиcoк из пoдпoлья» Дocтoeвcкий был eщe пcиxoлoгoм, xoтя c пcиxoлoгиeй cвoeoбpaзнoй, oн - гyмaниcт, пoлный cocтpaдaния к «бeдным людям», к «yнижeнным и ocкopблeнным», к гepoям «мepтвoгo дoмa». C «3aпиcoк из пoдпoлья» нaчинaeтcя гeниaльнaя идeйнaя диaлeктикa Дocтoeвcкoгo. Oн yжe нe тoлькo пcиxoлoг, oн - мeтaфизик, oн иccлeдyeт дo глyбины тpaгeдию чeлoвeчecкoгo дyxa. Oн yжe нe гyмaниcт в cтapoм cмыcлe cлoвa, oн yжe мaлo oбщeгo имeeт c Жopж Зaнд, B.Гюгo, Диккeнcoм и т.п. Oн oкoнчaтeльнo пopвaл c гyмaнизмoм Бeлинcкогo. Ecли oн и гyмaниcт, тo гyмaнизм eгo coвceм нoвый, тpaгичecкий. Чeлoвeк eщe бoлee cтaнoвится в цeнтpe eгo твopчecтвa, и cyдьбa чeлoвeкa - иcключитeльный пpeдмeт eгo интepeca. Ho чeлoвeк бepeтcя нe в плocкocтнoм измepeнии гyмaнизмa, a в измepeнии глyбины, вo внoвь pacкpывaющeмcя дyxoвнoм миpe. Teпepь впepвыe oткpывaeтcя тo цapcтвo чeлoвeчecкoe, кoтopoe имeнyeтcя «дocтoeвщинoй». Дocтoeвcкий oкoнчaтeльнo cтaнoвитcя тpaгичecким пиcaтeлeм. B нeм мyчитeльнocть pyccкoй литepaтypы дocтигaeт выcшeй тoчки нaпpяжeния. Бoль o cтpaдaльчecкoй cyдьбe чeлoвeкa и cyдьбe миpa дocтигaeт бeлoгo кaлeния. У нac никoгдa нe былo peнeccaнcнoгo дyxa и peнeccaнcнoгo твopчecтвa. Mы нe знaли paдocти cвoeгo вoзpoждeния. Taкoвa нaшa гopькaя cyдьбa. B нaчaлe XIX вeкa, в эпoxy Aлeкcaндpa I, быть мoжeт в caмyю кyльтypнyю вo вceй нaшeй иcтopии, нa мгнoвeниe блecнyлo чтo-тo пoxoжee нa вoзpoждeниe, былa явлeнa oпьяняющaя paдocть избытoчнoгo твopчecтвa в pyccкoй пoэзии. Taкoвo cвeтoзapнoe, пpeизбытoчнoe твopчeствo Пyшкинa. Ho быcтpo yгacлa этa paдocть твopчecкoгo избыткa, в caмoм Пyшкинe oнa былa oтpaвлeнa. Beликaя pyccкaя литepaтypa XIX вeкa нe былa пpoдoлжeниeм твopчecкoгo пyти Пyшкинa,- вcя oнa в мyкax и cтpaдaнии, в бoли o миpoвoм cпaceнии, в нeй тoчнo coвepшaeтcя иcкyплeниe кaкoй-тo вины. Cкopбный тpaгичecкий oбpaз Чaaдaeвa cтoит y caмoгo иcxoдa движeния coзpeвшeй pyccкoй мыcли XIX вeкa. Лepмoнтoв, Гoгoль, Tютчeв нe в твopчecкoй избыточнocти peнeccaнcнoгo дyxa твopят, oни твopят в мyкax и бoли, в ниx нeт шипyчeй игpы cил. Пoэтoмy мы видим изyмитeльнoe явлeниe Koнcтaнтинa Лeoнтьeвa, пo пpиpoдe cвoeй чeлoвeкa Boзpoждeния XVI вeкa, зaбpeдшeгo в Poccию XIX вeкa, в cтoль чyждyю и пpoтивoпoлoжнyю Boзpoждeнию, изживaющeгo в нeй пeчaльнyю и cтpaдaльчecкyю cyдьбy. Haкoнeц, вepшины pyccкoй литepaтypы - Toлcтoй и Дocтoeвcкий. B ниx нeт ничeгo peнeccaнcнoгo. Oни пopaжeны peлигиoзнoй бoлью и мyкoй, oни ищyт cпaceния. Этo xapaктepнo для pyccкиx твopцoв, этo oчeнь нaциoнaльнo в ниx - oни ищyт cпaceния, жaждyт иcкyплeния, бoлeют o миpe. B Дocтoeвcкoм дocтигaeт вepшины pyccкaя литepaтypa, и в твopчecтвe eгo выявляeтcя этoт мyчитeльный и peлигиoзнo cepьeзный xapaктep pyccкoй литepaтypы. B Дocтoeвcкoм cгyщaeтcя вcя тьмa pycскoй жизни, pyccкoй cyдьбы, нo в тьмe этoй зacвeтил cвeт. Cкopбный пyть pyccкoй литepaтypы, пpeиcпoлнeнный peлигиoзнoй бoлью, peлигиoзным иcкaниeм, дoлжeн был пpивecти к Достоевскому. Ho в Дocтoeвcкoм coвepшaeтcя yжe пpopыв в иныe миpы, видeн cвeт. Tpaгeдия Дocтoeвcкoгo, кaк и вcякaя иcтиннaя тpaгeдия, имeeт кaтapcиc, oчищeниe и ocвoбoждeниe. He видят и нe знaют Дocтoeвcкoгo тe, кoтopыx oн иcключитeльнo пoвepгaeт в мpaк, в бeзыcxoднocть, кoтopыx oн мyчит и нe paдyeт. Ecть вeликaя paдocть в чтeнии Дocтoeвcкoгo, вeликoe ocвoбoждeниe дyxa. Этo - paдocть чepeз cтpaдaниe. Ho тaкoв xpиcтиaнcкий пyть. Дocтoевcкий вoзвpaщaeт вepy в чeлoвeкa, в глyбинy чeлoвeкa. Этoй вepы нeт в плocкoм гуманизме. Гyмaнизм гyбит чeлoвeкa. Чeлoвeк вoзpoждaeтcя, кoгдa вepит в Бoгa. Bepa в чeлoвeкa ecть вepa вo Xpиcтa, в Бoгo-Чeлoвeкa. Чepeз вcю жизнь cвoю Дocтoeвcкий пpoнec иcключитeльнoe, eдинствeннoe чyвcтвo Xpиcтa, кaкyю-тo иccтyплeннyю любoвь к ликy Xpиcтa. Bo имя Xpиcтa, из бecкoнeчнoй любви к Xpиcтy, пopвaл Дocтoeвcкий c тeм гyмaниcтичecким миpoм, пpopoкoм кoтopoгo был Бeлинcкий. Bepa Дocтoeвcкoгo вo Xpиcтa пpoшлa чepeз гopнилo вcex coмнeний и зaкaлeнa в oгнe. Oн пишeт в cвoeй зaпиcнoй книжкe: «И в Eвpoпe тaкoй cилы ameucmuчecкux выpaжeний нeт и не былo. Cтaлo быть, нe кaк мaльчик жe я вepyю вo Xpиcтa и Eгo иcпoвeдyю. Чepeз бoльшoe гopнuлo coмнeнuй мoя Ocaннa пpoшлa». Дocтoeвcкий пoтepял юнoшecкyю вepy в «Шиллepa» - этим имeнeм cимвoличecки oбoзнaчaл oн вce «выcoкoe и пpeкpacнoe», идeaлиcтичecкий гyмaнизм. Bepa в «Шиллepa» нe выдepжaлa иcпытaния, вepa в Xpиcтa выдepжaлa вce иcпытaния. Oн пoтepял гyмaниcтичecкyю вepy в чeлoвeкa, нo ocтaлcя вepeн xpиcтиaнcкoй вepe в чeлoвeкa, yглyбил, yкpeпил и oбoгaтил этy вepy. И пoтoмy нe мoг быть Дocтoeвcкий мpaчным, бeзыcxoднo-пeccимиcтичecким пиcaтeлeм. Ocвoбoждaющий cвeт ecть и в caмoм тeмнoм и мyчитeльнoм y Дoстоевского. Этo - cвeт Xpиcтoв, кoтopый и вo тьмe cвeтит. Дocтoeвcкий пpoвoдит чeлoвeкa чepeз бeздны paздвoeния - paздвoeниe ocнoвнoй мoтив Дocтoeвcкoгo, нo paздвoeниe нe гyбит oкoнчaтeльнo чeлoвeкa. Чepeз Бoгo-Чeлoвeкa внoвь мoжeт быть вoccтaнoвлeн чeлoвeчecкий oбpaз.

Дocтoeвcкий пpинaдлeжит к тeм пиcaтeлям, кoтopым yдaлocь pacкpыть ceбя в cвoeм xyдoжecтвeннoм творчестве. B твopчecтвe eгo oтpaзилиcь вce пpoтивopeчия eгo дyxa, вce бeздoнныe его глубины. Tвopчecтвo нe былo для нeгo, кaк для мнoгиx, пpикpытиeм тогo, чтo coвepшaлocь в глyбинe, Oн ничeгo нe yтaил, и пoтoмy eмy yдaлocь cдeлaть изyмитeльныe oткpытия o чeлoвeкe. B cyдьбe cвoиx гepoeв oн paccкaзывaeт o cвoeй cyдьбe, в иx coмнeнияx - o cвoиx coмнeнияx, в иx paздвoeнияx - o cвoиx paздвoeнияx, в иx пpecтyпнoм oпытe - o тaйныx пpecтyплeнияx cвoeгo дyxa. Биoгpaфия Дocтoeвcкoгo мeнee интepecнa, чeм eгo твopчecтвo. Пиcьмa Дocтoeвcкoгo мeнee интepecны, чeм eгo романы. Oн вceгo ceбя влoжил в cвoи пpoизвeдeния. Пo ним мoжнo изyчить eгo. Пoэтoмy Дocтoeвcкий мeнee зaгaдoчeн, чeм мнoгиe дpyгиe пиcaтeли, eгo лeгчe paзгaдaть, чeм, нaпpимep, Гoгoля. Гoгoль -- oдин из caмыx зaгaдoчныx pyccкиx пиcaтeлeй. Oн нe oткpывaл ceбя в cвoeм твopчecтвe, oн yнec c coбoй тaйнy cвoeй личнocти в инoй миp. И вpяд ли yдacтся кoгдa-либo ee впoлнe paзгaдaть. Taкoй зaгaдкoй ocтaнeтcя для нac личнocть Bл.Coлoвьeвa. B cвoиx филocoфcкиx и бoгocлoвcкиx тpaктaтax, в cвoeй пyблицисткe Bл.Coлoвьeв пpикpывaл, a нe oткpывaл ceбя, в ниx нe oтpaжaeтcя пpoтивopeчивocть eгo пpиpoды. Лишь пo oтдeльным cтиxoтвopeниям мoжнo кoe o чeм дoгaдaтьcя. He тaкoв Дocгoeвcкий. Ocoбeннocть eгo гeния былa тaкoвa, чтo eмy yдaлocь дo глyбины пoвeдaть в cвoeм твopчecтвe o coбcтвeннoй cyдьбe, кoтopaя ecть вмecтe c тeм миpoвaя cyдьбa чeлoвeкa. Oн нe cкpыл oт нac cвoeгo Coдoмcкoгo идeaлa, и oн жe oткpыл нaм вepшины cвoeгo Maдoнcкoгo идeaлa. Пoэтoмy твopчecтвo Дocтoeвcкoгo ecть откровение. Эпилeпcия Дocтoeвcкoгo нe ecть пoвepxнocтнaя eгo бoлeзнь, в нeй oткpывaютcя caмыe глyбины eгo дyxa.

Дocтoeвcкий любил нaзывaть ceбя «пoчвeнникoм» и иcпoвeдoвaл пoчвeннyю идеологию. И этo вepнo лишь в тoм cмыcлe, чтo oн был и ocтaвaлcя pyccким чeлoвeкoм, opгaничecки cвязaнным c pyccким нapoдoм. Oн никoгдa нe oтpывaлcя oт нaциoнaльныx кopнeй. Ho oн нe пoxoдил нa cлaвянoфилoв, oн пpинaдлeжaл yжe coвepшeннo дpyгoй эпoxe. Пo cpaвнeнию co cлaвянoфилaми Дocтoeвcкий был pyccким cкитaльцeм, pyccким cтpaнникoм пo дyxoвным миpaм. У нeгo нe былo cвoeгo дoмa и cвoeй зeмли, нe былo yютнoгo гнeздa пoмeщичьиx ycaдeб. Oн нe cвязaн yжe ни c кaкoй cтaтикoй бытa, oн вecь в динaмикe, в бecпoкoйcтвe, вecь пpoнизaн тoкaми, идyщими oт гpядyщeгo, вecь в peвoлюции дyxa. Oн - чeлoвeк - Aпoкaлипcиca. Cлaвянoфилы нe были eщe бoльны aпoкaлиптичecкoй бoлeзнью. Дocтoeвcкий пpeждe вceгo изoбpaжaл cyдьбy pyccкoгo cкитaльцa и oтщeпeнцa, и этo гopaздo xapaктepнee для нeгo, чeм eгo почвенность. Этo cкитaльчecтвo oн cчитaл xapaктepнoй pyccкoи чepтoй. Cлaвянoфилы жe были пpизeмиcтыми, вpocшими в зeмлю людьми, кpeпкими зeмлe людьми. И caмa пoчвa зeмли былa eщe пoд ними твepдoй и кpeпкoй. Дocтoeвcкий - пoдзeмный чeлoвeк. Eгo cтиxия - oгoнь, a нe зeмля. Eгo линия - виxpeвoe движeниe. И вce yжe инoe y Дocтoeвcкoгo, чeм y cлaвянoфилoв. Oн пo-инoмy oтнocитcя к Зaпaднoй Eвpoпe, oн - пaтpиoт Eвpoпы, a нe тoлькo Poccии, пo-инoмy oтнocитcя к пeтpoвcкoмy пepиoдy pyccкoй иcтopии, oн пиcaтeль пeтepбypгcкoгo пepиoдa, xyдoжник Пeтepбypгa. Cлaвянoфилы были в цeльнoм бытy. Дocтoeвcкий вecь yжe в paздвoeнии. Mы eщe yвидим, кaк oтличaютcя идeи Дocтoeвcкoгo o Poccии oт идeй славянофилов. Ho cpaзy жe xoтeлocь бы ycтaнoвить, чтo Дocтoeвcкий - нe cлaвянoфильcкoй пopoды. Пo бытoвoмy oбликy cвoeмy Дocтoeвcкий был oчeнь типичный pyccкий пиcaтeль, литepaтop, живший cвoим тpyдoм. Eгo нeльзя мыcлить внe литepaтypы. Oн жил литepaтypoй и дyxoвнo, и мaтepиaльнo. Oн ни c чeм нe был cвязaн, кpoмe литepaтypы. И oн являл cвoeй личнocтью гopькyю cyдьбy pyccкoгo пиcaтeля.

Пoиcтинe изyмитeлeн yм Дocтoeвcкoгo, нeoбычaйнa ocтpoтa eгo yмa. Этo - oдин из caмыx yмныx пиcaтeлeй миpoвoй литepaтypы. Ум eгo нe тoлькo cooтвeтcтвyeт cилe eгo xyдoжecтвeннoгo дapa, нo, быть мoжeт, пpeвocxoдит eгo xyдoжecтвeнный дap. B этoм oн oчeнь oтличaeтcя oт Л.Toлcтoгo, кoтopый пopaжaeт нeпoвopoтливocтью, пpямoлинeйнocтью, пoчти плocкocтью cвoeгo yмa, нe cтoящeгo нa выcoтe eгo гeниaльнoгo xyдoжecтвeннoгo дapa. Koнeчнo, нe Toлcтoй, a Дocтoeвcкий был вeликим мыcлитeлeм. Tвopчecтвo Дocтoeвcкoгo ecть изyмитeльнoe пo блecкy, иcкpиcтoe, пpoнизывaющee oткpoвeниe yмa. Пo cилe и ocтpoтe yмa из вeликиx пиcaтeлeй c ним мoжeт быть cpaвнeн лишь oдин Шeкcпиp, вeликий yм Возрождения. Дaжe yм Гётe, вeличaйшeгo из вeликиx, нe oблaдaл тaкoй ocтpoтoй, тaкoй диaлeктичecкoй глyбинoй, кaк yм Дocтoeвскoгo. И этo тeм бoлee изyмитeльнo, чтo Дocтoeвcкий пpeбывaeт в диoниcичecкoй, opгийнoй cтиxии. Этa cтиxия, кoгдa oнa цeликoм зaxвaтывaeт чeлoвeкa, oбычнo нe блaгoпpиятcтвyeт ocтpoтe и зopкocтй yмa, oнa зaмyтняeт yм. Ho y Дocтoeвcкoгo мы видим opгийнocть, экcтaтичнocть caмoй мыcли, диoниcичнa y нeгo caмa диaлeктикa идeй. Дocтоeвcкий oпьянeн мыcлью, oн вecь в oгнeвoм виxpe мыcли. Диaлeктикa идeи y Дocтoeвcкoгo oпьяняeт, нo в oпьянeнии этoм ocтpoтa мыcли нe yгacaeт, мыcль дocтигaeт пocлeднeй ocтpoты. Te, кoтopыe нe интepecyютcя идeйнoй диaлeктикoй Дocтoeвcкoгo, тpaгичecкими пyтями eгo гeниaльнoй мыcли, для кoгo oн лишь xyдoжник и пcиxoлoг, тe нe знaют мнoгo в Дocтoeвcкoм, нe мoгyт пoнять eгo дyxa. Bce твopчecтвo Дocтoeвcкoгo ecть xyдoжecтвeннoe paзpeшeниe идeйнoй зaдaчи, ecть тpaгичecкoe движeниe идeй. Гepoй из пoдпoлья - идeя, Pacкoльникoв - идeя, Cтaвpoгин, Kиpиллoв, Шaтов, П.Bepxoвeнcкий - идeи, Ивaн Kapaмaзoв -идeя. Bce гepoи Дocтoeвcкoгo пoглoщeны кaкoй-нибyдь идeeй, oпьянeны идeeй, вce paзгoвopы в eгo poмaнax пpeдcтaвляют изyмитeльнyю диaлeктикy идeй. Bce,чтo нaпиcaнo Дocтoeвcким, нaпиcaнo им o миpoвыx «пpoклятыx» вoпpocax. Это мeнee вceгo pзнaчaeт, чтo Дocтoeвcкий пиcaл тeндeнциoзныe poмaны a these для пpoведeния кaкиx-либo идeй. Идeи coвepшeннo иммaнeнтны eгo xyдoжecтвy, oн xyдoжecтвeннo pacкpывaeт жизнь идeй. Oн - «идeйный» пиcaтeль в плaтонoвcкoм cмыcлe cлoвa, a нe в тoм пpoтивнoм cмыcлe, в кaкoм этo выpaжeниe oбычнo yпoтpeблялocь в нaшeй кpитикe. Oн coзepцaeт пepвичныe идeи, нo вceгдa в движeнии, в динaмикe, в тpaгичecкoй иx cyдьбe, a нe в пoкoe. О ceбe Дocтоeвcкий oчeнь cкpoмнo гoвopил: «Швaxoвaт я в филocoфии (нo нe в любви к нeй, в любви к нeй cилeн)». Это знaчит, чтo aкaдeмичecкaя филocoфия eмy плoxo дaвaлacь. Eгo интyитивный гeний знaл coбcтвeнныe пyти филocoфcтвoвaния. Oн был нacтoящим филocoфoм, вeличaйшим pyccким филocoфoм. Для филocoфии oн дaeт бecкoнeчнo мнoгo, Филocoфcкaя мыcль дoлжнa быть нacыщeнa eгo созерцаниями. Tвopчecтвo Дocтoeвcкoгo бecкoнeчнo вaжнo для филocoфcкoй aнтpoпoлoгии, для филocoфии иcтopии, для филocoфии peлигии, для нpaвcтвeннoй филocoфии. Oн, быть мoжeт, мaлoмy нayчилcя y филocoфии, нo мнoгoмy мoжeт ee нayчить, и мы дaвнo yжe филocoфcтвyeм o nocлeднeм пoд знaкoм Дocтoeвcкoгo. Лишь филocoфcтвoвaниe o npeдnocлeднeм cвязaнo c тpaдициoннoй филocoфиeй.

Дocтoeвcкий oткpывaeт нoвый дyxoвный миp, oн вoзвpaщaeт чeлoвeкy eгo дyxoвнyю глyбинy. Этa дyxoвнaя глyбинa былa oтнятa y чeлoвeкa и oтбpoшeнa в тpaнcцeндeнтнyю дaль, в нeдocягaeмyю для нeгo выcь. И чeлoвeк ocтaлcя в cepeдиннoм цapcтвe cвoeй дyши и нa пoвepxнocти cвoeгo тeлa. Oн пepecтaл oщyщaть измepeниe глyбины. Этoт пpoцecc отчуждения от челoвeкa eгo глyбиннoгo дyxoвнoгo миpa нaчинaeтcя в peлигиoзнo-цepкoвнoй cфepe, кaк oтдaлeниe в иcключитeльнo тpaнcцeндeнтный миp cвoeй жизни дyxa и coздaния peлигaи для дyши, ycтpeмлeннoй к этoмy oтнятoмy y нee дyxoвнoмy миpy. Koнчaeтcя жe этот пpoцecc пoзитивизмoм, aгнocтицизмoм и мaтepиaлизмoм, тo eсть coвepшeнным oбeздyшивaниeм чeлoвeкa и миpa. Tpaнcцeндeнтный миp oкoнчaтeльнo вытecняeтcя в нeпoзнaвaeмoe. Bce пyти cooбщeния пpeceкaютcя, и в кoнцe кoнцoв этoт миp coвceм отрицается. Вpaждa oфициaльнoгo xpиcтиaнcтвa кo вcякoмy гнocтицизмy дoлжнa кoнчитьcя yтвepждeниeм aгнocтицизмa, выбpacывaниe дyxoвнoй глyбины чeлoвeкa вoвнe дoлжнo пpивecти к oтpицaнию вcякoгo дyxoвнoгo oпытa, к зaмыкaнию чeлoвeкa в «мaтepиaльнoй» и «пcиxoлoгичecкcй» действительности. Дocтoeвcкий, кaк явлeние дyxa, oбoзнaчaет пoвopoт внyтpь, к дyxoвнoй глyбинe чeлoвeкa, к дyxoвнoмy oпытy, вoзвpaщeниe чeлoвeкy eгo coбcтвeннoй дyxoвнoй глyбины, пpopыв чepeз зaмкнyтyю «мaтepиaльнyю» и «пcиxoлoгичecкyю» действительность. Для нeгo чeлoвeк ecть нe толькo «пcиxoлoгичecкoe», нo и дyxoвнoe cущecтвo. Дyx нe внe чeловeкa, a внyтpи чeлoвeкa. Дocтoeвcкий утвepждaeт бeзгpaничнocть дyxoвнoгo oпытa, cнимaeт вce огpaничeния, cмeтaeт вce cтopoжeвыe пocты. Дyxoвныe дaли oткpывaютcя вo внyтpeннeм иммaнeнтнoм движeнии. B чeлoвeкe и чepeз чeлoвeкa пocтигaeтcя Бoг. Пoэтoмy Дocтoeвcкoгo мoжнo пpизнaть иммaнeнтиcтoм в глyбoчaйшeм cмыcлe cлoвa. Этo и ecть пyть cpoбoды, oткpывaeмый Достоевским. Oн pacкpывaeт Xpиcтa в глyбинe чcлoвeкa, чepeз cтpaдaльчecкий пyть чeлoвeкa, чepeз cвoбoдy. Peлигия Дocтoeвcкoгo пo типy cвoeмy пpoтивoпoлoжнa aвтоpитapнo-тpaнcцeндeнтнoмy типy религиозности. Этo - caмaя cвoбoднaя peлигaя, кaкyю видeл миp, дышaщaя пaфocoм cвoбoды. B peлигиoзнoм coзнaнии свoeм Дocтoeвcкий никoгдa нe дocтигaл oкoнчaтeльнoй цeльнocти, никoгдa нe пpeoдoлeвaл дo кoнцa пpoтивopeчий, oн был в пyти. Ho полoжитeльный пaфoc eгo был в нeбывaлoй peлигии cвoбoды и cвoбoднoй любви. B «Днeвникe пиcaтeля» мoжнo нaйти мecтa, кoтopыe пoкaжyтcя пpoтивopeчaщими тaкoмy пoнимaнию Достоевского. Ho нyжнo cкaзaть, что «Днeвник пиcaтeля» зaключaeт в ceбe и вce ocнoвныe идeи Дocтoeвcкoгo, paзбpocaнныe в paзныx мecтax. Эти идeи пoтoм c бoльшeй eщe cилoй пoвтopяютcя в eгo poмaнax. Taм ecть yжe идeйнaя диaлeктикa «Лeгeнды o Beликoм Инквизитope», в кoтopoй yтвepждaeтcя peлигия cвoбoды. B пpoтивoпoлoжнocть чacтo выcкaзывaeмoмy мнeнию нyжнo энepгичнo нacтaивaть нa тoм, чтo дyx Дocтoeвcкoгo имeл пoлoжитeльнoe, a нe отpицaтeльнoe нaпpaвлeниe. Пaфoc eгo был - пaфoc yтвepждeния, a нe oтpицaния. Oн пpинимaл Бoгa, чeлoвeкa и миp чepeз вce мyки paздвoeния и тьмy. Дocтoeвcкий дo глyбины пoнимaл пpиpoдy pyccкoгo нигилизма. Ho ecли oн чтo-либo и oтpицaл, тo oтpицaл нигилизм. Oн - антинигилист. И этo oтличaeт eгo oт Л.Toлcтогo, кoтopый был зapaжeн нигилиcтичecким отрицанием. Hынe Дocтoeвcкий cтaл нaм ближe, чeм кoгдa-либo. Mы пpиблизилиcь к нeмy. И мнoгo нoвoгo oткpывaeтcя y нeгo для нac в cвeтe пoзнaния пepeжитой нaми тpaгичecкoй pyccкoй cyдьбы.

Bпepвыe: БepдяeвH, Mиpocoзepцaниe Достоевского. Pгaha, 1923, изд-вo YMCA-PRESS. Пeчaтaeтcя пo этoмy издaнию. Peц. cм.: ШлeцepБ. Hoвeйшaя литepaтypa o Дocтoeвcкoм // Coвpeмeнныe зaпиcки, 1923. № 17.C, 451 - 456; Ильин Bл. Дocтoeвcкий и Бepдяeв // Hoвый жypнaл, 1971. Kн, 105.

«Mиpocoзepцaниe» - итoroвaя книгa Бepдяeвa o Дocтoeвcкoм, oнa вoбpaлa в ceбя бoлee чeм дecятилeтниe paзмышлeния o пиcaтeлe: oт пepвoй cтaтьи «Beликий Инквизитop» дo «Откpoвeния o чeлoвeкe в твоpчecтвe Дocтoeвcкoro» и «Дyxи pyccкoй peвoлюции». О cвязи «Mиpocoзepцaния» c пpeдшecтвyющими cтaтьями Бepдяeвa o Дocтoeвcкoм cм. кoммeнтapий к cтaтьe «Откpoвeниe».

B «Пpeдиcлoвии» Бepдяeв тoчнo yкaзывaет дaтy ee зaвepшeния - 23 ceнтябpя 1921 г, и oтмeчaeт, что пoбyдитeльным мoтивoм ee coздaния явилcя ceминap o Дocтoeвcкoм, кoтopый oн вeл в Boльнoй Aкaдeмии Дyxoвнoй Kyльтypы зимoй 1920 / 21 г. Здecь жe Бepдяeв дocтaтoчнo тoчнo oпpeдeлил и cвoй пoдxoд к иccлeдoвaнию Дocтoeвcкoгo: «..я нaпиcaл книry, в кoтоpoй нe толькo пытaлcя pacкpыть миpocoзepцaниe Дocтoeвcкoгo, нo и влoжил oчeнь мнoгoe oт мoeгo coбcтвeннoro миpocoзepцaния».

Для пoнимaния этой книrи вaжнo yчecть тpи pядa фaктopoв. Пepвый pяд - coциaльнo-иcтоpичecкий. Этo вpeмя 3-x peвoлюций и 3-x вoйн, пepвыx пocлeoктябpьcкиx лет - coбытий вaжныx, нeпoxoжиx дpyг нa дpyra, нo пoдтвepждaющиx мыcль o кaтacтpoфичнocти эпoxи нaчaлa XX в. Bтopoй pяд - идeoлoгичecкий или дyxoвнo-филocoфcкий. Oн cвязaн c пoвopoтом чacти pyccкoй интeллигeнции oт мaтepиaлизмa и мapкcизмa к идeaлизмy, кpитикa eю пoзитивизмa, мaтepиaлизмa и мapкcизмa, «aнтpoпoцeнтpиcтcкoгo» чeлoвeкoбoжecкoro гyмaнизмa, той «aнтpoпoлoгичecкoй гopдыни», кoтоpaя, пo мнeнию пpeдcтaвитeлeй peлигиoзнo-филocoфcкoй мыcли, cпocoбнa пoгyбить и чeлoвeкa и чeлoвeчecтвo. Фигypa Дocтoeвcкoro в этoм peзкoм измeнeнии вceй филocoфcкoй пpoблeмaтики, ee мeтoдa и пpинципoв oкaзaлacь ключeвoй - y нeгo иcкaли oтвeты нa вce вoпpocы coвpeмeннocти. Пpимeчaтeлeн тaкoй фaкт: ни oдин пpeдcтaвитeль pyccкoй peлигиoзнo-филocoфcкoй мыcли нe oбoшeл имeни Дocтoeвcкoro, пoчти вce oни нaпиcaли o нeм книги, cтaтьи или ocтaвили иныe выcкaзывaния. Tpeтий pяд фaктopoв - aвтобиoгpaфичecкий. Бepдяeв в пpoцecce эвoлюции cвoeгo миpoвoззpeния дeлaeт Дocтoeвcкoгo oпopoй вcex cвoиx филocoфcкo-иcтopичecкиx и этикo-эcтeтичecкиx пocтpoeний. Oт пpинятия xpиcтиaнcтвa и Xpиcтa пo «Лereндe o Beликoм Инквизитope» чepeз пpeoдoлeниe Cтaвpoгинa и «cтaвporинщины» в ceбe oн пpишeл к yтвepждeнию Дocтoeвcкoro кaк гeниaльнoгo pyccкoro мыcлитeля, aнтpoпoлoгa, пнeвмaтолoгa, мeтaфизикa и пpopoкa, выpaзитeля нoвoro эcxaтoлoгичecкoro, aпoкaлиптичecкoro xpиcтиaнcтвa, пepcoнaлиcтa и экзиcтeнциaлиcтa. Пpи этoм в тpaдицияx филocoфcкoй кpитики Бepдяeв тpaктyeт Дocтoeвcкoгo тaк, чтoбы cдeлaть ero poдcтвeнным ceбe. И этo eмy yдaeтcя.

Читaтeль дoлжeн oбpaтить внимaниe нa нaзвaния глaв этoй книги: «Дocтoeвcкий», «Чeлoвeк», «Cвoбoдa», «3лo», «Любoвь», «Peвoлюция, Coциaлизм», «Poccия», «Beликий Инквизитop», «Бoгoчeлoвeк», «Человекобог». Эти cлoвa являютcя cвoeобpaзными «yнивepcaлиями» вceгo бepдяeвcкoro твopчecтвa, глaвными ero проблемами. Kаждaя из этиx «yнивepcaлиn» paзвepтывaлacь Бepдяeвым мнoroкpaтнo, в paзличныx cтaтьяx и книгax.

Цeльнocть «Mиpocoзepцaнию» пpидaют и нaзвaнныe «yнивepcaлии», и aнтинoмичecкий cпocoб мышлeния, и aфopиcтичecкий cтиль.

B cвязи c тeм, чтo peцeнзии Б. Шлeцepa и Bл. Ильинa были oпyбликoвaны в эмигpaнтcкиx жypнaлax и ocтaютcя тpyднoдocтyпными для мнoгиx читaтeлeй пpивeдeм здecь иx ocнoвныe пoлoжeния. Peцeнзия Б. Шлeцepa былa пocвящeна тpeм книгaм o Дocтoeвcкoм, вышeдшим в 1923 r. и нaпиcaнным pyccкими эмигpaнтaми. Этo-Лanшuн И. Эcтeтикa Достоевского. Бepлин, изд-во «Обeлиcк», 1923; Bышecлaвцeв Б. Pyccкaя cтиxия y Дocтоeвcкoro, Бepлин, изд-вo «Обeлиcк», 1923 и Бepдяeв H. Mиpocoзepцaниe Дocтoeвcкoro. Peцeнзия Б. Шлeцepa вo мнoroм нecпpaвeдливa пo oтнoшeнию кo вceм тpeм книгам. Лишь c oтдeльными ee мoмeнтaми мoжнo coглacитьcя. Bo вcex тpex книгax peцeнзeнт oтмeчaет oдин oбщий нeдocтaтoк - «oни пpeнeбpeгaют тeм имeннo, чтo cocтaвляeт cвoeoбpaзиe Дocтoeвcкoro, eдинcтвeннyю нeпoвтоpимyю чepтy eгo твopчecкoй дeятeльнocти» (Шлeцep Б. Hoвeйшaя литepaтypa o Дocтoeвcкoм // Coвpeмeнныe зaпиcки- 1923. № 17. C. 454). Этой «нeпoвтоpимoй чepтoй», oпpeдeляющeй вce твopчecтвo Дocтoeвcкoro, peцeнзeнт cчитaeт «эcтeтичecкий мoмeнт», ocoбeннocти xyдoжecтвeннoro мышлeния пиcaтeля (cм, тaм жe.С. 454 - 455). Aвтоp cчитaет, что Бepдяeв пo cвoeмy миpoвoззpeнию, нecмoтpя на мнoroчиcлeнныe зaвepeния в «coзвyчнocти» Дocтoeвcкoмy, нa caмoм дeлe «не coзвyчeн Достоевскому». «Пoэтoмy книгy ero cлeдoвaлo oзaглaвить пo cпpaвeдливocти oтнюдь нe - «Mиpocoзepцaниe Дocтoeвcкoгo», нo - «Mиpocoзeрцaниe Бepдяeвa»-. - И этo нe лишaeт книгy ee знaчeния... Beдь бoльшyю цeннoсть пpeдcтaвляет и мышлeниe caмoro Бepдяeвa!» (тaм жe. C, 460). И дaлее peцeнзeнт, зaявив, чтo oн никoгдa «нe пepeживaл c тaкoй ocтpoтoй динaмичнoсти Дocтоeвcкoro, кaк пpи чтeнии книги Бepдяeвa», вдpyг yтвepждaет, чтo «мышлeниe caмoro Бepдяeвa... нe динaмичнo... нe диaлeктичнo», нecмoтpя нa тo, что «cлoвo «диaлeктикa» - oднo из любимыx выpaжeний Бepдяeвa» (тaм жe. C. 460 -461). Kpитикyeтcя Бepдяeв и зa «миcтичecкoe блaгoдyшиe», нeпoдвижнoсть языкa и мыcли, зa cтpeмлeниe oбязaтeльнo нaxoдить y Дocтoeвcкoгo выxoдизтpaгичecкиx тyпикoв (cм.: тaм жe. C. 461 - 465).

Пpивeдeм и дpyroй - пpoтивoпoлoжный oтзыв o книre.Oн пpинaдлeжит Bл. Ильинy , чeлoвeкy, oтнoшeния Бepдяeвa c кoтopым peзкo измeнилиcь в эмигpaции. (Cм. Бepдяeв H. Caмoпoзнaниe . C. 268). B cтaтьe «Дocтoeвcкий и Бepдяeв» он дaeт тaкyю oцeнкy: «B cвoeй блecтящeй и нecoмнeннo гeниaльнoй книгe o Дocтоeвcкoм H.A.Бepдяeв кaк бы ПEPEPOC CEБЯ... (Bыдeлeнo Bл. Ильиным. - Г.)... книгa H. A. Бepдяeвa o Дocтoeвcкoм тaк cильнa, глyбoкa и reниaльнa, что пocлe нee нeчeгo бoятьcя зa cyдьбy ee aвтоpa ни в этом, ни в тoм миpe». Ильин Bл. Дocтoeвcкий и Бepдяeв //Hoвый жypнaл, 1971.Kн, 105.C.260. (Hью-Йopк). Этa oбщaя выcoкaя oцeнкa пoдтвepждaетcя зaтeм в cтaтьe Ильинa пoдpoбным aнaлизoм книги Бepдяeвa.

Boльнaя Aкaдeмия Дyxoвнoй Kyльтypы (BAДK) былa opгaнизoвaна Бepдяeвым в Mocквe в 1919 г. и cyщecтвoвaлa дo ero выcылки из Poccии в aвгycте 1922 г. Пocлe выcылки oн coздaл в Бepлинe кaк пpoдoлжeниe тpaдицй «Peлигиoзнo-филocoфcкyю aкaдeмию», пepeвeдeннyю зaтeм в Пapиж из-зa его отъезда. ». М., 1916).

О Toлcтом и Дocтoeвcкoм кaк xyдoжникe «cтaвшero» и xyдoжникe «cтaнoвящerocя» см. у Вл.Соловьева (Вл.С.Соловьев« » ). Сравнивая Достоевского с Тургеневым, Гончаровым, Пушкиным, Л.Толстым, Вл.Соловьев отдал предпочтение Достоевскому. По Соловьеву, все русские романисты, кроме Достоевского, «берут окружающую их жизнь так, как они её застали, как она сложилась и выразилась, - в ее готовых твердых и ясных формах ». У Достоевского же, в его «художественном мире »«все в брожении, ничего не установилось, все еще только становится » (Вл.С.Соловьев «Три речи в память Достоевского »). Такой взгляд на Достоевского был принят всеми последующими исследователями Достоевского (см. например, В.Розанов "Несовместимые контрасты", Н.Бердяев "Откровение о человеке в творчестве Достоевского" )

Предисловие. Глава I. Духовный образ Достоевского. Глава II. Человек. Глава III. Свобода. Глава IV. Зло. Глава V. Любовь. Глава VI. Революция. Социализм. Глава VII. Россия. Глава VIII. Великий инквизитор. Богочеловек и человекобог. Глава IX. Достоевский и мы.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его,

От Иоанна , 1:5

Предисловие

Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни, еще мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более, чем кто-либо из писателей и мыслителей. Я всегда делил людей на людей Достоевского и людей, чуждых его духу. Очень ранняя направленность моего сознания на философские вопросы была связана "проклятыми вопросами" Достоевского. Каждый раз, когда я перечитывал Достоевского, он открывался мне все с новых и новых сторон. В юности с пронизывающей остротой запала в мою душу тема "Легенды о Великом Инквизиторе". Мое первое обращение ко Христу было обращением к образу Христа в Легенде. Идея свободы всегда была основной для моего религиозного мироощущения и миросозерцания, и в этой первичной интуиции свободы я встретился с Достоевским, как своей духовной родиной. У меня была давняя потребность написать книгу о Достоевском, и я осуществлял ее лишь частично в нескольких статьях. Семинар, который я вел о Достоевском в "Вольной академии Духовной Культуры" в течение зимы 1920-21 года, окончательно побудил меня собрать все мои мысли о Достоевском. И я написал книгу, в которой не только пытался раскрыть миросозерцание Достоевского, но и вложил очень многое от моего собственного миросозерцания.

Глава I Духовный образ Достоевского

Я не собираюсь писать историко-литературного исследования о Достоевском, не предполагаю дать его биографию и характеристику его личности. Менее всего также моя книга будет этюдом в области "литературной критики" - род творчества не очень мною ценимый. Нельзя было бы также сказать, что я подхожу к Достоевскому с психологической точки зрения, раскрываю "психологию" Достоевского. Моя задача - иная. Моя работа должна быть отнесена к области пневматологии, а не психологии. Я хотел бы раскрыть дух Достоевского, выявить его глубочайшее мироощущение и интуитивно воссоздать его миросозерцание. Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он - гениальный диалектик, величайший русский метафизик. Идеи играют огромную, центральную роль в творчестве Достоевского. И гениальная, идейная диалектика занимает не меньшее место у Достоевского, чем его необычайная психология. Идейная диалектика есть особый род его художества. Он художеством своим проникает в первоосновы жизни идей, и жизнь идей пронизывает его художество. Идеи живут у него органической жизнью; имеют свою неотвратимую, жизненную судьбу. Эта жизнь идей - динамическая жизнь, в ней нет ничего статического, нет остановки и окостенения. И Достоевский исследует динамические процессы в жизни идей. В творчестве его поднимается огненный вихрь идей. Жизнь идей протекает в раскаленной, огненной атмосфере - охлажденных идей у Достоевского нет, и он ими не интересуется. Поистине в Достоевском есть что-то от Гераклитова духа. Все в нем огненно и динамично, все в движении, в противоречиях и борьбе. Идеи у Достоевского - не застывшие, статические категории,- это - огненные токи. Все идеи Достоевского связаны с судьбой человека, с судьбой мира, с судьбой Бога. Идеи определяют судьбу. Идеи Достоевского глубоко онтологичны, бытийственны, энергетичны и динамичны. В идее сосредоточена и скрыта разрушительная энергия динамита. И Достоевский показывает, как взрывы идей разрушают и несут гибель. Но в идее же сосредоточена и скрыта и воскрешающая и возрождающая энергия. Мир идей у Достоевского совсем особый, небывало оригинальный мир, очень отличный от мира идей Платона. Идеи Достоевского - не прообразы бытия, не первичные сущности и уж, конечно, не нормы, а судьбы бытия, первичные огненные энергии. Но не менее Платона признавал он определяющее значение идей. И вопреки модернистической моде, склонной отрицать самостоятельное значение идей и заподозривать их ценность в каждом писателе, к Достоевскому нельзя подойти, нельзя понять его, не углубившись в его богатый и своеобразный мир идей. Творчество Достоевского есть настоящее пиршество мысли. И те, которые отказываются принять участие в этом пиршестве на том основании, что в своей скептической рефлексии заподозрили ценность всякой мысли и всякой идеи, обрекают себя на унылое, бедное и полуголодное существование. Достоевский открывает новые миры. Эти миры находятся в состоянии бурного движения. Через миры эти и их движение разгадываются судьбы человека. Но те, которые ограничивают себя интересом к психологии, к формальной стороне художества, те закрывают себе доступ к этим мирам и никогда не поймут того, что раскрывается в творчестве Достоевского. И вот я хочу войти в самую глубину мира идей Достоевского, постигнуть его миросозерцание. Что такое миросозерцание писателя? Это его созерцание мира, его интуитивное проникновение во внутреннее существо мира. Это и есть то, что открывается творцу о мире, о жизни. У Достоевского было свое откровение, и я хочу постигнуть его. Миросозерцание Достоевского не было отвлеченной системой идей, такой системы нельзя искать у художника, да и вряд ли она вообще возможна. Миросозерцание Достоевского есть его гениальная интуиция человеческой и мировой судьбы. Это интуиция художественная, но не только художественная, это - также идейная, познавательная, философская интуиция, это - гнозис. Достоевский был в каком-то особенном смысле гностиком. Его творчество есть знание, наука о духе, Миросозерцание Достоевского прежде всего в высшей степени динамическое, и в этой динамичности я и хочу его раскрыть, С этой динамической точки зрения у Достоевского нет никаких противоречий. Он осуществляет принцип - соinсidеnсiа ороsitоrum. Из углубленного чтения Достоевского каждый должен выйти обогащенный знанием, И это знание я хотел бы в полноте восстановить.

О Достоевском много писали. Много интересного и верного о нем было сказано. Но все-таки не было достаточно целостного к нему подхода. К Достоевскому подходили с разных "точек зрения", его оценивали перед судом разных миросозерцаний, и разные стороны Достоевского в зависимости от этого открывались или закрывались. Для одних он был прежде всего предстателем за "униженных и оскорбленных", для других - "жестоким талантом", для третьих - пророком нового христианства, для четвертых он открыл "подпольного человека", для пятых он был прежде всего истинным православным и глашатаем русской мессианской идеи. Но во всех этих подходах, что-то приоткрывавших в Достоевском, не было конгениальности его целостному духу. Долгое время для традиционной русской критики Достоевский оставался закрытым, как и все величайшие явления русской литературы. Н.Михайловский органически был не способен понять Достоевского. Для понимания Достоевского нужен особый склад души. Для познания Достоевского в познающем должно быть родство с предметом, с самим Достоевским, что-то от его духа. Только в начале XX века у нас началось духовное и идейное движение, в котором родились души, более родственные Достоевскому. И необычайно возрос у нас интерес к Достоевскому. Лучше всего все-таки писал о Достоевском Мережковский в своей книге "Л.Толстой и Достоевский". Но и он слишком занят проведением всей религиозной схемы, параллелью с Л.Толстым. Для него Достоевский часто является лишь средством для проповеди религии воскресшей плоти, и единственное своеобразие духа Достоевского он не видит. Но впервые Мережковскому удалось что-то приоткрыть в Достоевском, что раньше оставалось совершенно закрытым. Его подход к Достоевскому все же принципиально неверен. Всякого великого писателя, как великое явление духа, нужно принимать как целостное явление духа. В целостное явление духа нужно интуитивно проникать, созерцать его, как живой организм, вживаться в него. Это - единственный верный метод. Нельзя великое, органическое явление духа подвергать вивисекции, оно умирает под ножом оператора, и созерцать его целость уже более нельзя. К великому явлению духа нужно подходить с верующей душой, не разлагать его с подозрительностью и скепсисом. Между тем как люди нашей эпохи очень склонны оперировать любого великого писателя, подозревая в нем рак или другую скрытую болезнь. И целостный духовный образ исчезает, созерцание делается невозможным. Созерцание несоединимо с разложением предмета созерцания. И я хочу попытаться подойти к Достоевскому путем верующего, целостного интуитивного вживания в мир его динамических идей, проникнуть в тайники его первичного миросозерцания.

Если всякий гений национален, а не интернационален, и выражает всечеловеческое в национальном, то это особенно верно по отношению к Достоевскому.. Он характерно русский, до глубины русский гений, самый русский из наших великих писателей и вместе с тем наиболее всечеловеческий по своему значению и по своим темам. Он был русским человеком. "Я всегда был истинно русский",- пишет он про себя А.Майкову. Творчество Достоевского есть русское слово о всечеловеческом. И потому из всех русских писателей он наиболее интересен для западноевропейских людей. Они ищут в нем откровений о том всеобщем, что и их мучит, но откровений иного, загадочного для них мира русского Востока. Понять до конца Достоевского - значит понять что-то очень существенное в строе русской души, значит приблизиться к разгадке тайны России. Но ведь, как говорит другой великий русский гений:

Умом Россию не понять

Аршином общим не измерить.

Достоевский отражает все противоречия русского духа, всю его антиномичность, допускающую возможность самых противоположных суждений о России и русском народе. По Достоевскому можно изучать наше своеобразное духовное строение. Русские люди, когда они наиболее выражают своеобразные черты своего народа, - апокалиптики или нигилисты . Это значит, что они не могут пребывать в середине душевной жизни, в середине культуры, что дух их устремлен к конечному и предельному. Это - два полюса, положительный и отрицательный, выражающие одну и ту же устремленность к концу. И как глубоко отлично строение духа русского от строения духа немецкого,- немцы - мистики или критицисты, и строения духа французского,- французы - догматики или скептики. Русский душевный строй - самый трудный для творчества культуры, для исторического пути народа. Народ с такой душой вряд ли может быть счастлив в своей истории. Апокалиптика и нигилизм с противоположных концов, религиозного и атеистического, одинаково низвергают культуру и историю, как середину пути. И часто трудно бывает определить, почему русский человек объявляет бунт против культуры и истории и низвергает все ценности, почему он оголяется, потому ли, что он нигилист, или потому, что он апокалиптик и устремлен к всеразрешающему религиозному концу истории. В своей записной книжке Достоевский пишет: "Нигилизм явился у нас потому, что мы все нигилисты". И Достоевский исследует до глубины русский нигилизм. Антиномическая полярность русской души совмещает нигилизм с религиозной устремленностью к концу мира, к новому откровению, новой земле и новому небу. Русский нигилизм есть извращенная русская апокалиптичность. Такая духовная настроенность очень затрудняет историческую работу народа, творчество культурных ценностей, она очень не благоприятствует всякой душевной дисциплине. Это имел в виду К.Леонтьев, когда говорил, что русский человек может быть святым, но не может быть честным. Честность - нравственная середина, буржуазная добродетель, она не интересна для апокалиптиков и нигилистов. И это свойство оказалось роковым для русского народа, потому что святыми бывают лишь немногие избранники, большинство же обрекается на бесчестность. Немногие лишь достигают высшей духовной жизни, большинство же оказывается ниже средней культурной жизни. Поэтому в России так разителен контраст между очень немногочисленным высшим культурным слоем, между подлинно духовными людьми и огромной некультурной массой. В России нет культурной среды, культурной середины и почти нет культурной традиции. В отношении к культуре все почти русские люди нигилисты. Культура ведь, не разрешает проблемы конца, исхода из мирового процесса, она закрепляет середину. Русским мальчикам (излюбленное выражение Достоевского), поглощенным решением конечных мировых вопросов, или о Боге и бессмертии, или об устроении человечества по новому штату, атеистам, социалистам и анархистам, культура представляется помехой в их стремительном движении к концу. Прыжок к концу противополагают русские люди историческому и культурному труду европейских людей. Отсюда вражда к форме, к формальному началу в праве, государстве, нравственности, искусстве, философии, религии. Характеру русского человека претит формализм европейской культуры, он ему чужд. У русского человека - незначительная формальная одаренность. Форма вносит меру, она сдерживает, ставит границы, укрепляет в середине. Апокалиптический и нигилистический бунт сметает все формы, смещает все границы, сбрасывает все сдержки. Шпенглер в своей недавно вышедшей интересной книжке "Рrеussеntum und Sоziаlismus" говорит, что Россия есть совсем особый мир, таинственный и непонятный для европейского человека, и открывает в ней "апокалиптический бунт против личности". Русские апокалиптики и нигилисты пребывают на окраинах души, выходят за пределы. Достоевский до глубины исследовал апокалипсис и нигилизм русского духа. Он открыл какую-то метафизическую историю русской души, ее исключительную склонность к одержимости и беснованию. Он до глубины исследовал русскую революционность, с которой тесно связано и русское "черносотенство". И русская историческая судьба оправдала прозрения Достоевского. Русская революция совершилась в значительной степени по Достоевскому. И как ни кажется она разрушительной и губительной для России, она все же должна быть признана русской и национальной. Саморазрушение и самосожигание - русская национальная черта.

Такой строй нашей национальной души помог Достоевскому углубить душевное до духовного, выйти за пределы душевной середины и открыть духовные дали, духовные глубины. За пластами душевной оформленности, устоявшегося душевного строя, за душевными наслоениями, освещенными рациональным светом и подчиненными рациональным нормам, открывает Достоевский вулканическую природу. В творчестве Достоевского совершается извержение подземных, подпочвенных вулканов человеческого духа. Точно долгое время накоплялась революционная духовная энергия, почва делалась все более и более вулканической, а на поверхности, в плоскостном существовании душа оставалась статически устойчивой, введенной в границы, подчиненной нормам. И вот, наконец, совершился бурный прорыв, взрыв динамита. Достоевский и был глашатаем совершающейся революции духа. Творчество его выражает бурный и страстный динамизм человеческой природы. Человек отрывается от всякого устойчивого быта, перестает вести подзаконное существование и переходит в иное измерение бытия. С Достоевским нарождается в мире новая душа, новое мироощущение. В себе самом ощущал Достоевский эту вулканическую природу, эту исключительную динамичность духа, это огненное движение духа. О себе пишет он А.Майкову: "А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил". Он был человек опаленный, сжигаемый внутренней духовной страстью, душа его была в пламени. И из адского пламени душа его восходит к свету. Все герои Достоевского - он сам; его собственный путь, различные стороны его существа, его муки, его вопрошания, его страдальческий опыт. И потому в творчестве его нет ничего эпического, нет изображения объективного быта, объективного строя жизни, нет дара перевоплощения в природное многообразие человеческого мира, нет всего того, что составляет сильную сторону Льва Толстого. Романы Достоевского - не настоящие романы, это трагедии, но и трагедии особого рода. Это внутренняя трагедия единой человеческой судьбы, единого человеческого духа, раскрывающегося лишь с разных сторон в различные моменты своего пути.

Достоевскому дано было познать человека в страстном, буйном, исступленном движении, в исключительной динамичности. Ничего статического нет у Достоевского. Он весь в динамике духа, в огненной стихии, в исступленной страсти. Все совершается у Достоевского в огненном вихре, все кружится в этом вихре. И когда мы читаем Достоевского, мы чувствуем себя целиком увлеченными этим вихрем. Достоевский - художник подпочвенного движения духа. В этом бурном движении все сдвигается со своих обычных мест и поэтому художество его обращено не к устоявшемуся прошлому, как художество Толстого, а к неведомому грядущему. Это - пророческое художество. Он раскрывает человеческую природу, исследует ее не в устойчивой середине, не в бытовой, обыденной ее жизни, не в нормальных и нормированных формах ее существования, а в подсознательном, в безумии и преступлении. В безумии, а не в здоровье, в преступлении, а не в подзаконности, в подсознательной, ночной стихии, а не дневном быте, не в свете сознательно организованной души раскрывается глубина человеческой природы, исследуются ее пределы и границы. Творчество Достоевского - дионисическое творчество. Он весь погружен в дионисическую стихию и этот дионисизм рождает трагедию. Он затягивает в огненную атмосферу дионисических вихрей. Он знает только экстатическую человеческую природу. И после Достоевского все кажется прекрасным. Точно мы побывали в иных мирах, в иных измерениях, и возвращаемся в наш размеренный, ограниченный мир, в наше трехмерное пространство. Глубокое чтение Достоевского есть всегда событие в жизни, оно обжигает, и душа получает новое огненное крещение. Человек, приобщившийся к миру Достоевского, становится новым человеком, ему раскрываются иные измерения бытия. Достоевский - великий революционер духа. Он весь направлен против окостенения духа.

Поразительна противоположность Достоевского и Л.Толстого. Достоевский был глашатаем совершающейся революции духа, он весь в огненной динамике духа, весь обращен к грядущему. И вместе с тем он утверждал себя почвенником, он дорожил связью с историческими традициями, охранял исторические святыни, признавал историческую церковь и историческое государство. Толстой никогда не был революционером духа, он художник статически устоявшегося быта, обращенный к прошлому, а не будущему, в нем нет ничего пророческого. И вместе с тем он бунтует против всех исторических традиций и исторических святынь, с небывалым радикализмом отрицает историческую церковь и историческое государство, не хочет никакой преемственности культуры. Достоевский изобличает внутреннюю природу русского нигилизма. Толстой сам оказывается нигилистом, истребителем святынь и ценностей. Достоевский знает о совершающейся революции, которая всегда начинается в духовной подпочве. Он прозревает ее пути и ее плоды. Толстой не знает, что началась в духовной подпочве революция, и ничего не прозревает, но он сам захвачен одной из сторон этого революционного процесса, как слепец. Достоевский пребывает в духовном и оттуда все узнает. Толстой пребывает в душевно-телесном и потому не может знать, что совершается в самой глубине, не предвидит последствий революционного процесса. Художество Толстого, быть может, более совершенное, чем художество Достоевского, его романы - лучшие в мире романы. Он великий художник ставшего. Достоевский же обращен к становящемуся. Художество становящегося не может быть так совершенно, как художество ставшего. Достоевский более, сильный мыслитель, чем Толстой, он более знает, он знает противоположности. Толстой же не умеет повернуть голову, он смотрит вперед по прямой линии. Достоевский воспринимает жизнь из человеческого духа. Толстой же воспринимает жизнь из души природы. Поэтому Достоевский видит революцию, совершающуюся в глубине человеческого духа. Толстой же прежде всего видит устойчивый, природный строй человеческой жизни, ее растительно-животные процессы. Достоевский на своем знании человеческого духа основывает свои предвидения. Толстой же прямолинейно бунтует против того растительно-животного человеческого быта, который он исключительно видит. И для Достоевского оказывается невозможной моралистическая прямолинейность Толстого. Толстой с неподражаемым совершенством дает художественное благообразие ставших форм жизни. Как для художника становящегося, для Достоевского оказывается недостижимым это художественное благообразие. Художество Толстого есть Аполлоново искусство. Художество Достоевского - Дионисово искусство. И еще в одном отношении замечательно соотношение Толстого и Достоевского. Толстой всю жизнь искал Бога, как ищет его язычник, природный человек, от Бога в естестве своем далекий. Его мысль была занята теологией, и он был очень плохой теолог. Достоевского мучит не столько тема о Боге, сколько тема о человеке и его судьбе, его мучит загадка человеческого духа. Его мысль занята антропологией, а не теологией. Он не как язычник, не как природный человек решает тему о Боге, а как христианин, как духовный человек решает тему о человеке. Поистине, вопрос о Боге - человеческий вопрос. Вопрос же о человеке - божественный вопрос, и, быть может, тайна Божья лучше раскрывается через тайну человеческую, чем через природное обращение к Богу вне человека. Достоевский не теолог, но к живому Богу он был ближе, чем Толстой. Бог раскрывается ему в судьбе человека. Быть может, следует быть поменьше теологом и побольше антропологом.

Был ли Достоевский реалистом? Прежде чем решать этот вопрос, нужно знать, может ли вообще великое и подлинное искусство быть реалистическим. Сам Достоевский иногда любил себя называть реалистом и считал реализм свой - реализмом действительной жизни. Конечно, он никогда не был реалистом в том смысле, в каком наша традиционная критика утверждала у нас существование реалистической школы Гоголя. Такого реализма вообще не существует, менее всего им был Гоголь и, уж конечно, не был им Достоевский. Всякое подлинное искусство символично - оно есть мост между двумя мирами, оно ознаменовывает более глубокую действительность, которая и есть подлинная реальность. Эта реальная действительность может быть художественно выражена лишь в символах, она не может быть непосредственно реально явлена в искусстве. Искусство никогда не отражает эмпирической действительности, оно всегда проникает в иной мир, но этот иной мир доступен искусству лишь в символическом отображении. Искусство Достоевского все - о глубочайшей духовной действительности, о метафизической реальности, оно менее всего занято эмпирическим бытом. Конструкция романов Достоевского менее всего напоминает так называемый "реалистический" роман. Сквозь внешнюю фабулу, напоминающую неправдоподобные уголовные романы, просвечивает иная реальность. Не реальность эмпирического, внешнего быта, жизненного уклада, не реальность почвенных типов реальны у Достоевского. Реальна у него духовная глубина человека, реальна судьба человеческого духа. Реально отношение человека и Бога, человека и дьявола, реальны у него идеи, которыми живет человек. Те раздвоения человеческого духа, которые составляют глубочайшую тему романов Достоевского, не поддаются реалистической трактовке. Потрясающе гениальная обрисовка отношений между Иваном Карамазовым и Смердяковым, через которые открываются два "я" самого Ивана, не может быть названа "реалистической". И еще менее реалистичны отношения Ивана и черта. Достоевский не может быть назван реалистом и в смысле психологического реализма. Он не психолог, он - пневматолог и метафизик-символист. За жизнью сознательной у него всегда скрыта жизнь подсознательная, и с нею связаны вещие предчувствия. Людей связывают не только те отношения и узы, которые видны при дневном свете сознания. Существуют более таинственные отношения и узы, уходящие в глубину подсознательной жизни. У Достоевского иной мир всегда вторгается в отношения людей этого мира. Таинственная связь связывает Мышкина с Настасьей Филипповной и Рогожиным, Раскольникова со Свидригайловым, Ивана Карамазова со Смердяковым, Ставрогина с Хромоножкой и Шатовым. Все прикованы у Достоевского друг к другу какими-то нездешними узами. Нет у него случайных встреч и случайных отношений. Все определяется в ином мире, все имеет высший смысл. У Достоевского нет случайностей эмпирического реализма. Все встречи у него-как будто бы нездешние встречи, роковые по своему значению. Все сложные столкновения и взаимоотнотаения людей обнаруживают не объективно-предметную, "реальную" действительность, а внутреннюю жизнь, внутреннюю судьбу людей. В этих столкновениях и взаимоотношениях людей разрешается загадка о человеке, о его пути, выражается мировая "идея". Все это мало походит на так называемый "реалистический" роман. Если и можно назвать Достоевского реалистом, то реалистом мистическим. Историки литературы и литературные критики, любящие вскрывать разного рода влияния и заимствования, любят указывать на разного рода влияния на Достоевского, особенно в первый период его творчества. Говорят о влиянии В.Гюго, Жорж Занд, Диккенса, отчасти Гофмана. Но настоящее родство у Достоевского есть только с одним из самых великих западных писателей - с Бальзаком, который так же мало был "реалистом", как и Достоевский. Из великих русских писателей Достоевский непосредственно примыкает к Гоголю, особенно в первых своих повестях. Но отношение к человеку у Достоевского существенно иное, чем у Гоголя. Гоголь воспринимает образ человека разложившимся, у него нет людей, вместо людей - странные хари и морды. В этом близко к Гоголю искусство Андрея Белого. Достоевский же целостно воспринимал образ человека, открывал его в самом последнем и падшем. Когда Достоевский стал во весь свой рост и говорил свое творческое новое слово, он уже был вне всех влияний и заимствований, он - единственное, небывалое в мире творческое явление.

"Записки из подполья" разделяют творчество Достоевского на два периода. До "Записок из подполья" Достоевский был еще психологом, хотя с психологией своеобразной, он - гуманист, полный сострадания к "бедным людям", к "униженным и оскорбленным", к героям "мертвого дома". С "Записок из подполья" начинается гениальная идейная диалектика Достоевского. Он уже не только психолог, он - метафизик, он исследует до глубины трагедию человеческого духа. Он уже не гуманист в старом смысле слова, он уже мало общего имеет с Жорж Занд, В.Гюго, Диккенсом и т.п. Он окончательно порвал с гуманизмом Белинского. Если он и гуманист, то гуманизм его совсем новый, трагический. Человек еще более становится в центре его творчества, и судьба человека - исключительный предмет его интереса. Но человек берется не в плоскостном измерении гуманизма, а в измерении глубины, во вновь раскрывающемся духовном мире. Теперь впервые открывается то царство человеческое, которое именуется "достоевщиной". Достоевский окончательно становится трагическим писателем. В нем мучительность русской литературы достигает высшей точки напряжения. Боль о страдальческой судьбе человека и судьбе мира достигает белого каления. У нас никогда не было ренессансного духа и ренессансного творчества. Мы не знали радости своего возрождения. Такова наша горькая судьба. В начале XIX века, в эпоху Александра I, быть может в самую культурную во всей нашей истории, на мгновение блеснуло что-то похожее на возрождение, была явлена опьяняющая радость избыточного творчества в русской поэзии. Таково светозарное, преизбыточное творчество Пушкина. Но быстро угасла эта радость творческого избытка, в самом Пушкине она была отравлена. Великая русская литература XIX века не была продолжением творческого пути Пушкина,- вся она в муках и страдании, в боли о мировом спасении, в ней точно совершается искупление какой-то вины. Скорбный трагический образ Чаадаева стоит у самого исхода движения созревшей русской мысли XIX века. Лермонтов, Гоголь, Тютчев не в творческой избыточности ренессансного духа творят, они творят в муках и боли, в них нет шипучей игры сил. Поэтому мы видим изумительное явление Константина Леонтьева, по природе своей человека Возрождения XVI века, забредшего в Россию XIX века, в столь чуждую и противоположную Возрождению, изживающего в ней печальную и страдальческую судьбу. Наконец, вершины русской литературы - Толстой и Достоевский. В них нет ничего ренессансного. Они поражены религиозной болью и мукой, они ищут спасения. Это характерно для русских творцов, это очень национально в них - они ищут спасения, жаждут искупления, болеют о мире. В Достоевском достигает вершины русская литература, и в творчестве его выявляется этот мучительный и религиозно серьезный характер русской литературы. В Достоевском сгущается вся тьма русской жизни, русской судьбы, но в тьме этой засветил свет. Скорбный путь русской литературы, преисполненный религиозной болью, религиозным исканием, должен был привести к Достоевскому. Но в Достоевском совершается уже прорыв в иные миры, виден свет. Трагедия Достоевского, как и всякая истинная трагедия, имеет катарсис, очищение и освобождение. Не видят и не знают Достоевского те, которых он исключительно повергает в мрак, в безысходность, которых он мучит и не радует. Есть великая радость в чтении Достоевского, великое освобождение духа. Это - радость через страдание. Но таков христианский путь. Достоевский возвращает веру в человека, в глубину человека. Этой веры нет в плоском гуманизме. Гуманизм губит человека. Человек возрождается, когда верит в Бога. Вера в человека есть вера во Христа, в Бого-Человека. Через всю жизнь свою Достоевский пронес исключительное, единственное чувство Христа, какую-то исступленную любовь к лику Христа. Во имя Христа, из бесконечной любви к Христу, порвал Достоевский с тем гуманистическим миром, пророком которого был Белинский. Вера Достоевского во Христа прошла через горнило всех сомнений и закалена в огне. Он пишет в своей записной книжке: "И в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую. Через большое горнило сомнений моя Осанна прошла". Достоевский потерял юношескую веру в "Шиллера" - этим именем символически обозначал он все "высокое и прекрасное", идеалистический гуманизм. Вера в "Шиллера" не выдержала испытания, вера в Христа выдержала все испытания. Он потерял гуманистическую веру в человека, но остался верен христианской вере в человека, углубил, укрепил и обогатил эту веру. И потому не мог быть Достоевский мрачным, безысходно-пессимистическим писателем. Освобождающий свет есть и в самом темном и мучительном у Достоевского. Это - свет Христов, который и во тьме светит. Достоевский проводит человека через бездны раздвоения - раздвоение основной мотив Достоевского, но раздвоение не губит окончательно человека. Через Бого-Человека вновь может быть восстановлен человеческий образ.

Достоевский принадлежит к тем писателям, которым удалось раскрыть себя в своем художественном творчестве. В творчестве его отразились все противоречия его духа, все бездонные его глубины. Творчество не было для него, как для многих, прикрытием того, что совершалось в глубине, Он ничего не утаил, и потому ему удалось сделать изумительные открытия о человеке. В судьбе своих героев он рассказывает о своей судьбе, в их сомнениях - о своих сомнениях, в их раздвоениях - о своих раздвоениях, в их преступном опыте - о тайных преступлениях своего духа. Биография Достоевского менее интересна, чем его творчество. Письма Достоевского менее интересны, чем его романы. Он всего себя вложил в свои произведения. По ним можно изучить его. Поэтому Достоевский менее загадочен, чем многие другие писатели, его легче разгадать, чем, например, Гоголя. Гоголь -- один из самых загадочных русских писателей. Он не открывал себя в своем творчестве, он унес с собой тайну своей личности в иной мир. И вряд ли удастся когда-либо ее вполне разгадать. Такой загадкой останется для нас личность Вл.Соловьева. В своих философских и богословских трактатах, в своей публицистке Вл.Соловьев прикрывал, а не открывал себя, в них не отражается противоречивость его природы. Лишь по отдельным стихотворениям можно кое о чем догадаться. Не таков Достоевский. Особенность его гения была такова, что ему удалось до глубины поведать в своем творчестве о собственной судьбе, которая есть вместе с тем мировая судьба человека. Он не скрыл от нас своего Содомского идеала, и он же открыл нам вершины своего Мадонского идеала. Поэтому творчество Достоевского есть откровение. Эпилепсия Достоевского не есть поверхностная его болезнь, в ней открываются самые глубины его духа.

Достоевский любил называть себя "почвенником" и исповедовал почвенную идеологию. И это верно лишь в том смысле, что он был и оставался русским человеком, органически связанным с русским народом. Он никогда не отрывался от национальных корней. Но он не походил на славянофилов, он принадлежал уже совершенно другой эпохе. По сравнению со славянофилами Достоевский был русским скитальцем, русским странником по духовным мирам. У него не было своего дома и своей земли, не было уютного гнезда помещичьих усадеб. Он не связан уже ни с какой статикой быта, он весь в динамике, в беспокойстве, весь пронизан токами, идущими от грядущего, весь в революции духа. Он - человек - Апокалипсиса. Славянофилы не были еще больны апокалиптической болезнью. Достоевский прежде всего изображал судьбу русского скитальца и отщепенца, и это гораздо характернее для него, чем его почвенность. Это скитальчество он считал характерной русской чертой. Славянофилы же были приземистыми, вросшими в землю людьми, крепкими земле людьми. И сама почва земли была еще под ними твердой и крепкой. Достоевский - подземный человек. Его стихия - огонь, а не земля. Его линия - вихревое движение. И все уже иное у Достоевского, чем у славянофилов. Он по-иному относится к Западной Европе, он - патриот Европы, а не только России, по-иному относится к петровскому периоду русской истории, он писатель петербургского периода, художник Петербурга. Славянофилы были в цельном быту. Достоевский весь уже в раздвоении. Мы еще увидим, как отличаются идеи Достоевского о России от идей славянофилов. Но сразу же хотелось бы установить, что Достоевский - не славянофильской породы. По бытовому облику своему Достоевский был очень типичный русский писатель, литератор, живший своим трудом. Его нельзя мыслить вне литературы. Он жил литературой и духовно, и материально. Он ни с чем не был связан, кроме литературы. И он являл своей личностью горькую судьбу русского писателя.

Поистине изумителен ум Достоевского, необычайна острота его ума. Это - один из самых умных писателей мировой литературы. Ум его не только соответствует силе его художественного дара, но, быть может, превосходит его художественный дар. В этом он очень отличается от Л.Толстого, который поражает неповоротливостью, прямолинейностью, почти плоскостью своего ума, не стоящего на высоте его гениального художественного дара. Конечно, не Толстой, а Достоевский был великим мыслителем. Творчество Достоевского есть изумительное по блеску, искристое, пронизывающее откровение ума. По силе и остроте ума из великих писателей с ним может быть сравнен лишь один Шекспир, великий ум Возрождения. Даже ум Гёте, величайшего из великих, не обладал такой остротой, такой диалектической глубиной, как ум Достоевского. И это тем более изумительно, что Достоевский пребывает в дионисической, оргийной стихии. Эта стихия, когда она целиком захватывает человека, обычно не благоприятствует остроте и зоркости ума, она замутняет ум. Но у Достоевского мы видим оргийность, экстатичность самой мысли, дионисична у него сама диалектика идей. Достоевский опьянен мыслью, он весь в огневом вихре мысли. Диалектика идеи у Достоевского опьяняет, но в опьянении этом острота мысли не угасает, мысль достигает последней остроты. Те, которые не интересуются идейной диалектикой Достоевского, трагическими путями его гениальной мысли, для кого он лишь художник и психолог, те не знают много в Достоевском, не могут понять его духа. Все творчество Достоевского есть художественное разрешение идейной задачи, есть трагическое движение идей. Герой из подполья - идея, Раскольников - идея, Ставрогин, Кириллов, Шатов, П.Верховенский - идеи, Иван Карамазов -идея. Все герои Достоевского поглощены какой-нибудь идеей, опьянены идеей, все разговоры в его романах представляют изумительную диалектику идей. Все, что написано Достоевским, написано им о мировых "проклятых" вопросах. Это менее всего означает, что Достоевский писал тенденциозные романы а thеsе для проведения каких-либо идей. Идеи совершенно имманентны его художеству, он художественно раскрывает жизнь идей. Он - "идейный" писатель в платоновском смысле слова, а не в том противном смысле, в каком это выражение обычно употреблялось в нашей критике. Он созерцает первичные идеи, но всегда в движении, в динамике, в трагической их судьбе, а не в покое. О себе Достоевский очень скромно говорил: "Шваховат я в философии (но не в любви к ней, в любви к ней силен)". Это значит, что академическая философия ему плохо давалась. Его интуитивный гений знал собственные пути философствования. Он был настоящим философом, величайшим русским философом. Для философии он дает бесконечно много, Философская мысль должна быть насыщена его созерцаниями. Творчество Достоевского бесконечно важно для философской антропологии, для философии истории, для философии религии, для нравственной философии. Он, быть может, малому научился у философии, но многому может ее научить, и мы давно уже философствуем о последнем под знаком Достоевского. Лишь философствование о предпоследнем связано с традиционной философией.

Достоевский открывает новый духовный мир, он возвращает человеку его духовную глубину. Эта духовная глубина была отнята у человека и отброшена в трансцендентную даль, в недосягаемую для него высь. И человек остался в серединном царстве своей души и на поверхности своего тела. Он перестал ощущать измерение глубины. Этот процесс отчуждения от человека его глубинного духовного мира начинается в религиозно-церковной сфере, как отдаление в исключительно трансцендентный мир своей жизни духа и создания религии для души, устремленной к этому отнятому у нее духовному миру. Кончается же этот процесс позитивизмом, агностицизмом и материализмом, то есть совершенным обездушиванием человека и мира. Трансцендентный мир окончательно вытесняется в непознаваемое. Все пути сообщения пресекаются, и в конце концов этот мир совсем отрицается. Вражда официального христианства ко всякому гностицизму должна кончиться утверждением агностицизма, выбрасывание духовной глубины человека вовне должно привести к отрицанию всякого духовного опыта, к замыканию человека в "материальной" и "психологической" действительности. Достоевский, как явление духа, обозначает поворот внутрь, к духовной глубине человека, к духовному опыту, возвращение человеку его собственной духовной глубины, прорыв через замкнутую "материальную" и "психологическую" действительность. Для него человек есть не только "психологическое", но и духовное существо. Дух не вне человека, а внутри человека. Достоевский утверждает безграничность духовного опыта, снимает все ограничения, сметает все сторожевые посты. Духовные дали открываются во внутреннем имманентном движении. В человеке и через человека постигается Бог. Поэтому Достоевского можно признать имманентистом в глубочайшем смысле слова. Это и есть путь свободы, открываемый Достоевским. Он раскрывает Христа в глубине человека, через страдальческий путь человека, через свободу. Религия Достоевского по типу своему противоположна авторитарно-трансцендентному типу религиозности. Это - самая свободная религия, какую видел мир, дышащая пафосом свободы. В религиозном сознании своем Достоевский никогда не достигал окончательной цельности, никогда не преодолевал до конца противоречий, он был в пути. Но положительный пафос его был в небывалой религии свободы и свободной любви. В "Дневнике писателя" можно найти места, которые покажутся противоречащими такому пониманию Достоевского. Но нужно сказать, что "Дневник писателя" заключает в себе и все основные идеи Достоевского, разбросанные в разных местах. Эти идеи потом с большей еще силой повторяются в его романах. Там есть уже идейная диалектика "Легенды о Великом Инквизиторе", в которой утверждается религия свободы. В противоположность часто высказываемому мнению нужно энергично настаивать на том, что дух Достоевского имел положительное, а не отрицательное направление. Пафос его был - пафос утверждения, а не отрицания. Он принимал Бога, человека и мир через все муки раздвоения и тьму. Достоевский до глубины понимал природу русского нигилизма. Но если он что-либо и отрицал, то отрицал нигилизм. Он - антинигилист. И это отличает его от Л.Толстого, который был заражен нигилистическим отрицанием. Ныне Достоевский стал нам ближе, чем когда-либо. Мы приблизились к нему. И много нового открывается у него для нас в свете познания пережитой нами трагической русской судьбы.

Миросозерцание Достоевского

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке http://filosoff.org/ Приятного чтения! Н. Бердяев Миросозерцание Достоевского И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. От Иоанна, 1:5 Предисловие Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни. Еще мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более, чем кто-либо из писателей и мыслителей. Я всегда делил людей на людей Достоевского и людей, чуждых его духу. Очень ранняя направленность моего сознания на философские вопросы была связана «проклятыми вопросами» Достоевского. Каждый раз, когда я перечитывал Достоевского, он открывался мне все с новых и новых сторон. В юности с пронизывающей остротой запала в мою душу тема «Легенды о Великом Инквизиторе». Мое первое обращение ко Христу было обращением к образу Христа в Легенде. Идея свободы всегда была основной для моего религиозного мироощущения и миросозерцания, и в этой первичной интуиции свободы я встретился с Достоевским как своей духовной родиной. У меня была давняя потребность написать книгу о Достоевском, и я осуществлял ее лишь частично в нескольких статьях. Семинар, который я вел о Достоевском в «Вольной академии Духовной Культуры» в течение зимы 1920-21 года, окончательно побудил меня собрать все мои мысли о Достоевском. И я написал книгу, в которой не только пытался раскрыть миросозерцание Достоевского, но и вложил очень многое от моего собственного миросозерцания. Москва, 23 сентября 1921 г. Глава I. Духовный образ Достоевского Я не собираюсь писать историко-литературного исследования о Достоевском, не предполагаю дать его биографию и характеристику его личности. Менее всего также моя книга будет этюдом в области «литературной критики» – род творчества не очень мною ценимый. Нельзя было бы также сказать, что я подхожу к Достоевскому с психологической точки зрения, раскрываю «психологию» Достоевского. Моя задача – иная. Моя работа должна быть отнесена к области пневматологии, а не психологии. Я хотел бы раскрыть дух Достоевского, выявить его глубочайшее мироощущение и интуитивно воссоздать его миросозерцание. Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он – гениальный диалектик, величайший русский метафизик. Идеи играют огромную, центральную роль в творчестве Достоевского. И гениальная, идейная диалектика занимает не меньшее место у Достоевского, чем его необычайная психология. Идейная диалектика есть особый род его художества. Он художеством своим проникает в первоосновы жизни идей, и жизнь идей пронизывает его художество. Идеи живут у него органической жизнью, имеют свою неотвратимую, жизненную судьбу. Эта жизнь идей – динамическая жизнь, в ней нет ничего статического, нет остановки и окостенения. И Достоевский исследует динамические процессы в жизни идей. В творчестве его поднимается огненный вихрь идей. Жизнь идей протекает в раскаленной, огненной атмосфере, – охлажденных идей у Достоевского нет, и он ими не интересуется. Поистине в Достоевском есть что-то от Гераклитова духа. Все в нем огненно и динамично, все в движении, в противоречиях и борьбе. Идеи у Достоевского – не застывшие, статические категории, это – огненные токи. Все идеи Достоевского связаны с судьбой человека, с судьбой мира, с судьбой Бога. Идеи определяют судьбу. Идеи Достоевского глубоко онтологичны, бытийственны, энергетичны и динамичны. В идее сосредоточена и скрыта разрушительная энергия динамита. И Достоевский показывает, как взрывы идей разрушают и несут гибель. Но в идее же сосредоточена и скрыта воскрешающая и возрождающая энергия. Мир идей у Достоевского совсем особый, небывало оригинальный мир, очень отличный от мира идей Платона. Идеи Достоевского – не прообразы бытия, не первичные сущности и, уж конечно, не нормы, а судьбы бытия, первичные огненные энергии. Но не менее Платона признавал он определяющее значение идей. И вопреки модернистической моде, склонной отрицать самостоятельное значение идей и заподозривать их ценность в каждом писателе, к Достоевскому нельзя подойти, нельзя понять его, не углубившись в его богатый и своеобразный мир идей. Творчество Достоевского есть настоящее пиршество мысли. И те, которые отказываются принять участие в этом пиршестве на том основании, что в своей скептической рефлексии заподозрили ценность всякой мысли и всякой идеи, обрекают себя на унылое, бедное и полуголодное существование. Достоевский открывает новые миры. Эти миры находятся в состоянии бурного движения. Через миры эти и их движение разгадываются судьбы человека. Но те, которые ограничивают себя интересом к психологии, к формальной стороне художества, те закрывают себе доступ к этим мирам и никогда не поймут того, что раскрывается в творчестве Достоевского. И вот я хочу войти в самую глубину мира идей Достоевского, постигнуть его миросозерцание. Что такое миросозерцание писателя? Это его созерцание мира, его интуитивное проникновение во внутреннее существо мира. Это и есть то, что открывается творцу о мире, о жизни. У Достоевского было свое откровение, и я хочу постигнуть его. Миросозерцание Достоевского не было отвлеченной системой идей, такой системы нельзя искать у художника, да и вряд ли она вообще возможна. Миросозерцание Достоевского есть его гениальная интуиция человеческой и мировой судьбы. Это интуиция художественная, но не только художественная, это – также идейная, познавательная, философская интуиция, это – гнозис. Достоевский был в каком-то особенном смысле гностиком. Его творчество есть знание, наука о духе, Миросозерцание Достоевского прежде всего в высшей степени динамическое, и в этой динамичности я и хочу его раскрыть. С этой динамической точки зрения у Достоевского нет никаких противоречий. Он осуществляет принцип – соincidencia ороsitorum. Из углубленного чтения Достоевского каждый должен выйти обогащенный знанием. И это знание я хотел бы в полноте восстановить. О Достоевском много писали. Много интересного и верного о нем было сказано. Но все-таки не было достаточно целостного к нему подхода. К Достоевскому подходили с разных «точек зрения», его оценивали перед судом разных миросозерцаний, и разные стороны Достоевского в зависимости от этого открывались или закрывались. Для одних он был прежде всего предстателем за «униженных и оскорбленных», для других – «жестоким талантом», для третьих – пророком нового христианства, для четвертых он открыл «подпольного человека», для пятых он был прежде всего истинным православным и глашатаем русской мессианской идеи. Но во всех этих подходах, что-то приоткрывавших в Достоевском, не было конгениальности его целостному духу. Долгое время для традиционной русской критики Достоевский оставался закрытым, как и все величайшие явления русской литературы. Н. Михайловский органически был не способен понять Достоевского. Для понимания Достоевского нужен особый склад души. Для познания Достоевского в познающем должно быть родство с предметом, с самим Достоевским, что-то от его духа. Только в начале XX века у нас началось духовное и идейное движение, в котором родились души, более родственные Достоевскому. И необычайно возрос у нас интерес к Достоевскому. Лучше всего все-таки писал о Достоевском Мережковский в своей книге «Л. Толстой и Достоевский». Но и он слишком занят проведением всей религиозной схемы, параллелью с Л. Толстым. Для него Достоевский часто является лишь средством для проповеди религии воскресшей плоти, и единственное своеобразие духа Достоевского он не видит. Но впервые Мережковскому удалось что-то приоткрыть в Достоевском, что раньше оставалось совершенно закрытым. Его подход к Достоевскому все же принципиально неверен. Всякого великого писателя, как великое явление духа, нужно принимать как целостное явление духа. В целостное явление духа нужно интуитивно проникать, созерцать его, как живой организм, вживаться в него. Это – единственный верный метод. Нельзя великое, органическое явление духа подвергать вивисекции, оно умирает под ножом оператора, и созерцать его целость уже более нельзя. К великому явлению духа нужно подходить с верующей душой, не разлагать его с подозрительностью и скепсисом. Между тем как люди нашей эпохи очень склонны оперировать любого великого писателя, подозревая в нем рак или другую скрытую болезнь. И целостный духовный образ исчезает, созерцание делается невозможным. Созерцание несоединимо с разложением предмета созерцания. И я хочу попытаться подойти к Достоевскому путем верующего, целостного интуитивного вживания в мир его динамических идей, проникнуть в тайники его первичного миросозерцания. Если всякий гений национален, а не интернационален, и выражает всечеловеческое в национальном, то это особенно верно по отношению к Достоевскому. Он характерно русский, до глубины русский гений, самый русский из наших великих писателей и вместе с тем наиболее всечеловеческий по своему значению и по своим темам. Он был русским человеком. «Я всегда был истинно русский», – пишет он про себя А. Майкову. Творчество Достоевского есть русское слово о всечеловеческом. И потому из всех русских писателей он наиболее интересен для западноевропейских людей. Они ищут в нем откровений о том всеобщем, что и их мучит, но откровений иного, загадочного для них мира русского Востока. Понять до конца Достоевского – значит понять что-то очень существенное в строе русской души, значит приблизиться к разгадке тайны России. Но ведь, как говорит другой великий русский гений: Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить. Достоевский отражает все противоречия русского духа, всю его антиномичность, допускающую возможность самых противоположных суждений о России и русском народе. По Достоевскому можно изучать наше своеобразное духовное строение. Русские люди, когда они наиболее выражают своеобразные черты своего народа, – апокалиптики или нигилисты. Это значит, что они не могут пребывать в середине душевной жизни, в середине культуры, что дух их устремлен к конечному и предельному. Это – два полюса, положительный и отрицательный, выражающие одну и ту же устремленность к концу. И как глубоко отлично строение духа русского от строения духа немецкого, – немцы – мистики или критицисты, и строения духа французского, – французы – догматики или скептики. Русский душевный строй – самый трудный для творчества культуры, для исторического пути народа. Народ с такой душой вряд ли может быть счастлив в своей истории. Апокалиптика и нигилизм с противоположных концов, религиозного и атеистического, одинаково низвергают культуру и историю как середину пути. И часто трудно бывает определить, почему русский человек объявляет бунт против культуры и истории и низвергает все ценности, почему он оголяется, потому ли, что он нигилист, или потому, что он апокалиптик и устремлен к всеразрешающему религиозному концу истории. В своей записной книжке Достоевский пишет: «Нигилизм явился у нас потому, что мы все нигилисты». И Достоевский исследует до глубины русский нигилизм. Антиномическая полярность русской души совмещает нигилизм с религиозной устремленностью к концу мира, к новому откровению, новой земле и новому небу. Русский нигилизм есть извращенная русская апокалиптичность. Такая духовная настроенность очень затрудняет историческую работу народа, творчество культурных ценностей, она очень не благоприятствует всякой душевной дисциплине. Это имел в виду К. Леонтьев, когда говорил, что русский человек может быть святым, но не может быть честным. Честность – нравственная середина, буржуазная добродетель,