Влияние писателя на формирование личности. По тексту В

Я не скажу, что мне абсолютно все понятно в Толстом. Зато он дает много нужного и важного: жить не только для себя, но и для людей, быть честным, справедливым. Только прочитав Толстого, я поняла, что каждый человек должен пройти свою полосу в поисках истины в жизни. И еще… Я навсегда сохраню благодарность к Толстому, человеку и писателю, который подсказал мне, что «спокойствие – душевная подлость».

Среди толстовских героев есть и мой любимый. Это Пьер Безухов. Для меня он – воплощение самого доброго, светлого, Пьер никогда не убьет человека. Он в жизни своей только раз держал в руках оружие, когда дрался с Долоховым. Но этот неловкий, неуклюжий, настолько рассеянный, что может вместо своей шляпы надеть и не заметить треугольную шляпу генерала, этот Пьер, который никогда даже не ездил верхом, окажется на Бородинском поле, хотя он мог бы по своему положению в обществе и по состоянию переждать конца сражения в более безопасных местах. А он приедет на батарею Раевского, он готов выполнять любое распоряжение, лишь бы ему позволили остаться на поле, потому что на этом поле решалась судьба России. А еще у Пьера красивая душа. Князь Андрей не смог простить ошибку Наташе, а Пьер в самую трудную для Наташи минуту принес ей в дар свою любовь.

Как-то В.Маяковский в шутку однажды сказал: «Превращусь не в Толстого, так в толстого». Но в этой иронической гиперболе – невольный восторг: Толстой – явление духовное, поэтому Лев Толстой может и должен формировать душу юного современника.

Какие же уроки нравственности можно получить у него? Пожалуй, нет лучшего момента воспитания совести, как обращение к урокам Толстого. Есть в романе «Война и мир» замечательный эпизод, подсказывающий нам, как жить по законам совести. Отправляя единственного сына на войну, старик Болконский просит Кутузова, чтобы тот долго не держал его при штабе, а употреблял бы в «опасных местах». И князь Андрей искренне признателен и благодарен отцу. За что? За многое. Всей душой любя «Андрюшеньку», старик, тем не менее, жертвует им – для него же самого: чтобы сын, как и отец, честно служил России, жил по законам совести, не прячась за других.

Еще один поучительный эпизод из романа. Кутузов (после сцены, когда он увидит французов, раздирающих сырое мясо, в другом месте – русского солдата, который что-то ласково говорил французу) после победы на Бородинском поле благодарит солдат за верную службу. И вот, обращаясь к полкам, вдруг скажет: «Знаю, трудно вам, ну да вы у себя дома. А им-то, показывая рукой на французов, каково? И их пожалеть надо». Пожалеть врага?

— Ну да. И себя – вот какой вывод делает Толстой. Жестокость – она ведь обоюдна. Вот потому и скажет француз Рафаэль: «Воевать с таким народом – преступление». Замечательная сцена моральной победы над врагом, одержанная Кутузовым – человеком.

Кому Россия обязана своей победой в Отечественной войне двенадцатого года? Конечно же, таким солдатам, как Тихон Щербатый. Конечно же, мы отдаем предпочтение «топору» Щербатого, нежели «игле» Платона Каратаева. И действительно, Платон Каратаев шьет рубаху (подумать только!) французу, врагу своему. Ну, какой же это солдат, защитник Родины? То ли дело Тихон Щербатый – с топором, всегда в движении, питающий лютую ненависть к врагу. «А ведь Каратаев по-своему тоже солдат, солдат в моральной схватке (может, даже им самим неосознанной) за «людское» в человеке, за «мир» в душах, а значит, и на земле Платон Каратаев уникален в том отношении, что в нем Толстой воплотил обобщенную картину нравственного состояния народа. Неслучайно ведь Пьеру Безухову для того чтобы найти, наконец, мир с самим собой, необходима была встреча с Платоном Каратаевым. Каратаева застрелил у березы француз, конвоирующих русских пленных. Но невольно возникает вопрос: мог ли им быть тот, которому Платон шил рубаху? Конечно, Платон Каратаев является не уникальной личностью, но есть в ней рациональное для нас, мы не можем зачеркнуть нравственно – гуманистическое в этой личности.

Ценным нравственным наследием для нас могут служить дневниковые записи писателя. Почти всю свою жизнь Толстой вел дневники, в которых не только описывал события минувшего дня, но и пытался разобраться в своих поступках, душевных движениях. Самопознанием и познанием мира являются дневниковые записи писателя. А для нас – толстовскими нравственными уроками. Как исповедь звучат дневниковые строки из воспоминаний Толстого о детстве.

Что формирует характер детской души? Беседы, нравственные поучения? «Нет, — вспоминает Толстой — Атмосфера, окружающая ребенка». Атмосфера любви удивительно передана в дневниковой записи: «Я люблю няню, няня любит меня и Митеньку, а Митенька любит меня и няню. А няню любит Тарас, а я люблю Тараса, и Митенька любит. А Тарас любит меня и няню. А мама любит меня и няню, а няня любит маму, и меня, и папу, и все любят, и всем хорошо».

Нравственность искусственно не воспитать, она накапливается в недрах семьи. Для нас героиня Толстого Наташа Ростова очаровательна. Но ведь и отец Наташи очень добрый, гостеприимный человек, вызывающий наше чувство симпатии.

Всю жизнь Толстого занимала главная тема его творчества – тема единения людей, гармонии жизни. А, может, она тоже из детства; может, она связана с той удивительной игрой, придуманной Николаем, старшим братом. «Николенька объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, …и все будут любить друга, все сделаются муравейными братьями, …но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, …а были бы постоянно счастливы, эта тайна была …написана им на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги…». Поиски «зеленой палочки», с целью осчастливить род человеческий – это детская игра станет серьезнейшим воспоминанием и переживанием и для уже взрослого Льва Толстого.

Насколько сложной, запутанной была жизнь для самого Толстого, говорит следующая дневниковая запись: «В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира, зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый живу в этом запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?».

Оказывается, важнейшие вопросы жизни его героев: что дурно? Что хорошо? Для чего жить и что такое я? – были и вопросами их автора. И действительно это так. Известные мне факты биографии Толстого – подтверждение тому. В поисках гармонии жизни одно время Толстого будет занимать вопрос «о непротивлении злу». Толстовскую проповедь: «когда бьют по одной щеке, подставляй другую» в свое время вождь пролетариата В.И.Ленин называл «юродивой». А если вдуматься. По – моему, тут не все так наивно. Рациональное здесь в том, что смысл этой «проповеди» заключается в одном из нравственнейших умений, которому мы можем учиться у Толстого, а именно: человек не достоин любви, если прощать не умеет.

И еще одному толстовскому нравственному умению мы должны просто учиться. Учиться любить так, как любил писатель. «Люблю я ее, когда ночью или утром я проснусь и вижу – она смотрит на меня и любит. И никто – главное, я – не мешаю ей любить, как она знает, по – своему. Люблю я, когда она сидит близко ко мне, и мы знаем, что любим друг друга, как можем … Люблю, когда она рассердится на меня и вдруг, в мгновенье ока, у ней мысль и слово иногда резкое: оставь, скучно; через минуту она уже робко улыбается мне».

Подготовлено на основе электронной копии 23-го тома Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, предоставленной Российской государственной библиотекой

Электронное издание 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого доступно на портале www.tolstoy.ru

Предисловие и редакционные пояснения к 23-му тому Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого можно прочитать в настоящем издании

Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам [email protected]

Предисловие к электронному изданию

Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928-1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л. Н. Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л. Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru .

В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого.

Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»

Фекла Толстая

Перепечатка разрешается безвозмездно.

Л. Н. ТОЛСТОЙ. 1881 г.

Фото Дьяковченко

НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ И НЕОКОНЧЕННОЕ.

МОЯ ЖИЗНЬ

5 мая 1878. – Я родился в Ясной Поляне, Тульской губернии Крапивенского уезда, 1828 года 28 августа. – Это первое и последнее замечание, которое я делаю о своей жизни не из своих воспоминаний <и впечатлений>. Через 3 месяца мне будет 50 лет <и едва ли изменюсь еще много до своей смерти>, и я думаю, что стою на зените своей жизни. Я буду описывать не мои соображения о том, что привело меня к тому и внешнему и душевному состоянию, в котором я нахожусь, а последовательно те впечатления, которые я пережил в эти 50 лет. Я не буду делать догадок и предположений о том, как то и то действовало на меня и какое имело влияние, я буду описывать то, что я чувствовал, невольно избирая то, что оставило более сильные отпечатки в моей памяти.

Теперешнее свое положение, с точки которого я буду оглядывать и описывать свою жизнь, я избрал потому, что я нахожусь только теперь, не более, как год, в таком душевном состоянии спокойствия, ясности и твердости, в каком я до сего никогда в жизни не был.

С 1828 по 1833

Вот первые мои воспоминания <такие, которые я не умею поставить по порядку, не зная, что было прежде, что после. О некоторых даже не знаю, было ли то во сне, или наяву. Вот они.> Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться. Надо мною стоят нагнувшись кто-то, я не помню кто, и всё это в полутьме, но я помню, что двое, и крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу еще громче. Им кажется, что это нужно (т. е. то, чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы и жалость над самим собою. Я не знаю и никогда не узнаю, что такое это было: пеленали ли меня, когда я был грудной, и я выдирал руки, или это пеленали меня, уже когда мне было больше года, чтобы я не расчесывал лишаи, собрал ли я в одно это воспоминание, как то бывает во сне, много впечатлений, но верно то, что это было первое и самое сильное мое впечатление жизни. И памятно мне не крик мой, не страданье, но сложность, противуречивость впечатления. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают. Им меня жалко, и они завязывают меня, и я, кому всё нужно, я слаб, а они сильны.

Другое воспоминание радостное. Я сижу в корыте, и меня окружает странный, новый, не неприятный кислый запах какого-то вещества, которым трут мое голенькое тельцо. Вероятно, это было отруби, и, вероятно, в воде и корыте меня мыли каждый день, но новизна впечатления отрубей разбудила меня, и я в первый раз заметил и полюбил мое тельцо с видными мне ребрами на груди, и гладкое темное корыто, и засученные руки няни, и теплую парную стращенную воду, и звук ее, и в особенности ощущение гладкости мокрых краев корыта, когда я водил по ним ручонками. Странно и страшно подумать, что от рождения моего и до трех, четырех лет, в то время, когда я кормился грудью, меня отняли от груди, я стал ползать, ходить, говорить, сколько бы я ни искал в своей памяти, я не могу найти ни одного воспоминания, кроме этих двух. Когда же я начался? Когда начал жить? И почему мне радостно представлять себя тогда, а бывало страшно; как и теперь страшно многим, представлять себя тогда, когда я опять вступлю в то состояние смерти, от которого не будет воспоминаний, выразимых словами. Разве я не жил тогда, эти первые года, когда учился смотреть, слушать, понимать, говорить, спал, сосал грудь и целовал грудь, и смеялся, и радовал мою мать? Я жил, и блаженно жил. Разве не тогда я приобретал всё то, чем я теперь живу, и приобретал так много, так быстро что во всю остальную жизнь я не приобрел и 1 / 100 того. От пятилетнего ребенка до меня только шаг. А от новорожденного до пятилетнего страшное расстояние. От зародыша до новорожденного – пучина. А от несуществования до зародыша отделяет уже не пучина, а непостижимость. Мало того, что пространство и время и причина суть формы мышления, и что сущность жизни вне этих форм, но вся жизнь наша есть большее и большее подчинение себя этим формам и потом опять освобождение от них.

Следующие воспоминания мои относятся уже к четырем, пяти годам, но и тех очень немного, и ни одно из них не относится к жизни вне стен дома. Природа до пяти лет – не существует для меня. Всё, что я помню, всё происходит в постельке, в горнице, ни травы, ни листьев, ни неба, ни солнца не существует для меня. Не может быть, чтобы не давали мне играть цветами, листьями, чтобы я не видал травы, чтобы не защищали меня от солнца, но лет до 5-6 нет ни одного воспоминания из того, что мы называем природой. Вероятно, надо уйти от нее, чтобы видеть ее, а я был природа.

Следующее за корытцем воспоминание есть воспоминание Еремевны. «Еремевна» было слово, которым нас, детей, пугали. И, вероятно, уже давно пугали, но мое воспоминание о ней такое: Я в постельке, и мне весело и хорошо, как и всегда, и я бы не помнил этого, но вдруг няня или кто-то из того, что составляло мою жизнь, что-то говорит новым для меня голосом и уходит, и мне делается, кроме того, что весело, еще и страшно. И я вспоминаю, что я не один, а кто-то еще такой же, как я (это, вероятно, моя годом младшая сестра Машинька, с которой наши кроватки стоят в одной комнатке), и вспоминаю, что есть положок у моей кроватки, и мы вместе с сестрою радуемся и пугаемся тому необыкновенному, что случилось с нами, и я прячусь в подушки, и прячусь и выглядываю в дверь, из которой жду чего-то нового и веселого. И мы смеемся, и прячемся, и ждем. И вот является кто-то в платке и в чепце, всё так, как я никогда не видал, но я узнаю, что это – та самая, кто всегда со мной (няня или тетка, я не знаю), и эта кто-то говорит грубым голосом, который я узнаю, что-то страшное про дурных детей и про Еремевну. Я визжу от страха и радости и точно ужасаюсь и радуюсь, что мне страшно, и хочу, чтобы тот, кто меня пугает, не знал, что я узнал ее. Мы затихаем, но потом опять нарочно начинаем перешептываться, чтобы вызвать опять Еремевну.

Подобное воспоминанию Еремевны есть у меня другое, вероятно, позднейшее по времени, потому что более ясное, но навсегда оставшееся для меня непонятным. В воспоминании этом играет главную роль немец Федор Иванович, наш учитель, но я знаю наверно, что еще я не нахожусь под его надзором, следовательно это происходит до пяти лет. И это первое мое впечатление Федор Ивановича. И происходит это так рано, что я еще никого – ни братьев, ни отца, никого не помню. Если и есть у меня представление о каком-нибудь отдельном лице, то только о сестре, и то только потому, что она одинаково со мной боялась Еремевны. С этим воспоминанием соединяется у меня тоже первое представление о том, что в доме у нас есть верхний этаж. Как я забрался туда, сам ли зашел, кто меня занес, я ничего не помню, но помню то, что нас много, мы все хороводом держимся рука за руку, в числе держащихся есть чужая женщина (почему-то мне помнится, что это прачка), и мы все начинаем вертеться и прыгать, и Федор Иванович прыгает, слишком высоко поднимая ноги и слишком шумно и громко, и я в одно и то же мгновение чувствую, что это нехорошо, развратно, и замечаю его и, кажется, начинаю плакать, и всё кончается.

Вот всё, что я помню до пятилетнего возраста. Ни своих нянь, теток, братьев, сестру, ни отца, ни комнат, ни игрушек я ничего не помню. Воспоминания более определенные начинаются у меня с того времени, как меня перевели вниз к Федору Ивановичу и к старшим мальчикам.

При переводе моем вниз к Федору Ивановичу и мальчикам я испытал в первый раз и потому сильнее, чем когда-либо после, то чувство, которое называют чувством долга, называют чувством креста, который призван нести каждый человек. Мне было жалко покидать привычное (привычное от вечности), грустно было, поэтически грустно, расставаться не столько с людьми, с сестрой, с няней, с теткой, сколько с кроваткой, с положком, с подушкой, и страшна была та новая жизнь, в которую я вступал. Я старался находить веселое в той новой жизни, которая предстояла мне, я старался верить ласковым речам, которыми заманивал меня к себе Федор Иванович, старался не видеть того презрения, с которым мальчики принимали меня, меньшого, к себе, старался думать, что стыдно было жить большому мальчику с девочками и что ничего хорошего не было в этой жизни наверху с няней, но на душе было страшно грустно, и я знал, что я безвозвратно терял невинность и счастие, и только чувство собственного достоинства, сознание того, что я исполняю свой долг, поддерживало меня. Много раз потом в жизни мне приходилось переживать такие минуты на распутьях жизни, вступая на новые дороги я испытывал тихое горе о безвозвратности утраченного. Я всё не верил, что это будет, хотя мне и говорили про то, что меня переведут к мальчикам, но, помню, халат с подтяжкой, пришитой к спине, который на меня надели, как будто отрезал меня навсегда от верха, и я тут в первый раз заметил не всех тех, с кем я жил наверху, но главное лицо, с которым я жил и которую я не помнил прежде. Это была тетинька Татьяна Александровна. Помню невысокую, плотную, черноволосую, добрую, нежную, жалостливую. Она надевала на меня халат, обнимая подпоясывала и целовала, и я видел, что она чувствовала то самое, что и я, что жалко, ужасно жалко, но должно. – В первый раз я почувствовал, что жизнь не игрушка, а трудное дело. Не то ли я почувствую, когда буду умирать: я пойму, что смерть или будущая жизнь не игрушка, а трудное дело.

Зачеркнуто: Я хочу попытаться описать <тот ход> всё, что я передумал и перечувствовал за эти 50 лет. Описать всё это было бы или слишком легко, если бы я писал только всё то, что сделало мое внешнее положение, или слишком трудно, если бы я хотел описать всё то, что сделало мою душу такою, какой она есть теперь, и я попытаюсь найти середину: буду описывать то, что сильнее действовало на меня и что привело меня

Недавно американка японского происхождения получила премию «Ясная Поляна» за роман «Моя рыба будет жить», который вышел в издательстве АСТ. Произведение она задумывала, как книгу о дзен-буддизме «для чайников». Но в процессе написания история разрослась до книжки обо всём на свете - религии, географии, экологии, квантовой физике, войне и ее последствиях, быте и нравах современной Японии, а главное - тесных отношениях писателя и читателя.

Шекспир и Мураками – мои учителя

– Рут, вы, наверное, знаете, что Ясная Поляна тесно связана с именем Льва Толстого…

– Я, конечно, читала «Войну и мир», «Анну Каренину», «Смерть Ивана Ильича», его статьи. Сложно получить филологическое образование в США и не изучать Льва Толстого.

– А еще именно он говорил о непротивлении злу насилием. По-моему, вполне в духе буддизма?

– Я помню, как в Америке развивалось движение за гражданские права, все тогда увлекались Мартином Лютером Кингом. А еще восхищались Махатмой Ганди и его непротивлением злу насилием. И я тогда и не догадывалась, что Толстой – человек, от которого все пошло. Замечательно, что идеологом философии стал писатель. К ним же отношение такое несерьезное: мол, это человек, который пишет какие-то истории. А тут совершенно другое. Толстой – очень важный человек в моей жизни.

– А еще какие писатели повлияли на ваше творчество?

– Их много. И от каждого я взяла понемногу. Тот же Толстой научил меня выписывать характеры и строить сюжет. Шекспир рассказал мне много о поэзии, Курт Воннегут – о юморе, Габриэль Гарсия Маркес – о чудесах, Харуки Мураками – о божественных мирах.

– Ваше творчество называют смесью Сэлинджера и Мураками?

– Мне это нравится. Можно сказать, я польщена. Здорово, что у вас в России сравнение с Сэлинджером считается похвалой. В Америке так было не всегда. Я еще раз прочитала его «Над пропастью во ржи» в 2006 году, перед тем как начать писать свой роман. И образ главного героя все время вертелся в моей голове. Я многое, конечно, прочла у Мураками. И роман «Моя рыба будет жить» – в чем-то своеобразное посвящение ему. Не зря одного из персонажей я так и назвала – Харуки.

– Вы с ним когда-либо общались?

– Нет, он очень серьезный писатель, поэтому не общается с людьми. (Смеется.)

Землетрясение в Японии разрушило замысел книги

– Сколько в романе «Моя рыба будет жить» правды и вымысла?

– Это художественное произведение, основанное на реальных событиях: например, землетрясении в Японии, цунами. Многие факты из жизни героини Рут взяты из моей жизни. Муж Оливер тоже фигурирует в книге.

– Я слышал, что вы переписали книгу после того, как цунами обрушилось на Японию?

– Все верно. Это была большая трагедия для Японии: цунами, землетрясение, авария на атомной станции Фукусима. Настоящая катастрофа, после которой мир изменился. До нее была одна Япония. После – совсем другая. И чтобы двигаться в повествовании вперед, нужно было принять эти события. Они разрушили не только мир, но и мой художественный замысел.

– Вы так трогательно рассказываете о Японии, хотя родились и живете, как я понимаю, в США. Кем себя ощущаете?

– Меня вырастила мама-японка. Я много лет провела в Японии, работала на местном телевидении, в прессе. У меня там есть родственники, друзья. То есть связи очень сильные. Я – американка с сильным японским влиянием.

– Чем вам помогает буддизм?

– Очень сложно жить в согласии с самим собой. Дзен помогает мне в этом. Я начала заниматься медитацией серьезно в 1992 году в Америке. Занимались с учителем из Тибета. В 2001 году я перебралась на западное побережье и встретила учителя Нормана Фишера. Но корни этого увлечения гораздо глубже. Мои бабушка и дедушка увлекались дзен-буддизмом. Я знала о медитации и буддийских практиках с детства. И даже пробовала медитировать, кода была совсем маленькой. Так что я играю с этим всю свою жизнь.

Два месяца жила в монастыре. Сбрила ради этого волосы

– Как вы сочетаете медитацию и писательство?

– Это две очень схожие вещи. Наверное, почти все писатели – немного буддисты. (смеется). Хотя поняла это не с самого начала. Я думала, что если продолжу заниматься практикой дзен, то не смогу писать. Но выяснилось, что это не так. Дзен и писательство – это как две руки, которые встретились. Сейчас мы один-два раз в год собираемся на неделю и вместе медитируем. Группа – примерно 50 человек. Сейчас мой день начинается с того, что я медитирую. Затем выпиваю чашечку кофе и сажусь писать.

– Кто ваш главный читатель?

– Я сама. Затем муж. В данном случае он был героем книги, поэтому обязательно дала ему прочитать. Мой редактор, она мой друг. И мне нравится мысль: пишу что-то, что порадует ее. Но я не думаю в этот момент о мире в целом. Он слишком велик.

Русанова Полина. 11 класс. 2009.

Лев Николаевич Толстой – одна из наиболее интересных и противоречивых фигур в русской литературе. Не было другого такого человека, который вызывал бы столь много различных эмоций и споров, который был бы так же часто обсуждаем и одновременно так мало понят не только современниками, но и многочисленными потомками.
В своей работе я, прежде всего, хочу попытаться понять, кем же остался Толстой в памяти современников и людей 20-21 веков. Для меня эта тема особенно интересна, так как прежде все, что я слышала о Толстом – это «автор «Войны и Мира»», «великий писатель», «самая знаменитая личность в русской литературе». Все эти слова ничего не говорят о личности писателя, о том, кем же он был и почему все-таки был великим человеком, а не просто талантливым писателем.

В процессе работы над этим небольшим исследованием, у меня сложилось впечатление, что Льва Николаевича Толстого в действительности не знал никто. Окружающие его люди видели только образ, навеянный творчеством Толстого, а возможно, и им самим. Навеянный с определенной, хорошо просчитанной целью. На мой взгляд, Лев Николаевич был прежде гениальным актером, а потом уже писателем. Более того, актером самовлюбленным, расчетливым, порой жестоким, с определенными «барскими» повадками, как бы Л.Н. Толстой ни заявлял о своем восхищении простым народом. Он бал аристократом в худшем значении этого слова. На эти мысли меня навели воспоминания молодого учителя, нанятого в одну из школ для деревенских ребятишек, основанную Львом Николаевичем в его имении. Н.П. Петерсон вспоминает, как они, молодые и неопытные, преклонялись перед величием графа, ссорились из-за того, кто больший приверженец толстовского учения, и многое другое. Но не это главное в его записях, на мой взгляд. Важно то, как Толстой вел себя с ними: не обращая внимания, с легким презрением, не считая необходимым выполнять собственные обещания, пожалуй, лучше всего подходит слово «рассеянно». И это великий человек? Тот, кого принято восхвалять и обожествлять? Кажется, что-то не так. Я придерживаюсь мнения, что великий человек велик и в своем отношении к окружающим его людям. Но Л.Н. Толстой – человек своего времени, своего воспитания и своей гениальности. А ко всему этому не обязательно быть еще и просто хорошим человеком. Пожалуй, это было бы даже лишним.
К тому же, сколько бы я ни читала воспоминаний современников, но так и не смогла найти того, кто воспринимал бы Л.Н. Толстого как простого человека. Так или иначе, но о нем судили через призму его таланта и идей. Пожалуй, только М.Горький говорил о Льве Николаевиче по-другому, и в его воспоминаниях сразу чувствуются эмоции. Толстой как бы оживает, теряя большую часть своего величия и оставаясь «хитреньким», расчетливым, задумчивым, увлеченным, самоуверенным и многое другое. В общем, начинает приобретать качества, свойственные в той или иной степени всем нам.
«Я не согласился с его оценкой, и это несколько раздражало его,» - вспоминает М. Горький один из своих разговоров со Львом Николаевичем и, честно говоря, меня эта фраза сильно смутила, в очередной раз, впрочем. Идеальный образ никак не хочет складываться в моей голове. Не получается и относиться равнодушно, скорее уж отношение складывается откровенно негативное. Кем же считал себя этот человек, что был настолько уверен в единственно верности своих идей и взглядов?
О нем говорят действительно много. По заслугам, в общем - то. 90 томов сочинений – это очень внушительно. Всем известное имя – это невероятный успех. Фактически новая религия, названная в его честь – это почти невозможно, но вот что кроме этого:
«… страстная, причудливая и капризная натура. И притом самая неудобная для жизни с другими людьми…(Из переписки В.П. Боткина и И.С. Тургенева)
«…высоконравственное и в то же время несимпатичное существо…»
(из записок И.С.Тургенева)
«.. был самым сложным человеком среди всех крупнейших людей XIX столетия…» (М.Горький, собрание сочинений)
«…из него выйдет человек замечательный – и я первый буду любоваться и рукоплескать – издали…» (И.С. Тургенев, собрание сочинений)
«…говорит ворчливо, капризно, сердито прищурив глаза…»
(М.Горький – «Лев Толстой»)

И в то же время, те же самые люди говорят о величии этого человека, писателя:
«…Милый, энергетический, бесподобный юноша – сокол!...а может быть – орел…» (Н.А. Некрасов, собрание сочинений)

«…перебродит это вино и сделается напитком, достойным Богов…»
(И.С. Тургенев, собрание сочинений)

« …он – богоподобен…» (М.Горький – «Лев Толстой»)

Это что касается современников, людей, на глазах которых проходила вся жизнь Л.Н. Толстого, и понятно, что он не мог оставить равнодушным никого, более того, он с первого взгляда завоевывал сердца людей, умел им нравиться и очаровывать не внешностью и манерами, а внутренним светом, свойственным гениям. Правда, не всем удавалось закрыть глаза на недостатки и оставалось наблюдать и рукоплескать со стороны, так случилось, например, в отношениях Л.Н. Толстого и И.С. Тургенева.
Сложилось у меня впечатление, что Лев Николаевич не терпел соперников и людей, несогласных с его мнением, с его идеями, с его гениальностью. На эту мысль меня натолкнуло его высказывание в адрес Ф.М. Достоевского, записанное М. Горьким. «Достоевский написал об одном из своих сумасшедших героев, что он живет, мстя себе и другим за то, что послужил тому, во что не верил. Это он сам написал, то есть это же он мог бы сказать про самого себя»; «Но для того, чтобы написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любил он здоровых людей. Он был уверен, что если сам он болен – весь мир болен,» - говорит Толстой. По – моему, очень похоже на обвинение и попытку защититься, принизив соперника. Кажется, уверенные в собственной правоте люди так не делают. Что же касается моего замечания о людях, с Л.Н. Толстым не согласных, тут я опять приведу цитату М.Горького: «Я не соглашался с его оценкой, и это несколько раздражало его,» - подобные качества тоже не говорят в пользу Льва Николаевича. Он был педагогом, великолепным учителем и нес свои идеи, как теоремы, нет, даже как аксиомы, которые должно просто принимать на веру – и это еще одна грань гениальности Л.Н. Толстого.
А вот из желания учить и нежелания современных подростков учиться на чужом опыте появляется преграда между его творчеством и нашими симпатиями, которую сложно преодолеть. Л.Н. Толстой скучен и сложен для понимания большинства подростков, в его произведениях не хватает действия, интриги, это как читать плохой учебник по истории, в который случайно затесались слова «любовь», «дружба» и другие выражения эмоций. Нам кажется, что наши проблемы намного важнее толстовских, наша жизнь намного ярче и полнее, чем его, и концентрировать свое внимание на романах Толстого, когда хочется успеть нагуляться – сложно. Заглотнул, запил и ладно: так происходит чтение произведений Толстого, входящих в обязательную школьную программу. И вместо того, чтобы разбираться в длинных запутанных предложениях, как будто написанных на чужом языке, хочется закричать, чтобы нас оставили в покое, что нам не нужны эти наставления с каждой строчки. Мол, мы сами с усами.
«О Льве Толстом я всегда держался того мнения, что пишет он плохо. Плоско, пресно, неумно. Абсолютно без "драйва", без "изюма". И чертовски назойлив со своей назидательностью и нравоучительностью,» - это цитата из одного из он-лайн дневников. При условии, что у автора этого высказывания у самого уже дети. А когда он был подростком, то и его в школе заставляли читать «Войну и мир», «Анну Каренину» и так далее, да только много ли пользы может быть извлечено из чтения, если содержание настолько от нас далеко?
На мой взгляд, это все должно происходить исключительно в добровольном порядке, когда человек «созреет» для творчества Л.Н. Толстого, а пока мы можем воспринимать все это лишь как нудное домашнее задание, а задумываться о самом Льве Николаевиче не тянет вообще.
Оставим его современникам и концу 19 века, там он жил и умер и заставил нас помнить, а окружающих сожалеть об утрате.
Но те, кто знали человека – знали его писателем, а остальное – умелая игра на чувствах. Мы не знаем ни человека, ни писателя, но узнавать не хотим.
Л.Н. Толстой жил, разбираясь в себе, не сочтя нужным жить для других, а мы в отместку знаем образ, а не его самого. И пусть имя бессмертно, но человека для нас за ним не стоит.

Безусловно, я ни в коем случае не умаляю заслуг Л.Н. Толстого и его гениальности. Я говорю только о том, что он был не самым достойным человеком, и его обожествление, на мой взгляд, неуместно. Каждый человек сам для себя решит: уважать Толстого или нет, любить или ненавидеть. А общепризнанная его гениальность не должна означать всеобщее перед ним преклонение.

Графа Льва Толстого, классика российской и мировой литературы, называют мастером психологизма, создателем жанра романа-эпопеи, оригинальным мыслителем и учителем жизни. Произведения гениального писателя – величайшее достояние России.

В августе 1828 года в имении Ясная Поляна в Тульской губернии родился классик российской литературы. Будущий автор «Войны и мира» стал четвертым ребенком в семье именитых дворян. По отцовской линии он принадлежал к старинному роду графов Толстых, служивших и . По материнской линии Лев Николаевич – потомок Рюриков. Примечательно, что у Льва Толстого и общий предок – адмирал Иван Михайлович Головин.

Мама Льва Николаевича – урожденная принцесса Волконская – скончалась от родовой горячки после рождения дочери. На тот момент Льву не было и двух лет. Спустя семь лет умер глава семейства – граф Николай Толстой.

Уход за детьми лег на плечи тетки писателя – Т. А. Ергольской. Позже опекуншей осиротевших детей стала вторая тетушка – графиня А. М. Остен-Сакен. После ее смерти в 1840 году дети переехали в Казань, к новой опекунше – сестре отца П. И. Юшковой. Тетушка повлияла на племянника, и детство в ее доме, считавшемся самым веселым и гостеприимным в городе, писатель назвал счастливым. Позже Лев Толстой описал впечатления от жизни в усадьбе Юшковых в повести «Детство».

Начальное образование классик получил дома от немецких и французских преподавателей. В 1843 году Лев Толстой поступил в Казанский университет, выбрав факультет восточных языков. Вскоре из-за низкой успеваемости перешел на другой факультет – юридический. Но и здесь не преуспел: через два года оставил университет, не получив степени.

Лев Николаевич вернулся в Ясную Поляну, желая по-новому наладить отношения с крестьянами. Затея провалилась, зато молодой человек исправно вел дневник, любил светские развлечения и увлекся музыкой. Часами Толстой слушал , и .

Разочаровавшись жизнью помещика после проведенного в деревне лета, 20-летний Лев Толстой покинул имение и перебрался в Москву, а оттуда в Петербург. Молодой человек метался между подготовкой к кандидатским экзаменам в университете, занятиями музыкой, кутежами с картами и цыганами, и мечтами стать то чиновником, то юнкером конногвардейского полка. Родные называли Льва «самым пустяшным малым», а раздавать наделанные им долги пришлось годами.

Литература

В 1851 году брат писателя – офицер Николай Толстой – уговорил Льва ехать на Кавказ. Три года Лев Николаевич жил в станице на берегу Терека. Природа Кавказа и патриархальная жизнь казачьей станицы позже отобразились в повестях «Казаки» и «Хаджи-Мурат», рассказах «Набег» и «Рубка леса».

На Кавказе Лев Толстой сочинил повесть «Детство», которую опубликовал в журнале «Современник» под инициалами Л. Н. Вскоре написал продолжения «Отрочество» и «Юность», объединив повести в трилогию. Литературный дебют оказался блестящим и принес Льву Николаевичу первое признание.

Творческая биография Льва Толстого развивается стремительно: назначение в Бухарест, перевод в осажденный Севастополь, командование батареей обогатили писателя впечатлениями. Из-под пера Льва Николаевича вышел цикл «Севастопольских рассказов». Сочинения молодого литератора поразили критиков смелым психологическим анализом. Николай Чернышевский нашел в них «диалектику души», а император прочитал очерк «Севастополь в декабре месяце» и выразил восхищение талантом Толстого.

Зимой 1855 года 28-летний Лев Толстой прибыл в Петербург и вошел в кружок «Современник», где его радушно встретили, назвав «великой надеждой русской литературы». Но за год писательская среда с ее спорами и конфликтами, чтениями и литературными обедами надоела. Позже в «Исповеди» Толстой признался:

«Люди эти мне опротивели, и сам себе я опротивел».

Осенью 1856 года молодой писатель уехал в имение Ясная Поляна, а в январе 1857 – за границу. Полгода Лев Толстой путешествовал по Европе. Побывал в Германии, Италии, Франции и Швейцарии. Вернулся в Москву, а оттуда – в Ясную Поляну. В родовом имении занялся обустройством школ для крестьянских ребятишек. В окрестностях Ясной Поляны с его участием появилось двадцать учебных заведений. В 1860-м писатель много путешествовал: в Германии, Швейцарии, Бельгии он изучал педагогические системы европейских стран, чтобы применить увиденное в России.

Особую нишу в творчестве Льва Толстого занимают сказки и сочинения для детей и подростков. Писатель создал для маленьких читателей сотни произведений, среди которых добрые и поучительные сказки «Котенок», «Два брата», «Еж и заяц», «Лев и собачка».

Школьное пособие «Азбука» Лев Толстой написал для обучения детей письму, чтению и арифметике. Литературно-педагогическая работа состоит из четырех книг. Писатель включил в нее поучительные истории, былины, басни, а также методические советы учителям. В третью книгу вошел рассказ «Кавказский пленник».

В 1870 годы Лев Толстой, продолжая учить крестьянских детей, написал роман «Анна Каренина», в котором противопоставил две сюжетные линии: семейную драму Карениных и домашнюю идиллию молодого помещика Левина, с которым отождествлял себя. Роман лишь на первый взгляд казался любовным: классик поднял проблему смысла существования «образованного сословия», противопоставив ему правду мужицкой жизни. «Анну Каренину» высоко оценил .

Перелом в сознании писателя отразился в произведениях, написанных в 1880-ых. Духовное прозрение, меняющее жизнь, занимает центральное место в рассказах и повестях. Появляются «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Отец Сергий» и рассказ «После бала». Классик российской литературы рисует картины социального неравенства, бичует праздность дворян.

В поисках ответа на вопрос о смысле жизни Лев Толстой обратился к Русской православной церкви, но и там не нашел удовлетворения. Писатель пришел к убеждению, что христианская церковь коррумпирована, а под видом религии священники продвигают ложное учение. В 1883 году Лев Николаевич основал издание «Посредник», где изложил духовные убеждения с критикой Русской православной церкви. За это Толстого отлучили от церкви, за писателем наблюдала тайная полиция.

В 1898 году Лев Толстой написал роман «Воскресение», получивший одобрительные рецензии критиков. Но успех произведения уступал «Анне Карениной» и «Войне и миру».

Последние 30 лет жизни Лев Толстой с учением о ненасильственном сопротивлении злу признан духовным и религиозным лидером России.

"Война и мир"

Лев Толстой недолюбливал свой роман «Война и мир», называя эпопею «многословной дребеденью». Произведение классик писал в 1860-х, живя с семьей в Ясной Поляне. Первые две главы, названные «1805 год», напечатал «Русский вестник» в 1865 году. Спустя три года Лев Толстой написал еще три главы и завершил роман, вызвавший бурные споры критиков.

Черты героев произведения, написанного в годы семейного счастья и душевного подъема, романист взял из жизни. В княжне Марье Болконской узнаваемы черты матери Льва Николаевича, ее склонность к рефлексии, блестящее образование и любовь к искусству. Чертами отца – насмешливость, любовь к чтению и охоте – писатель наградил Николая Ростова.

При написании романа Лев Толстой трудился в архивах, изучал переписку Толстых и Волконских, масонские рукописи, побывал на Бородинском поле. Молодая жена помогала ему, переписывая черновики набело.

Роман читался взахлеб, поразив читателей широтой эпического полотна и тонким психологическим анализом. Лев Толстой характеризовал произведение как попытку «написать историю народа».

По подсчетам литературоведа Льва Аннинского, к концу 1970 годов только за рубежом произведения российского классика экранизировали 40 раз. До 1980-го эпопею «Война и мир» сняли четырежды. Режиссеры Европы, Америки и России сняли 16 фильмов по роману «Анна Каренина», «Воскресение» экранизировано 22 раза.

Впервые «Войну и мир» экранизировал режиссер Петр Чардынин в 1913 году. Более всего известен фильм, снятый советским режиссером в 1965 году.

Личная жизнь

На 18-летней Лев Толстой женился в 1862 году, когда ему исполнилось 34 года. Граф прожил с супругой 48 лет, но жизнь пары трудно назвать безоблачной.

Софья Берс – вторая из трех дочерей врача Московской дворцовой конторы Андрея Берса. Семья жила в столице, но летом отдыхала в тульском имении неподалеку от Ясной Поляны. Впервые Лев Толстой увидел будущую жену ребенком. Софья получила домашнее образование, много читала, разбиралась в искусстве и окончила Московский университет. Дневник, который вела Берс-Толстая, признан образцом мемуарного жанра.

В начале супружеской жизни Лев Толстой, желая, чтобы между ним и женой не было тайн, дал Софье прочитать дневник. Шокированная супруга узнала о бурной молодости мужа, увлечении азартными играми, разгульной жизни и крестьянской девушке Аксинье, ждавшей от Льва Николаевича ребенка.

Первенец Сергей родился в 1863 году. Вначале 1860-х Толстой взялся за написание романа «Война и мир». Софья Андреевна помогала мужу, несмотря на беременность. Всех детей женщина учила и воспитывала дома. Пятеро из 13 детей умерли в младенческом или раннем детском возрасте.

Проблемы в семье начались после окончания работы Льва Толстого над «Анной Карениной». Писатель погрузился в депрессию, выражал недовольство жизнью, которую так старательно обустраивала в семейном гнезде Софья Андреевна. Нравственные метания графа привели к тому, что Лев Николаевич потребовал от родных отказаться от мяса, алкоголя и курения. Толстой заставлял жену и детей одеваться в крестьянскую одежду, которую сам мастерил, и пожелал отдать нажитое имущество крестьянам.

Софья Андреевна приложила немалые усилия, чтобы отговорить мужа от идеи раздать добро. Но произошедшая ссора расколола семью: Лев Толстой ушел из дома. Вернувшись, писатель возложил обязанность переписывать черновики на дочерей.

Смерть последнего ребенка – семилетнего Вани – ненадолго сблизила супругов. Но вскоре взаимные обиды и непонимание отдалили их окончательно. Софья Андреевна находила утешение в музыке. В Москве женщина брала уроки у преподавателя, к которому появились романтические чувства. Их отношения остались дружескими, но граф не простил жене «полуизмены».

Роковая ссора супругов случилась в конце октября 1910 года. Лев Толстой ушел из дома, оставив Софье прощальное письмо. Он написал, что любит ее, но иначе поступить не может.

Смерть

82-летний Лев Толстой в сопровождении личного врача Д. П. Маковицкого покинул Ясную Поляну. В пути писатель заболел и сошел с поезда на железнодорожной станции Астапово. Последние 7 дней жизни Лев Николаевич провел в домике станционного смотрителя. За новостями о состоянии здоровья Толстого следила вся страна.

Дети и жена приехали на станцию Астапово, но Лев Толстой не хотел никого видеть. Не стало классика 7 ноября 1910 года: он умер от воспаления легких. Супруга пережила его на 9 лет. Похоронили Толстого в Ясной Поляне.

Цитаты Льва Толстого

• Каждый хочет изменить человечество, но никто не задумывается о том, как изменить себя.
• Все приходит к тому, кто умеет ждать.
• Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
• Всякий пусть метет перед своей дверью. Если каждый будет делать так, вся улица будет чиста.
• Без любви жить легче. Но без нее нет смысла.
• У меня нет всего, что я люблю. Но я люблю все, что у меня есть.
• Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает.
• Величайшие истины - самые простые.
• Все строят планы, и никто не знает, проживет ли он до вечера.

Библиография

• 1869 – «Война и мир»
• 1877 – «Анна Каренина»
• 1899 – «Воскресение»
• 1852-1857 – «Детство». «Отрочество». «Юность»
• 1856 – «Два гусара»
• 1856 – «Утро помещика»
• 1863 – «Казаки»
• 1886 – «Смерть Ивана Ильича»
• 1903 – «Записки сумасшедшего»
• 1889 – «Крейцерова соната»
• 1898 – «Отец Сергий»
• 1904 – «Хаджи-Мурат»