Эрмитаж в годы блокады. Ценою жизни: как ленинградские музейщики спасали шедевры культуры

Программу "Путешествие в Эрмитаж" ведет из петербургской студии "Радио России" Анна Всемирнова .

28 января в фойе Эрмитажного театра открылась выставка. Она называется "Эрмитаж в годы блокады" . Среди событий нынешней памятной ленинградской недели января это экспозиция занимает негромкое, но особое место. Выставка продлится месяц, и за это время сюда не раз придут и все эрмитажники, поскольку для них это домашняя, семейная история, ведь в Эрмитаже работают династии, и непременно все посетители Эрмитажа, путешествующие по залам музея.

Здесь они увидят, как выглядели в годы войны залы живописи с пустыми рамами. Полотна были отправлены в тыл страны, в эвакуацию, а рамы оставались на своих местах. Увидят и особый план зданий Эрмитажа. Сегодня ведь все умеют читать планы залов Зимнего дворца (Эрмитажа), чтобы найти нужный. Но вот на том, что представлен на выставке, отмечены места попадания снарядов и авиабомб. 30 снарядов попали в Эрмитаж. Первый разорвался вечером 18 сентября 1941 года. Взрывная волна вышибла зеркальные окна зала Афины. Последний разорвался в Гербовом зале Зимнего дворца 2 января 1944 года, за 25 дней до того, как Ленинград был освобождён от вражеской блокады.

На выставке повседневная жизнь Эрмитажа предстаёт по рисункам художников, которые жили в бомбоубежищах, устроенных в подвалах Зимнего дворца. Напомню, фотографии в окружённом вражескими войсками Ленинграде могли делать только военные корреспонденты. Ещё и поэтому так высока ценность этих рисунков, отметил на открытии выставки директор Эрмитажа Михаил Пиотровский .

М. Пиотровский: Знаменитые рисунки лишний раз показывают, что рисованное рукой лучше, чем фотография, как бы хороша фотография ни была. Как вы знаете, рисунки заменяют фотографию там, где фотография запрещена, например, в судах. Вот этот суд по поводу блокады и продолжается. События жизни Эрмитажа во время блокады стали предметом многих книг и исследований и превратились в символ противостояния злу, превратились в символ того, как культура должна осваивать то, что происходит в истории. Несколько лет тому назад Эрмитаж в наших знаменитых бомбоубежищах создал инсталляцию, воспроизводящую то бомбоубежище, которое там тогда было. Всё это брало за душу. Тогда же именно Эрмитаж вместе с Александром Сокуровым, и это не превзойдено, дали образец того, что нас ждёт на Дворцовой площади, когда благодаря свету прожекторов Александровская колонна превращалась в свечу. Вокруг неё лежал венок памяти со свечами, и прошёл маленький военный парад.

О блокаде не только надо помнить, надо эту память всё время вбивать в головы людям, всему миру. Так вот, что касается возрождения Музея обороны Ленинграда . В какой форме он теперь будет существовать, это тоже очень важная вещь для Эрмитажа ещё и потому, что учёный секретарь Эрмитажа Лев Львович Раков был создателем этого музея и был одним из тех, кто пострадал невинно за этот музей, был репрессирован. И это тот музей, который действительно был репрессирован.

Поэтому мы должны приложить все усилия, духовные, не только физические, чтобы он возродился таким, каким он должен быть, и отвечал на многие вопросов, на которые надо отвечать сегодня, когда мы говорим о блокаде, не просто вспоминая, как было страшно или как всё-таки мы победили. Есть два подхода к рассказу о блокаде. Рассказывать о ней, как о варианте Холокоста или как о неком варианте Сталинграда. И то и другое присутствует. Но есть очень важная вещь, которая прозвучала многажды в эти дни, что новая формулировка событий, которым 70 лет, не просто безграмотная, она предполагает исключение не просто гражданского населения из тех, кто помог снять блокаду, а просто исключение Ленинграда из чего-то особенного, а включение его просто в обычный ряд. Да, было много сражений, много побед, среди них - победа под Ленинградом. Это не совсем так. Потому что никакой победы под Ленинградом не состоялось бы, если бы люди, которые жили в Ленинграде, душой своей (это мистика) не защитили бы город. Ленинград - особая вещь. Собственно, за эту особость и было "ленинградское дело", за эту особость и был ликвидирован Музей обороны Ленинграда. Поэтому его возрождение - это очень важный исторический жест, а не только отдача долга памяти. Хиросима , Дрезден и Ленинград - вот лицо второй мировой войны. И об этом в первую очередь надо помнить и рассказывать.

Архивные документы, фотографии, приказ о назначении дежурных дневной и ночной смен на крышах музея. Во время воздушных бомбардировок и обстрелов в их задачу входило тушить зажигательные бомбы. На выставке представлена медаль "За оборону Ленинграда" директора Эрмитажа в годы блокады Иосифа Абгаровича Орбели . Отчёт о состоянии пациентов стационара Эрмитажа… Вот, например, листок за 22 февраля 1942 года: "На довольствии состояли: лежачих - 67, ходячих - 33 человека. Итого: 100 человек" . Удостоверение научного сотрудника . Он был начальником охраны Эрмитажа в 1942 году. И в его обязанность входили ежедневные обходы зданий.

Рассказывает одна из сегодняшних ветеранов Эрмитажа, ведущий методист научно-просветительского отдела Людмила Николаевна Воронихина , супруга Павла Филипповича Губчевского .

Л. Воронихина: В Двадцатиколонном зале, через который мы проходили, колонны массивные, и вот представьте себе его абсолютно чёрной ночью, и ты идёшь с маленьким фитильком, когда уже не было света. Бывало идёшь и смотришь, потому что упадёшь, а все голодными были, еле держались на ногах, и никто тебя не найдёт.

После войны было подсчитано, что общая протяжённость маршрута по всем залам Эрмитажа составляла 22 километра, а до линии фронта от Дворцовой площади было меньше - всего 14 километров. Вместе с Людмилой Николаевной Воронихиной группа журналистов идёт сегодня тоже особым маршрутом в подвалы Зимнего дворца.

Л. Воронихина: Мы в третьем бомбоубежище, самом, пожалуй, знаменитом. И вот в том коридоре, в котором вы ожидали общей встречи, всё это пространство было сердцем блокадного Эрмитажа: штаб Эрмитажа, телефоны для связи с городом. Всего было 12 бомбоубежищ. Начали их делать своими собственными руками, и они есть в рисунках на выставке. Что надо было сделать? Надо было заложить полуподвальные окна, надо было найти мебель, но ни в коем случае не музейную. Музейная мебель хранилась отдельно, а что надо, уже уехало в далёкий тыл. Надо было что-то сделать с полами. Было холодно. И застланы они были здесь местами фанерой, а сверху были положены старые дорожки. Кроме того, здесь был, как можно увидеть на рисунках, стол, и обычная простыня висела между группами людей, которые здесь размещались. Сюда попадали, помимо эрмитажных сотрудников, сотрудники Русского музея, Музея революции, Академии художеств, художники, люди, прежде всего связанные с искусством.

Что делали эти люди? Если это была семья, то они могли с семьёй сюда прийти. Бабушка с детьми могли выйти и немножко воздухом подышать, а люди шли на работу. И для тех, кто оставался в музее, это была непрерывная работа. Тем самым люди себя держали.

Во время блокады были созданы или продолжены сотрудниками многие научные труды. В частности, Борис Борисович Пиотровский начал и почти закончил здесь свою книгу о Кармиер-Блуре, раскопках в Армении, в Ереване, которые проводились. И получил потом за эту книгу Государственную премию.

Здесь шли постоянные разговоры об искусстве, чтобы передать свои знания другому. Если убьют, чтобы другой рассказал. Тревоги иногда длились по семь часов подряд. Вот здесь в 3-м бомбоубежище слева в серединке есть дверь. Это была одна из комнат пожарной команды. И пожарная команда, там был и Б. Пиотровский, по тревоге должна была отсюда выбежать и быстро добежать до отдалённых залов. Но у неё была ещё другие помещения. Вон там есть маленькая лестница наверх, две комнаты - с одной стороны, своего канцелярия, и одна - с печкой. Вот там вечерами люди собирались и вели разговоры об искусстве, о том, что можно сделать в Эрмитаже, как что-то сохранять. Нужно было спасать вещи, которые оставались. И особенно нужно это было делать в 1942 году весной, когда была вода на полу, когда из Колыванской вазы вычерпнуто 500 вёдер воды, а из-под Висячего сада - тысяча вёдер. Всё надо было поднимать наверх. А в Эрмитаже остался преимущественно женский коллектив. В начале 1943 года было всего лишь 19 научных сотрудников. Среди них пожилые женщины, которые отказались эвакуироваться. Они сказали, что Ленинград не сдадут.

Весной 1942 года лопнули трубы в подвалах под залами античного искусства. Там хранилась часть коллекции фарфора, которую не успели эвакуировать из Ленинграда. Фарфор закопали в мягкий песок, но всё залила вода. В высоких резиновых сапогах в кромешной тьме научные сотрудницы Эрмитажа, двигаясь, чтобы не наступить на хрупкий фарфор, несколько часов на ощупь вынимали вещь за вещью. 16 тысяч предметов! А потом по тёмной крутой лестнице, нащупывая ступени ногами, выносили всё спасённое на свет, мыли от грязи, сушили. И все диву дались, так как ничего не было разбито. Это лишь один из примеров блокадной жизни музея и его хранителей.

Л. Воронихина: А стоим мы сейчас в той части, где размещался художник Александр Никольский , чьи работы в большом количестве представлены на выставке. Он под Новый год в 1941 году собрал и тех, кто здесь жил, и тех, кто был знаком ему из других бомбоубежищ, и показал свои большие рисунки. На них запечатлено, во что превратились прекрасные залы, по которым мы сейчас идём и в которых мы показываем замечательные достижения культуры, искусства, труды многих поколений, в те холодные, жёсткие дни блокады. И здесь вы видите на белой стене Noli. Это девиз, который он начертал. |Это слова Архимеда , который их произнёс, когда над ним занёс меч римлянин: "Не тронь мои чертежи" ("Noli turbare circulos meos") . Вот эти слова здесь как раз и начертаны.

На чердаке Зимнего дворца над Комендантским подъездом, а это сторона, которая при артобстреле была наиболее опасна, мы тоже увидели следы войны. Рассказывает Сергей Маценков , научный сотрудник отдела истории и реставрации памятников архитектуры Эрмитажа.

С. Маценков: В этой будке до революции находился пост пожарного часового. Она раньше стояла у флагштока на крыше, теперь она стоит здесь. Во время войны в ней несли дежурство бойцы команд самозащиты Эрмитажа. Они защищали Эрмитаж от зажигательных бомб. Ещё на крыше находились две будки вышковых наблюдателей - на Георгиевском зале и у стеклянных просветов Нового Эрмитажа. Там несли дежурство бойцы команды ПВО, которые докладывали о возгораниях, которые происходили в городе. На территорию Эрмитажа, вернее, в комплекс дворцовых зданий, попали две авиабомбы и три снаряда, в том числе снаряды рвались и здесь. И мы сейчас стоим около повреждений стропильной фермы. Снаряд разорвался вон там, досталось и этой ферме. Таких мест с повреждениями на чердаке мы нашли девять.

"Мёртвый, как гробница, Эрмитаж" , - так с болью и горечью написала об Эрмитаже в своей "Ленинградской поэме" Вера Инбер . Застывший от холода над Невой он таким казался, но таким не был. А о том, как он жил и боролся, рассказывает мемориальная доска с именами погибших сотрудников Эрмитажа и открывшаяся в эти дни экспозиция в фойе Эрмитажного театра.

О блокаде рассказывают те, кто вынес на своих плечах тяготы военного времени. Те, кто спасал музей, оставаясь в Ленинграде. Те, кто хранил сокровища из коллекций Государственного Эрмитажа в Свердловске, куда уже в июле двумя эшелонами было эвакуировано 1 миллион 118 тысяч экспонатов.

«22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие — все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж… К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья»

Директор Эрмитажа академик И. А. Орбели

«Все советские граждане вступили в 1941 год с тревогой. В Эрмитаже, в крепких подвалах строились надежные бомбоубежища; для эвакуации ценностей музея были подготовлены ящики, каждый из них имел свой номер, список предметов, которые должны быть в нем помещены, упаковочный материал, а в ящиках, предназначенных для картин, были подготовлены гнезда по размеру подрамников, что значительно облегчало упаковку».

Б. Б. Пиотровский

«Все, что могло понадобиться для эвакуации, было заготовлено задолго до войны. Помню, у меня в кабинете чуть ли не два года стояли в углу несколько длинных струганных палок. Я сама не верила, что придет время, когда мы накатаем на эти палки ткани коптского Египта, отправляя их на Урал».

М. Э. Матье

«Все мы находились на казарменном положении. Работы велись круглосуточно… Ящики, в которые укладывались вещи, стояли на полу, и все время приходилось работать внаклонку. Вскоре у многих из нас появилось носовое кровотечение. Выбившись из сил, прикорнешь под утро на полчаса… Сознание мгновенно выключится, а полчаса или час спустя какой-то внутренний толчок снова включит сознание, отряхнешься — и опять за дело».

А. В. Банк

«Орбели кликнул клич. Это была самомобилизация всей ленинградской интеллигенции: профессора Академии, искусствоведы, старые и молодые художники пришли сюда в первые же часы войны, пришли по зову сердца. Надо было торопиться. Враг подходил к городу. Реставраторы дали согласие срезать картины с подрамников. Так было быстрее. Но что значит срезать картины?! Художники на это не пошли. Сократили время отдыха, сна».

Художница
Л. А. Рончевская

«Работаем с утра до позднего вечера. Ноги гудят. Снимаем картины со стен… Обычного чувства трепета перед шедеврами нет, хотя «Данаю» заворачиваем нарочито медленно. Скорее, скорее все это убрать! Внизу скульпторы что-то упаковывают в ящики. По залам всюду Орбели. С каждым днем бригада художников редеет. Пустой Эрмитаж похож на дом, из которого вынесли покойника».

Художница
Е. В. Байкова

«Дорогие товарищи!
146 ребят живы и здоровы и шлют привет своим родителям. Наша дорога была очень трудна. Мы не только не могли всех ребят положить на ночь, но даже посадить. Я не говорю о персонале, который стоял или, если сидел, то на подножке вагона, на ступеньках. Ехали трое суток. Несмотря на большой запас воды, на вторые сутки вода стала иссякать. Кипятка на станциях почти не было, а если и был, то на 2500 ребят эшелона — 80 литров. Каждая кружка воды бралась с боя. Нам пришлось ввести норму».

Письмо Л. В. Антоновой

Приказ по Государственному Эрмитажу:

«Полагать в длительной командировке с 4 июля с.г. для сопровождения эвакуируемых детей… зав. Школьным лекторием Антонову Л.В.»

«В перспективе событий, в центре которых находитесь Вы и оставшиеся на месте наши товарищи, все наши заботы представляются мелкими… Но от этих мелочей во многом зависит судьба доверенного нам имущества и самый смысл нашей командировки».

Из письма В. Ф. Левинсона-Лессинга

«После ухода второго эшелона в Эрмитаже дел оставалось еще очень много. Следовало снять со стен и накатать на валы большие полотна, спустить с пьедесталов и перенести вниз мраморные и бронзовые статуи, убрать из залов люстры, мебель, бронзу. Все эти предметы были спущены по деревянному настилу в залы первого этажа и расположены под монументальными сводами здания в строго определенном, продуманном порядке».

М. И. Щербачева

«Эвакуация отшумела, началась наша жизнь на крышах. Воздушные тревоги становились все более длительными, и в первый период блокады мы буквально не слезали с крыш. Во время воздушных бомбардировок и артиллерийских обстрелов от чердаков во многом зависела судьба эрмитажных залов. На крышах дежурили кладовщица и экскурсовод, археолог и кровельщик».

П. Ф. Губчевский

«Вечером дежурил в будке на дворцовой крыше с реставратором древней русской живописи Федором Антоновичем Каликиным. У него самого какой-то иконописный вид — длинная окладистая борода, высокий открытый лоб и ясные голубые глаза. При известии о нашем отходе на фронтах он при мне на дежурстве вдруг разрыдался, а ведь обычно Федор Антонович спокоен и сдержан. Какая огромная сила любви к Родине у этого человека! 27 октября 1941 г.»

Из дневника В. В. Калинина

«Начались будни пожарной команды.

В Эрмитаже было очень много работы. Надо было укрыть оставшиеся музейные ценности в надежные места, приспособить все залы и помещения к военной обстановке. На стекла многочисленных окон наклеивали полоски бумаги крест-накрест, для того чтобы при ударе взрывной волны стекла не рассыпались мелкими осколками. Надо было для противопожарной обороны в залы нанести горы песка и поставить ванны с водой для тушения зажигательных бомб».

Б. Б. Пиотровский

«Самой объемной работой была подготовка бомбоубежищ в подвалах, которые надо было приспособить для жилья, изготовить и расставить койки, заложить кирпичом окна, подготовить канализацию.

Когда в сентябре начались систематические налеты немецкой авиации, то в бомбоубежищах Эрмитажа и Зимнего дворца жило две тысячи человек: оставшиеся сотрудники музея с семьями, ученые, музейные работники, деятели культуры и другие, также с семьями…»

Б. Б. Пиотровский

«Вход в бомбоубежища 2-е и 3-е — через Двадцатиколонный зал. Ночью этот путь был поистине фантастичным до жуткости. Светомаскировки на больших музейных окнах не было, и, следовательно, света зажигать было нельзя. Поэтому в Двадцатиколонном зале — в торцах его — стояли на полу аккумуляторы с маленькими электрическими лампочками. Все остальное было черно как сажа. Впереди в кромешной тьме мерцал маленький путеводный огонек. Собьешься с пути — наткнешься на колонну, витрину или косяк двери».

Архитектор А. С. Никольский
(1884 — 1953)

«10 декабря 1941 года в окруженном, скованном полной блокадой Ленинграде, в одном из залов Эрмитажа, где температура дошла уже до минус 12 градусов, проходило торжественное заседание, посвященное 500-летию великого узбекского поэта Навои. Когда звучали стихи Навои, воздух содрогался от разрывов немецких снарядов, но никто из зала, где шло заседание, не вышел».

Директор Эрмитажа академик И.А. Орбели

«В ноябре продовольственное положение резко ухудшилось. Гражданское население стало получать на день 125 грамм хлеба, бойцы местной обороны 200 грамм и изредка суп… Иногда в качестве десерта выдавалась половина таблички столярного клея, а кусочек осетрового клея из реставрационных запасов казался верхом роскоши».

Б. Б. Пиотровский

«Невыносимо хотелось есть зимой 1941 -1942 года… Как-то раз особенно щедрыми оказались матросы на Дворцовой набережной. Они кинули мне целую охапку душистых веток сосны. Весь путь домой я их грызла, дотла уничтожила и нежную кору и иглы… Весной же 1942 года трава была таким же спасением, как столярный клей, как сыромятные ремни».

Художница
В. В. Милютина
(1903-1987)

«Долгие часы дежурства на постах научные сотрудники даром не теряли, они занимали время разговорами на научные темы. Одно время в ротонде Зимнего дворца я стоял на посту вместе с великолепным ученым, безвременно погибшим, А.Я.Борисовым; я его образовывал в области археологии, а он меня в области семитологии. Научная работа облегчала нам тяжелую жизнь. Те, кто был занят работой, легче переносили голод».

Б. Б. Пиотровский

«Полностью использована вся площадь в Висячем саду и почти вся полезная площадь на Большом дворе. Окучка картофеля и прополка гряд произведены своевременно».

Из отчёта за июль 1942 г.

«Когда установились сухие солнечные дни, мы вытащили всю мягкую мебель во двор. Обивка на диванах, креслах, стульях не была видна под толстым пушистым слоем плесени, будто не бархатом и атласом были они обиты, а отвратительной зелено-желтой цигейкой. Солнце высушивало плесень, и тогда мы пускали в ход щетки и метелки. Весь день — пыль столбом и резкий, едкий запах сернистого газа…»

А. М. Аносова

В подвале под залом Афины нужно было укрыть тысячи предметов. Каждую вещь мы до половины закапывали в песок. Фарфоровые статуэтки, вазы, сервизы мы старались расставлять не только по размерам, но и по стилям — давала себя знать профессиональная привычка музейщика. Работали недели две. Огляделись перед уходом, сами поразились: экспозиция! Закончили мы работу утром 18 сентября».

Т. М. Соколова

«Вспоминается один из дней 1942 года, когда Петр Петрович Фирсов, главный инженер Эрмитажа, в нашем присутствии стал выламывать замок ржавой железной двери, ведущей в подвал. Открыв дверь, мы увидели море воды с плавающим в нем фарфором и люстры, сорвавшиеся в воду с прогнивших канатов. Многие были из Павильонного зала. В абсолютной темноте мы на ощупь доставали со дна этого моря затопленные вещи, наполненные грязью и песком».

Из воспоминаний
О.Э. Михайловой

«Сегодня в полковом клубе был выпускной вечер младших командиров, только что закончивших курс боевой подготовки. Тотчас же после вечера все отправляются на фронт. Приехали шефы — научные сотрудники Эрмитажа во главе с Иосифом Абгаровичем Орбели. После отъезда шефов военком сказал: «Я немного боялся. Думаю, приедет, разведет здесь научную теорию часа на два — прерывать неудобно, а людям в бой идти. А получилось неплохо. Хоть и академик, а как просто говорить умеет».

Текст из дневника
В.В. Калинина

«Доктор исторических наук профессор Наталья Давыдовна Флиттнер была всем известна как крупный исследователь культуры Древнего Востока. В годы блокады эта маленькая и сухонькая старушка читала лекции в военных госпиталях. Один из ее слушателей говорил: «Придет, бывало, к нам ваш профессор, сядет на стул или даже на стол и начнет рассказывать про гробницы древних фараонов, да так увлекательно, что мы и о ранах своих забывали».

О. Э. Михайлова

«В феврале 1942 г. я была включена в число пяти художников, которым поручено зафиксировать «ранения Эрмитажа».
В группу были зачислены: живописцы В.В. Кучумов и В.В. Пачулин, график А.В. Каплун и я — театральный художник, а кто был пятым, к сожалению, забыла…»

«…Нам предлагалось немедленно, завтра же приступить к изображению:

1/ разрушений зданий, причиненных бомбежками и артиллерийскими обстрелами,

2/ уборки помещений силами оставшихся в Ленинграде сотрудников музея

3/ вида залов, уже приведенных в порядок после эвакуации экспонатов и ликвидации разрушений».

«Опустевшие залы величественны и огромны, их стены в кристаллах измороси. Никогда они еще не казались мне такими великолепными. Прежде внимание обычно приковывали к себе живопись, скульптура или прикладное искусство, и малозаметным оставалось искусство создавших дворцы замечательных архитекторов и декораторов. Сейчас же здесь осталось только их изумительное искусство (да повсюду следы жестокого, безмозглого фашистского варварства)».

«Великолепие пустого, местами разрушенного Эрмитажа казалось нереальным. Мрамор и позолота под слоем инея. Иорданская лестница… страшно ступать на ступени, сплошь устланные кусочками какой-то пленки — это отслаивается и осыпается живопись плафона».

В. Милютина

«Месяц и один день идет бомбежка города. Месяц и один день слушаем мы с женой в темени чердака тянущее за душу пение немецких моторов, свист бомб и мягко качаемся вместе с домом от взрыва на этот раз не в нас попавшей бомбы. Вот тут-то и возник перед нами наш замечательный Эрмитаж с его замечательным директором и замечательными работниками. Мы перебрались в третье бомбоубежище и как камни заснули под несокрушимыми сводами».

«3-е бомбоубежище, предназначенное для сотрудников Эрмитажа, — это подвал под итальянскими залами с «просветами». Вдали налево в углу стоят наши постели.
В левом ближнем углу живут Верейские…»

«31 декабря 1941 года. В убежище нет света около полутора недель. Нет отопления. Сидим в темноте при коптилках. Но чувствуем себя неплохо и предполагаем встретить новый 1942 год. Я склеил из полуватмана небольшую елку. Делаю на нее украшения из золотой бумаги. Лучше ее подвесить к потолку…»

Из дневника
А.С. Никольского

Бомбоубежище № 5 — под египетскими залами. Рисунок А.С.Никольского.

Бомбоубежище № 7 — под итальянскими залами. Рисунок А.С.Никольского.

«Тридцать снарядов, выпущенных из дальнобойных орудий, и две авиабомбы попали в здания Музея, нанеся им значительные повреждения, десятки снарядов и бомб разорвались в непосредственной близости от зданий, осыпая осколками фасады и кровлю, а через оконные проемы также облицовки стен и потолки выставочных зал. Более
20 тысяч квадратных метров стекла было выбито из окон и световых фонарей; полностью оказались разрушены отопительная и водопроводная сети».

А. В. Сивков
(1890-1968),
с 1925 г. главный архитектор Эрмитажа

Снаряд попал в портик Нового Эрмитажа.

«18 марта с.г. во время артиллерийского обстрела в здания Эрмитажа попало шесть снарядов и четыре снаряда в непосредственной близости. Пять снарядов попало в крыши, пробило их и разорвалось на чердаке, причем пострадало 400 кв. м кровли, повреждены стропила и чердачные перекрытия…

От попавших в здание Зимнего дворца и упавших рядом с ним снарядов разбито до 3000 стекол и нанесено большое количество повреждений кладке и штукатурке фасадов и внутренних помещений Зимнего дворца».

«У всех карет и других предметов, находящихся в хранилище, выбиты стекла, частично испорчена резьба, повреждена лаковая роспись, испорчена обивка и отделка. Полностью разрушено 7 карет».

«После каждой бомбежки, каждого артобстрела надлежало произвести обход зданий — когда все гремит и грохочет, легко недоглядеть на нашей огромной территории даже серьезное происшествие. Однажды, обходя здание Нового Эрмитажа, я вошел в Двенадцатиколонный зал, где до войны помещался Отдел нумизматики. Поглядел вокруг — над галереей, где мы упаковывали монеты и медали, зияет дыра от прямого попадания снаряда!»

июль 1942 г.
П.Ф. Губчевский

«Случилось это через неделю после прорыва блокады. 25 января фугасная бомба весом в тонну разорвалась на Дворцовой площади. Зимний дворец …колоссальное здание колыхнулось, как утлый челн в бурном море. Взрывная волна, пройдя через Висячий сад, ворвалась в Павильонный зал и вышибла здесь уцелевшие стекла даже в окнах, обращенных на Неву…»

«…Ночью разыгралась пурга. Утром стало таять, а к вечеру ударил мороз. Мокрый снег смерзся с битым стеклом, образовав на полу сплошную ледяную кору. В моих руках был железный ломик. Сантиметр за сантиметром я осторожно скалывал лед и стекло».

«Почти все стекла в окнах Зимнего дворца на фасадах, обращенных в сторону Дворцовой площади и Адмиралтейства, выбиты; сделанная в летний сезон зашивка сорвана. Окна фасадов, обращенных внутрь Большого двора, имеют тот же характер повреждений… По другим зданиям Эрмитажа выбиты стекла и сорвана фанерная зашивка в 97 местах».

Из докладной записки о повреждениях,
причиненных зданиям музея

Снаряд попал в Большой двор Зимнего дворца.

«Выбито до 750 кв. метров стекла — в том числе в Гербовом зале, Фельдмаршальском зале, Петровском зале и в эрмитажных помещениях, имеющих богатую внутреннюю художественно-историческую отделку. Государственный Эрмитаж просит оказать содействие в получении 5,5 куб. метров фанеры».

Последний, тридцатый снаряд разорвался в Гербовом зале.

Из докладной записки о повреждениях, причиненных зданиям музея

В Растреллиевской галерее, находящейся ниже, образовалась большая пробоина. В соседнем Петровском зале взрывная волна от этого снаряда сорвала бронзовую люстру.

«Летом 1944 г., когда основные коллекции Эрмитажа находились еще в тылу, было решено устроить в Эрмитаже выставку тех экспонатов, которые не были эвакуированы. Выставка была размещена в двух галереях у висячего сада и в Павильонном зале. Эти помещения меньше пострадали от обстрелов и могли быть отремонтированы в сравнительно короткий срок. Несмотря на отсутствие самых ценных частей коллекции, выставка давала представление о характере основных разделов Эрмитажа».

А. Н. Изергина
(1906 — 1969),
специалист в области западноевропейского искусства

«Предстояло провести значительные работы в назначенных к открытию залах: восстановить отопительную сеть; вставить большое количество стекол в окна; привести в порядок полы и 24 сильно разрушенных люстры из Павильонного зала; повесить их на место и, наконец, натереть полы. Все это должен был сделать коллектив Эрмитажа, к моменту выставки насчитывающий лишь 130 человек».

А.В. Сивков

«Значение выставки было очень велико: это был первый этап восстановления нормальной жизни Музея, переход на работу мирного времени, ответ на никогда не угасавшие культурные запросы населения.

Жители Ленинграда воспринимали возможность вновь ходить по чистым и теплым залам Эрмитажа как заслуженную награду после перенесенных испытаний, как реальное доказательство блестящих побед над врагом».

А.Н. Изергина

11 октября 1945 г. началась разгрузка двух эшелонов, прибывших из Свердловска. «Проверка наличия ящиков установила полное совпадение их количества, шифров и номеров со списками ящиков, вывезенных из Эрмитажа в 1941 году в составе первого и второго эшелонов. 14 октября началась развеска картин Рембрандта».

«К 4 ноября 1945 года было открыто 69 залов общей площадью 10 083 квадратных метра. Вход в Музей был временно допущен с Халтуринского подъезда.

Великая Отечественная война стала страшным испытанием для всего Советского Союза. Тяжелая работа велась на полях сражений и в тылу. Об этом мало кому известно, но с первых же дней войны, несмотря на всю сложность ситуации, в которой оказалось государство, проводилась эвакуация музеев и выставочных галерей страны. Нам бы хотелось рассказать о том, какими невероятными усилиями удалось спасти сокровища Эрмитажа во время блокады Ленинграда.

Эрмитаж был крупнейшим собранием художественных и исторических ценностей не только Советского Союза, но и Европы. По воспоминаниям Б.Б.Пиотровского, который был директором Эрмитажа с 1964 по 1990 год, приготовления к эвакуации музея были сделаны задолго до 22 июня 1941 года. Еще в 1939 году были отданы соответствующие распоряжения о подготовке фонда Эрмитажа к эвакуации. Для большей части экспонатов были изготовлены индивидуальные ящики, все было подписано и пронумеровано. Именно этот факт, по мнению специалистов, сыграл решающую роль в успешной эвакуации большинства экспонатов Эрмитажа.

Это кажется невероятным, но, судя по этим сведениям, руководство страны знало о готовящейся войне и заранее позаботилось о сохранении культурного наследия. Никакой паники и хаоса не было: в первый же день войны, 22 июня, все сотрудники Эрмитажа были вызваны в музей и была начата работа по подготовке ценностей к отправке. Картины снимались со стен и упаковывались в специальные ящики, крупные полотна вынимались из подрамников и накатывались на валы по несколько штук. Все это делалось максимально аккуратно и бережно, несмотря на важность и срочность, которая была присуща ситуации.

В те суровые годы директором Эрмитажа был академик И.А.Орбели, который и руководил всеми работами по эвакуации художественных ценностей. Помимо сотрудников самого музея, готовить экспонаты к отправке помогали сотни ленинградцев, которые любили Эрмитаж. По воспоминаниям И.А.Орбели, «…все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки…К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья» .

В результате самоотверженной работы уже 30 июня 1941 года из Ленинграда ушел первый железнодорожный состав с ценностями Эрмитажа, а 20 июля был отправлен второй эшелон. В общей сложности примерно из 2 миллионов единиц хранения было эвакуировано около 1 миллиона 200 тысяч самых ценных экспонатов. Все сведения об эвакуации были строго засекречены. О том, что везут в вагонах, не знали даже железнодорожники, которые вели состав. Они могли только догадываться, что это было нечто ценное: один из вагонов был бронированным, а весь состав прикрывали от бомбежек зенитные орудия, размещенные на платформах.

Эвакуированные ценности были вывезены на Урал - в Свердловск (ныне Екатеринбург). Интересно, что в Свердловске не нашлось такого большого помещения, в котором бы уместились все ценности Эрмитажа, поэтому они были распределены по трем помещениям. Большая часть коллекции разместилась в Свердловской картинной галерее, остальными местами хранения стали польский католический костел Зачатия Святой Анны и Ипатьевский дом.

По свидетельствам сотрудников Свердловской картинной галереи, здание было полностью заставлено ящиками и коробками, от хранилищ до потолка второго этажа. Галерея в годы войны, естественно, не работала. Более того, в одном из залов был сооружен настоящий сейф: окна и двери были заложены кирпичами, а единственный вход был укреплен стальными решетками. В этом зале хранились самые ценные экспонаты Эрмитажа. Информация о том, где в Свердловске находятся ценности, вывезенные из Эрмитажа, являлась строго секретной. Руководство страны боялось, что фашисты могут разбомбить хранилище или направить диверсионную группу в город, для того, чтобы взорвать ценности.

Третий эшелон с экспонатами, к сожалению, вывезти не успели. Ленинград был блокирован фашистами 8 сентября 1941 года. Все что осталось, было спущено в подвальные помещения - бомбоубежища. Но даже во время войны Эрмитаж не прекращал своей работы: проводились выставки из оставшихся экспонатов, сотрудники читали выездные лекции. Летом в хорошую погоду из хранилищ доставали мебель и выносили ее на улицу для просушивания. В хранилищах было сыро, и антикварные предметы интерьера страдали от влажного воздуха. Чтобы произведения искусства не повредили подвальные мыши и крысы, сотрудники Эрмитажа приютили несколько десятков кошек, которые тоже внесли свой вклад в спасение культурных ценностей. Кстати, кошки находятся на службе музея и сегодня.

В благодарность за спасение части коллекции Эрмитажа Свердловской картинной галерее было передано более 200 картин, редкие книги, коллекция художественного стекала и фарфора, а также несколько скульптур и предметов мебельного искусства. Сегодня галерея имеет другое название: Екатеринбургский музей изобразительных искусств. А в память о тех непростых временах нашей истории в Екатеринбурге планируют создать культурно-просветительный центр «Эрмитаж-Урал».

22 июня 1941 года Гитлер напал на Советский Союз, и сотрудники Эрмитажа сразу же стали готовить к эвакуации музейные коллекции. Они работали круглые сутки. Им в помощь дали военных, которые помогали собирать, грузить экспонаты. Первый эшелон с эрмитажными коллекциями ушел буквально через несколько дней, в конце июня. Затем второй. А вот третий — не успел — 8 сентября 1941 года закрылось кольцо блокады.

Вывезли музейные экспонаты (примерно миллион) в Свердловск, часть из них разместили в подвалах Ипатьевского особняка, часть — в картинной галерее и костеле города. Директором филиала Эрмитажа в Свердловске был назначен Владимир Францевич Левинсон-Лессинг.

Музейные сокровища с третьего эшелона, который не успел уйти, остались в Ленинграде. Их вернули в Эрмитаж и уже хранили в подвалах и на первом этаже музея. Фарфор, например, прятали в песок, чтобы защитить от разрушения.

В самом здании Эрмитажа на стенах висели пустые рамы. Естественно, картины вывозили без них — так удобнее. Но при этом они, пустые рамы, напоминали посетителям о полотнах. Да-да, во время блокады в Эрмитаже было проведено несколько экскурсий.

В подвалах Эрмитажа проживали известные деятели науки и искусства

При перевозке большие картины накручивали на валы, которые затем зашивали в клеенку и укладывали в прочные продолговатые ящики. Стоит ли говорить, что многие полотна при таком способе транспортировки пострадали?

И все же война не смогла прервать научную и просветительскую работу музея: в самом Эрмитаже и его филиале читались лекции, устраивались небольшие исторические выставки.

Экспонаты, перенесенные на хранение в Эрмитаж во время блокады Ленинграда, 1942 год. Фото waralbum.ru

Во время войны сотрудники музея старались сделать все, чтобы сохранить не только эрмитажные коллекции, но и само здание музея. Была создана пожарная команда, которая дежурила и днем, и ночью. Именно она «ловила» зажигательные бомбы, тушила пожары и так далее. А ведь у эрмитажников не было никаких особых пайков, привилегиями они тоже не пользовались. Правда, во дворе музея и в Висячем саду были огороды, где кое-что, конечно, выращивалось.

Да, не только работники Эрмитажа защищали свой «дом», помогал музею и флот.

Вообще, к Эрмитажу всегда было особое отношение. И это, несомненно, одна из заслуг его директора — Иосифа Абгаровича Орбели. Оставаясь во время блокады в Ленинграде, он вел большую работу по сохранению музейных ценностей.

При перевозке большие картины накручивали на валы

Осенью и зимой 1941 года в эрмитажных бомбоубежищах (дворцовых подвалах) проживали не только сотрудники музея и их семьи, но и многие известные деятели науки и искусства. И даже в таких условиях люди не теряли присутствия духа. Художники (А.Н. Никольский, В. В. Кучумов, А. В. Каплун и другие) рисовали картины, поэты писали стихи.

Отмечали в Эрмитаже и 500-летие великого узбекского поэта Навои. С фронта отпустили некоторых писателей, которые читали переводы автора, было подготовлено несколько докладов.

В Ленинград музейные сокровища вернулись в октябре 1945 года

Да, возвращаясь к стихам. Лев Пумпянский, искусствовед, в блокаду начал писать стихи об Эрмитаже. Музей закрыт, полотен в рамах нет, а он вспоминает, любит Эрмитаж… В одном из своих стихотворений Пумпянский пишет о картине Антуана Ватто «Меццетен»:

Тебя давно нет в Эрмитаже,

Ты продан в рабство, «Меццетен»,

Тебя купил на распродаже

Американский джентльмен.

Но тишину старинных стен

Ты вспомнишь, я уверен даже,

И в небоскребах Манхеттэн,

И в буржуазном бельэтаже.

Порой гуляя по Бродвею,

Ты вспомнишь точно в лунном мире

Неву и бронзовых коней,

Исаакий в снеговой порфире,

Так грусть о Северной Пальмире

Вплелась в излом твоих бровей.

Иосиф Абгарович Орбели в залах Эрмитажа после реэвакуации, 1945 год. Фото с сайта waralbum.ru

И напоследок еще одно замечательное стихотворение — про Рембрандта.

Когда сошел с привычных рельс ты,

Решив: «Я совесть не продам»,

Тебя затмили ван дер Хельсты,

Рембрандта предал Амстердам.

Твой труд отвергнут был с позором,

Испуганные торгаши

Глумились над ночным позором,

Ища судом свои гроши.

В июле 1941 года большая часть эрмитажной коллекции, два миллиона экспонатов, была вывезена двумя особо охраняемыми эшелонами через Вологду, Киров и Пермь в Свердловск. Третий эшелон вывезти не успели, и эти сокровища были спасены работниками Эрмитажа в его подвалах.

"Это было весной, где-то в конце апреля сорок второго года. В данном случае это были курсы младших лейтенантов. Курсанты помогли нам вытащить великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой... А потом я взял этих ребят из Сибири и повел по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют (П.Ф.Губчевский)."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

"…Можно представить себе, как это было — промороженные за зиму стены Эрмитажа, которые покрылись инеем сверху донизу, шаги, гулко разносившиеся по пустым залам… Прямоугольники рам — золотых, дубовых, то маленьких, то огромных, то гладких, то с вычурной резьбой, украшенных орнаментом, рамы, которых раньше не замечали и которые теперь стали самостоятельными: одни — претендуя заполнить собой пустоту, другие — подчеркивая пустоту, которую они обнимали. Эти рамы — от Пуссена, Рембрандта, Кранаха, от голландцев, французов, итальянцев — были для Губчевского обозначением существующих картин. Он неотделимо видел внутри рам полотна во всех подробностях, оттенках света, красок — фигуры, лица, складки одежды, отдельные мазки... "

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

"...Считается, что словом нельзя передать живопись. Оно так, однако в той блокадной жизни слово воссоздавало картины, возвращало их, заставляло играть всеми красками, причем с такой яркостью, с такой изобразительной силою, что они навсегда врезались в память. Никогда после Павлу Филипповичу Губчевскому не удавалось проводить экскурсии, где люди столько бы увидели и почувствовали..."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

05.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Галерея Малого Эрмитажа(Зал 262).

«Опустевшие залы величественны и огромны, их стены в кристаллах измороси. Никогда они еще не казались мне такими великолепными. Прежде внимание обычно приковывали к себе живопись, скульптура или прикладное искусство, и малозаметным оставалось искусство создавших дворцы замечательных архитекторов и декораторов. Сейчас же здесь осталось только их изумительное искусство (да повсюду следы жестокого, безмозглого фашистского варварства)»

Художник Вера Милютина

06.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Галерея Малого эрмитажа (зал 262).

07.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Анфилада Эрмитажа (Зал208).

"22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие — все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж… К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья".

Директор Эрмитажа академик И. А. Орбели

«Орбели кликнул клич. Это была самомобилизация всей ленинградской интеллигенции: профессора Академии, искусствоведы, старые и молодые художники пришли сюда в первые же часы войны, пришли по зову сердца. Надо было торопиться. Враг подходил к городу. Реставраторы дали согласие срезать картины с подрамников. Так было быстрее. Но что значит срезать картины?! Художники на это не пошли. Сократили время отдыха, сна".

Художница Л. А. Рончевская

09.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Гербовый зал (Зал195).

"— Тридцать два снаряда попало. Степень разрушения разная: снаряд в Гербовом зале упал где-то в двух метрах от Малого тронного зала. По каким законам баллистики, я не знаю, но осколки рванули сюда, в Малый тронный зал. В Гербовом зале дырка в полу вниз, в Растреллиевскую галерею, и больше ничего. А Малый тронный зал весь изрешечен осколками. Сбита люстра, ее не удалось восстановить — хрупкая очень бронза была… "

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

"Завтра, 22 сентября 1941 года, к 10 часам утра всем трудоспособным сотрудникам Эрмитажа выехать в Кировский район на работу по строительству оборонительных сооружений. Оставить в музее 50% состава команд МПВО. Ехать за Кировский завод до Петергофского кольца. Трамваи: 13, 28, 29, 33, 42. Пройти до штаба строительства Дзержинского района".

Телефонограмма Дзержинского райкома ВКП(б)

Приказ по Государственному Эрмитажу
№ 170
23 июня 1941 г.
В ночь с 22 на 23 июня во время объявления воздушной тревоги по городу штаб МПВО, все команды и подразделения Государственного Эрмитажа проявили исключительную организованность и четкость в работе.
Объявляю благодарность составу штаба МПВО, политработникам, командирам и бойцам за высокую сознательность и самоотверженное выполнение гражданского долга.
Начальник объекта И. Орбели

12.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Галерея истории древней живописи (Зал241).

"В Эрмитаже было очень много работы. Надо было укрыть оставшиеся музейные ценности в надежные места, приспособить все залы и помещения к военной обстановке. На стекла многочисленных окон наклеивали полоски бумаги крест-накрест, для того чтобы при ударе взрывной волны стекла не рассыпались мелкими осколками. Надо было для противопожарной обороны в залы нанести горы песка и поставить ванны с водой для тушения зажигательных бомб".

Б. Б. Пиотровский

"Опустевшие в июле залы античного искусства стали бомбоубежищем и для самоцветного уральского камня, граненного русскими мастерами, и для штабелей картин, которые в зале Юпитера окружили постаменты эвакуированных богов, и для средневековых алебард и пик, спущенных по крутой внутренней лестнице из эрмитажного арсенала прямо в зал Лебедя".

14.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Уборка снега. Рисунок Николая Павлова(1942г.).

"За ломы, лопаты и метлы взялись той весной и истомленные голодной блокадой работники Эрмитажа. Им было это не внове: в зимние месяцы они постоянно очищали от снега проезжую часть Дворцовой набережной — фронтовую дорогу, как и многие другие уличные магистрали города. Сейчас, весной, им предстояло очистить от снега и льда, от грязи и мусора всю огромную территорию, окружавшую эрмитажные здания, все захламленные дворы, чердаки, подвалы, канализационные трубы, каждый забитый нечистотами уголок, который под лучами весеннего солнца мог стать очагом инфекционных заболеваний".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа"

15.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Дворцовая площадь. Рисунок Николая Павлова(1942г).

"Случилось это через неделю после прорыва блокады, — рассказывает П.Ф. Губчевский. — Поздно вечером 25 января сброшенная «юнкерсом» фугасная бомба весом в тонну разорвалась на Дворцовой площади. Зимний дворец, его колоссальное здание, фантастичное по плотности массива, колыхнулось как утлый челн в бурном море. Чудовищную силу взрывной волны приняли на себя все эрмитажные здания. Взрывная волна, пройдя через Висячий сад, ворвалась в Павильонный зал и вышибла здесь уцелевшие стекла даже в окнах, обращенных на Неву. Десятки оконных проемов вновь зазияли пустотой. Ночью разыгралась пурга. Вихревые порывы ветра задували в залы мокрый снег, устилая полы белой пушистой пеленой. Утром стало таять, а к вечеру ударил мороз. Мокрый снег смерзся с битым стеклом, образовав на полах сплошную ледяную кору. Все мы принялись спасать от этого губительного настила фигурные паркеты и мозаичные полы. Мне достался Павильонный зал. Толстый слой бугристого льда, смешанного с осколками стекла, покрывал здесь чудесную мозаику, вделанную в пол перед входом в Висячий сад. В моих руках был железный ломик, и я знал, что под моими ногами. Сантиметр за сантиметром я осторожно скалывал лед и стекло".

"В феврале 1942 г. я была включена в число пяти художников, которым поручено зафиксировать «ранения Эрмитажа».
В группу были зачислены: живописцы В.В. Кучумов и В.В. Пачулин, график А.В. Каплун и я — театральный художник, а кто был пятым, к сожалению, забыла…"

Художник Вера Милютина

19.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж Зал искусства Франции XVIII века(Зал 285) Рисунок В.Кучумова .

"С начала войны в бомбоубежища Эрмитажа были превращены многочисленные дворцовые подвалы. Сотрудники музея заложили низкие подвальные окна кирпичом, навесили железные двери, расставили столы и стулья, сколотили топчаны.
Осенью и зимой 1941 года эрмитажные бомбоубежища населяло две тысячи человек. Здесь жили не только сотрудники Эрмитажа и их семьи, но и многие известные деятели искусства и науки".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа"