Михаил Андреевич Осоргин: интересные данные и факты из жизни. Краткая биография осоргин

ОСОРГИН, МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ (наст. фамилия Ильин) (1878–1942), русский прозаик, журналист. Родился 7 (19) октября 1878 в Перми в семье потомственных столбовых дворян, прямых потомков Рюрика. Начал печататься в гимназические годы, с 1895 (в т.ч. рассказ Отец , 1896). В 1897 поступил на юридический факультет Московского университета, откуда в 1899 за участие в студенческих волнениях был сослан в Пермь под негласный надзор полиции. В 1900 восстановился в университете (окончил курс в 1902), вел в годы учебы рубрику «Московские письма» («Дневник москвича») в газете «Пермские губернские ведомости». Доверительной интонацией, мягкой и мудрой иронией в сочетании с меткой наблюдательностью отмечены и последующие рассказы Осоргина в жанре «физиологического очерка» (По наклонной плоскости. Из студенческой жизни , 1898; Арестантский вагон , 1899), романтической «фантазии» (Два мгновения. Новогодняя фантазия , 1898) и юмористические зарисовки (Письмо сынка к мамаше , 1901). Занимался адвокатурой, совместно с К.А.Ковальским, А.С.Буткевичем и др. основал в Москве издательство «Жизнь и правда», выпускавшее лубочную литературу. Здесь в 1904 вышли брошюры Осоргина Япония , Русские военачальники на Дальнем Востоке (биографии Е.И.Алексеева, А.Н.Куропаткина, С.О.Макарова и др.), Вознаграждение рабочих за несчастные случаи. Закон 2 июня 1903 года .

В 1903 писатель женился на дочери известного народовольца А.К.Маликова (мемуарный очерк Осоргина Встречи. А.К.Маликов и В.Г.Короленко , 1933). В 1904 вступил в партию эсеров (был близок к ее «левому» крылу), в подпольной газете которых в 1905 опубликовал статью За что ?, оправдывающую терроризм «борьбой за благо народа». В 1905 во время московского вооруженного восстания был арестован, из-за совпадения фамилий с одним из руководителей боевых дружин едва не казнен. Приговорен к ссылке, в мае 1906 временно освобожден под залог. Пребывание в Таганской тюрьме отразилось в Картинках тюремной жизни. Из дневника 1906 г. , 1907; участие в эсеровском движении – в очерках Николай Иванович , 1923, где, в частности, упоминалось и об участии В.И.Ленина в диспуте на квартире Осоргина; Венок памяти малых , 1924; Девятьсот пятый год. К юбилею , 1930; а также в рассказе Террорист , 1929, и имеющей документальную основу дилогии Свидетель истории , 1932, и Книга о концах , 1935.

Уже в 1906 Осоргин пишет о том, что «трудно отличить революционера от хулигана», и в 1907 нелегально уезжает в Италию, откуда посылает в русскую прессу корреспонденции (часть вошла в кн. Очерки современной Италии , 1913), рассказы, стихи и детские сказки, часть которых вошла в кн. Сказки и несказки (1918). С 1908 постоянно сотрудничает в газете «Русские ведомости» и журнале «Вестник Европы», где опубликовал рассказы Эмигрант (1910), Моя дочь (1911), Призраки (1913) и др. Около 1914 вступил в масонское братство Великой ложи Италии. В те же годы, изучив итальянский язык, пристально следил за новостями итальянской культуры (статьи о творчестве Г.Д"Аннунцио, А.Фогаццаро, Дж.Паскали и др., о «разрушителях культуры» – итальянских футуристах в литературе и живописи), стал крупнейшим специалистом по Италии и одним из самых видных русских журналистов, выработал специфический жанр беллетризованного эссе, с конца 1910-х годов нередко пронизанного характерной для манеры писателя лирической иронией. В июле 1916 полулегально вернулся в Россию. В августе в «Русских ведомостях» была опубликована его ст. Дым отечества , вызвавшая гнев «патриотов» такими сентенциями: «...очень хочется взять российского человека за плечи... тряхнуть и прибавить: «А и горазд же ты спать даже и под пушку!». Продолжая работать разъездным корреспондентом, выступил с циклами очерков По Родине (1916) и По тихому фронту (1917).

Февральскую революцию принял сначала восторженно, затем – настороженно; весной 1917 в ст. Старая прокламация предупреждал об опасности большевизма и «нового самодержца» – Владимира, опубликовал цикл беллетризованных очерков о «человеке из народа» – «Аннушке», выпустил брошюры Борцы за свободу (1917, о народовольцах), Про нынешнюю войну и про вечный мир » (2-е изд., 1917), в которой ратовал за войну до победного конца, Охранное отделение и его секреты (1917). После Октябрьской революции выступал против большевиков в оппозиционных газетах, призывал к всеобщей политической забастовке, в 1918 в ст. День скорби предсказал разгон большевиками Учредительного собрания. Укрепление большевистской власти побудило Осоргина призвать интеллигенцию заняться созидательным трудом, сам он стал одним из организаторов и первым председателем Союза журналистов, вице-председателем Московского отделения Всероссийского союза писателей (совместно с М.О.Гершензоном подготовил устав союза), а также создателем знаменитой Книжной лавки писателей, ставшей одним из важных центров общения литераторов и читателей и своеобразным автографическим («рукописным») издательством. Принимал активное участие в работе московского кружка «Студия Итальяна».

В 1919 был арестован, освобожден по ходатайству Союза писателей и Ю.К.Балтрушайтиса. В 1921 работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК (Помгол), был редактором издаваемого ею бюллетеня «Помощь»; в августе 1921 был арестован вместе с некоторыми членами комиссии; от смертной казни их спасло вмешательство Ф.Нансена. Зиму 1921–1922 провел в Казани, редактируя «Литературную газету», вернулся в Москву. Продолжал публиковать сказки для детей и рассказы, перевел (по просьбе Е.Б.Вахтангова) пьесу К.Гоцци Принцесса Турандот (изд. 1923), пьесы К.Гольдони. В 1918 сделал наброски большого романа о революции (опубликована глава Обезьяний городок ). Осенью 1922 с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции был выслан из СССР (очерк Как нас уехали. Юбилейное , 1932). Тоскуя по Родине, до 1937 сохранял советский паспорт. Жил в Берлине, выступал с лекциями в Италии, с 1923 – во Франции, где после женитьбы на дальней родственнице М.А.Бакунина вступил в наиболее спокойную и плодотворную полосу своей жизни.

Мировую известность принес Осоргину начатый еще в России роман Сивцев Вражек (отд. изд. 1928), где в свободно скомпонованном ряде глав-новелл представлена спокойная, размеренная и духовно насыщенная жизнь в старинном центре Москвы профессора-орнитолога и его внучки, – типичное бытие прекраснодушной русской интеллигенции, которое сначала потрясает Первая мировая война, а затем взламывает революция. На произошедшее в России Осоргин стремится взглянуть с точки зрения «абстрактного», вневременного и даже внесоциального гуманизма, проводя постоянные параллели человеческого мира с животным. Констатация несколько ученического тяготения к толстовской традиции, упреки в «сырости», недостаточной организованности повествования, не говоря уже о явной его тенденциозности, не помешали огромному читательскому успеху Сивцева Вражка . Ясность и чистота письма, напряженность лирико-философской мысли, светлая ностальгическая тональность, продиктованная непреходящей и острой любовью к своему отечеству, живость и точность бытописания, воскрешающего аромат московского прошлого, обаяние главных героев – носителей безусловных нравствственных ценностей сообщают роману Осоргина прелесть и глубину высокохудожественного литературного свидетельства об одном из сложнейших периодов в истории России. Творческой удачей писателя стали также Повесть о сестре (отд. изд. 1931; впервые опубл. 1930 в журнале «Современные записки» , как и многие другие эмигрантские произведения Осоргина), навеянная теплыми воспоминаниями о семье писателя и создающая «чеховский» образ чистой и цельной героини; посвященная памяти родителей книга мемуаров Вещи человека (1929), сб. Чудо на озере (1931). Мудрая простота, задушевность, ненавязчивый юмор, свойственные манере Осоргина, проявились и в его «старинных рассказах» (часть вошла в сб. Повесть о некоей девице , 1838). Обладая отменным литературным вкусом, Осоргин успешно выступал как литературный критик.

Примечателен цикл романов на автобиографическом материале Свидетель истории (1932), Книга о концах (1935) и Вольный каменщик (1937). В первых двух дано художественное осмысление революционных умонастроений и событий в России начала века, не лишенное черт авантюрно-приключенческого повествования и приводящее к мысли о тупиковости жертвенно-идеалистического пути максималистов, а в третьем – жизни русских эмигрантов, связавших себя с масонством, одним из активных деятелей которого Осоргин был с начала 1930-х годов. Критика отмечала художественное новаторство Вольного каменщика , использование стилистики кинематографа (отчасти родственное поэтике европейского экспрессионизма) и газетных жанров (информационные вкрапления, фактуальная насыщенность, сенсационно-лозунговые «шапки» и т.п.).

Отчетливо проявившийся в романе Сивцев Вражек пантеизм Осоргина нашел выражение и в цикле лирических очерков Происшествия зеленого мира (1938; первоначально публиковались в «Последних новостях» за подписью «Обыватель»), где пристальное внимание ко всему живому на земле сочетается с протестом против наступательной технотронной цивилизации. В русле такого же «оберегающего» восприятия создан и цикл, посвященный миру вещей, – собранной писателем богатейшей коллекции русских изданий Записки старого книгоеда (1928–1937), где в архаизированно-точной, правильной и красочной авторской речи выразился безошибочный слух прозаика на русское слово.

Незадолго до войны Осоргин начал работу над мемуарами (Детство и Юность , обе 1938; Времена – опубл. 1955). В 1940 писатель перебрался из Парижа на юг Франции; в 1940–1942 публиковал в «Новом русском слове» (Нью-Йорк) корреспонденции Письма из Франции . Пессимизм, осознание бессмысленности не только физического, но и духовного противостояния злу отражены в книгах В тихом местечке Франции (изд. в 1946) и Письма о незначительном (изд. в 1952).

Михаил Андреевич Осоргин - известный российский писатель и журналист, автор большого количества эссе. Один из самых популярных масонов среди русских эмигрантов, основатель нескольких лож во Франции.

Происхождение

Родился Михаил Андреевич Осоргин в Перми в октябре 1878 года. Его фамилия при рождении была Ильин, псевдоним Осоргин появился позже. Это была фамилия бабушки. Его родители были потомственными столбовыми дворянами.

Отец занимался юриспруденцией, был одним из участников судебной реформы, проводимой императором Александром II. Брат Сергей, известный в губернии поэт и журналист, скончался в 1912 году.

Образование

Обучался в Пермской гимназии. В эти годы опубликовал свои первые работы в местной периодике. В "Пермских губернских ведомостях" вышел его некролог на смерть классного надзирателя, а в популярном в то время "Журнале для всех" в 1896 году -рассказ "Отец". Гимназию Осоргин окончил в 1897 году.

Сразу после этого поступил в Московский университет, на юридический факультет, решив идти по стопам отца. Будучи студентом, не оставлял работы журналиста, в основном писал статьи и эссе для уральских газет.

Стал одним из участников студенческих волнений, за что был выслан из Москвы обратно в Пермь. Диплом об окончании университета получил в 1902 году. Поступил на службу присяжным поверенным в Московскую судебную палату. Параллельно подрабатывал присяжным стряпчим в коммерческом, сиротском суде, а также юрисконсультом. В этот период издал свою первую публицистическую книгу - "Вознаграждение рабочих за несчастные случаи".

Политические взгляды

В 1903 году биография Михаила Андреевича Осоргина резко меняется - он женится на дочери известного народовольца Маликова. Тогда же формируются его политические взгляды.

Осоргин был рьяным критиком самодержавия, учитывая свое происхождение и анархический склад характера, принимает решение о вступлении в партию социал-революционеров. В первую очередь он поддерживал идеи эсеров о поддержке крестьянства, призывы отвечать на насилие насилием и даже террором.

Михаил Андреевич Осоргин на своей квартире в Москве организовывал сборы членов комитета прятал террористов. При этом непосредственного участия в революции сам не принимал, но активно участвовал в ее подготовке.

В ходе Февральской революции квартира Осоргина и дача в Подмосковье использовались как места для встреч партийных функционеров, здесь составлялись и тиражировались эсеровские воззвание и лозунги, партийные документы.

Сам Осоргин принял участие только в декабрьском восстании, проходившем с 20 по 31 декабря 1905 года. Тогда боевые дружины рабочих выступили против полиции, казаков, драгунов и Восстание было подавлено, достоверных данных о потерях не сохранилось.

Тюремное заключение и эмиграция

За участие в восстании Михаил Андреевич Осоргин был арестован и заключен в В заключении он провел около 6 месяцев. Спасло его только освобождение под залог. В тюрьму он был помещен как опасный баррикадист.

Едва освободившись, Осоргин сразу же эмигрировал, так как опасался дальнейшего судебного преследования. Сначала он отправился в Финляндию, оттуда вскоре переехал в другую скандинавскую страну - Данию. Затем жил в Германии, Швейцарии.

Нашел временное пристанище в Италии, в эмигрантской коммуне близ Генуи. В изгнании провел около 10 лет Михаил Андреевич Осоргин. Книги, выпущенные в этот период, посвящены жизни вдали от России, самая известная - "Очерки современной Италии" - увидела свет в 1913 году.

Жизнь в эмиграции

В эмиграции Михаил Андреевич Осоргин кратко ознакомился с основами творчества футуристов и сразу проникся их идеями. Особенно ему импонировали ранние представители этого направления, настроенные максимально решительно. Его работы в итальянском футуризме сыграли определенную роль в развитии данного направления.

В 1913 году происходит еще одно значимое событие - Михаил Андреевич Осоргин, личная жизнь которого к тому времени практически расстроилась, женится во второй раз. Его избранница - 17-летняя Роза Гинцберг, ради нее он даже принимает иудаизм. Ее отец - известный еврейский философ Ахад-ха-Ама.

Осоргин много путешествовал по Европе. Побывал на Балканах, в Болгарии, Черногории и Сербии. В 1911 году публично объявил о своем разочаровании в идеях эсеров и вскоре примкнул к масонам.

В эмиграции Осоргин продолжал писать для русских журналов. Его публикации выходили в "Русских ведомостях", "Вестнике Европы". В 1916 году тайно возвращается в Россию и живет в Москве.

Февральская революция

1917 год воспринял восторженно Осоргин Михаил Андреевич. Биография кратко отмечает, что Февральскую революцию он принял. Начал активно сотрудничать с новой властью, вошел в состав комиссии по разработке архивов и политических дел, которая тесно сотрудничала с охранным отделением. Печатался в литературно-историческом журнале "Голос минувшего".

В то же время выходят его произведения "Призраки", и его секреты", "Сказки и не сказки".

После Октябрьской революции

Победу большевиков Осоргин не принял, став их ярым противником. Из-за этого в 1919 году был заключен под арест. Освободили писателя только под поручительство Союза писателей и поэта Балтрушайтиса.

В 1921 году непродолжительное время работал в комиссии помощи голодающим. Однако в августе снова был арестован, в этот раз его выручил Нансен. Однако он был выслан в Казань. В 1922-м был выслан из страны на так называемом философском пароходе.

Второй этап жизни в эмиграции начал с Берлина, в 1923 году окончательно обосновался в Париже Осоргин Михаил Андреевич. Биография, семья писателя интересовали его сподвижников. Здесь опять произошли изменения, в 1926 году он женится в третий раз - на Татьяне Бакуниной, занимавшей должность профессора

Парижская судьба

Живя в Париже, Осоргин сохранял советское гражданство до 1937 года. После жил без официальных документов, так как французского гражданства так и не получил.

После начала Второй мировой Осоргин с женой бежали из оккупированного Парижа и поселились в городке Шабри, не занятом немцами. Здесь он написал свои последние значимые произведения - "Письма о незначительности" и "В тихом местечке Франции". В них осуждает начавшуюся войну, а также предсказывает упадок и даже гибель культуры.

Творчество Осоргина

Одно из своих самых известных произведений - роман "Сивцев Вражек" - Осоргин выпустил в 1928 году. Главные герои повествования - старый ученый, профессор орнитологии в отставке Иван Александрович, а также его внучка Татьяна. Она живет вместе с престарелым родственником и по ходу произведения превращается из юной девочки в молодую невесту.

Этот роман еще называют и хроникой. Это иллюстрируется тем, что повествование разворачивается не по строгой сюжетной линии. В центре "Сивцева Вражка" - дом, в котором живет профессор Иван Александрович. Литературоведы сравнивают его даже с микрокосмом. Образом солнца в центре этой Вселенной является настольная лампа в кабинете ученого.

Две основные идеи в творчестве Михаила Осоргина - любовь к окружающему миру и тяга к миру, на первый взгляд, не самых важных и обычных вещей.

Страсть к природе лежит в основе серии очерков, опубликованных Осоргиным в "Последних новостях" под псевдонимом Обыватель. Позднее они были выпущены отдельной книгой "Происшествия зеленого мира". В них просматривается глубокий драматизм.

Вторая основополагающая идея - в увлечении Осоргина собирательством книг и коллекционированием. В его собственности - огромная коллекция отечественных изданий, подробный перечень которых представлен в "Записках старого книгоеда", а также в сборнике исторических новелл, нередко критиковавшихся представителями монархического лагеря. В печати они выходили в 1928-1934 годах. Критики особенно рьяно отмечали в них непочтительное отношение к императорской семье и руководству православной церкви.

Пенсне

В 1924 году в Берлине, в журнале "Дни", вышел один из самых известных рассказов, автором которого является Михаил Андреевич Осоргин, - "Пенсне".

Произведение начинается с утверждения, что каждая вещь в нашем мире живет своей жизнью. Автор активно пользуется таким приемом, как олицетворение. С его помощью неодушевленные предметы приобретают человеческие качества. Например, часы у Осоргина шагают и кашляют.

Еще один излюбленный прием автора - метафора. С ее помощью ему удается придать обычным бытовым вещам особенный, неповторимый характер. Главным персонажем рассказа делает Михаил Андреевич произведения описывает его показательную историю.

В качестве доказательства того, что вещи порой живут сами по себе, автор приводит случаи, когда домашние предметы сначала неожиданно исчезают, а потом так же нежданно-негаданно находятся. Это шутливое доказательство в интерпретации Осоргина похоже на закон Мерфи.

В качестве примера автор приводит пенсне, которое пропало в самый неподходящий момент - во время чтения. Его поиски постепенно переросли в генеральную уборку всего дома, но даже когда все комнаты сияли чистотой, найти пенсне не удалось.

На помощь повествователю приходит его товарищ. К делу они подходят обстоятельно, чертят план комнаты с указанием мест, где могло пенсне оказаться, однако все поиски оказываются тщетными.

В финале обнаружить пенсне удается совершенно случайно. При этом сам факт его находки рассматривается героями как вполне естественное событие.

Повествователь относится к пенсне как к одушевленному объекту, который имеет свой характер, потребности и живет собственной жизнью. В конце концов, как и любое другое живое существо, жизнь пенсне подходит к концу. Оно умирает. Финал описан весьма трагически, по всем канонам драматического произведения. Оно погибло, разлетевшись на мелкие осколки.

Уникальный и своеобразный подход к изображению и пониманию сути вещей делает этот рассказ заметным в творчестве Осоргина.

В стане масонов

Начав жить в эмиграции, с 1925 года Осоргин участвует в организации нескольких масонских лож, работая при этом под эгидой "Великого востока Франции" - одной из старейших масонских организаций. Был одним из лидеров лож "Северная звезда" и "Свободная Россия", занимая при этом офицерские должности. Например, был досточтимым мастером.

По 1938 год являлся членом капитула - верховного совета великой коллегии Древнего и принятого шотландского устава.

Скончался и был похоронен во французском городе Шабри в 1942 году.

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com

Подписи к слайдам:

Михаил Андреевич Осоргин (1878 – 1942)

Детство Осоргина 1878, 7 (19 октября) Родился в Перми. Отец – Ильин Андрей Федорович (предположительно 1833–1891), мелкопоместный потомственный дворянин. Мать – Савина Елена Александровна (скончалась в 1905) 1888–1897 учеба в пермской классической гимназии

В1897г. Михаил Андреевич поступил на юридический факультет Московского университета. С большой теплотой писал он позже о первых московских впечатлениях, и о полунищей жизни в студенческом квартале в районе Бронных улиц, и об университетских лекциях, где "учили быть людьми, а не стряпчими и аптекарями". После окончания университета в 1902 г. началась адвокатская работа в Москве. Михаил Андреевич получил звание помощника присяжного поверенного Московской судебной палаты, присяжного стряпчего при коммерческом, опекуна при сиротском судах, был юрисконсультом Общества купеческих приказчиков, членом Общества попечительства о бедных.

1905 Эсер. Один из организаторов Всероссийского союза журналистов и товарищ председателя Московского отделения Союза писателей. Участник подготовки Московского вооруженного восстания. Арест (по ошибке, спутали с однофамильцем). Таганская тюрьма, полгода в одиночной камере в ожидании смертного приговора. Смерть матери от переживаний.

О своей революционной деятельности Осоргин рассказывал скромно: был "незначащей пешкой, рядовым взволнованным интеллигентом, больше зрителем, чем участником"; "больше, чем я сам, деятельное участие в революции пятого года принимала моя квартира" "Одним боком я примыкал к партии, но был в ее колеснице спицей самой маленькой,- с юмором вспоминал он,- больше писал и редактировал разные воззвания. Отношение к революции

май1906 Приговор жандармерии к пятилетней ссылке. Отпущение под залог следователем, не знавшим об этом. Побег в Финляндию, затем в Италию.

Италия Осоргин поселился в местечке Сори близ Генуи, там на вилле "Мария" возникла эмигрантская коммуна. Просуществовав около двух лет, коммуна распалась. Осоргин отошел от эмигрантских кругов, опять оказался в оппозиции. Италия для Осоргина была не музеем, а стала живой и близкой.

В 1916 г., прощаясь с Италией, Осоргин писал: "Даже если забудется небо Италии, ее моря и пляжи -- останется благодарная память о простых, добрых, бескорыстных и признательных людях, которых я встречал всюду <...> И откуда они брали эту приветливость и тонкость общения, эту внимательность подхода к чужому и не всегда понятному им душевному надрыву?"

Постоянный корреспондент газеты "Русские ведомости", Осоргин из номера в номер вел летопись жизни Италии. Рассказывая о больших и малых событиях в стране, он опубликовал более четырехсот статей и фельетонов. Наиболее значительными он считал серии статей о громких судебных процессах, итало-турецкой войне, славянских землях, Балканской войне 1912 г., о современной итальянской литературе.

Много сотрудничал он в журнале "Вестник Европы", написал книгу "Очерки современной Италии", главы об Италии для "Истории нашего времени", издаваемой братьями Гранат. Осоргин занимался организацией экскурсий для народных учителей (более трех тысяч их посетило в те годы Италию). Он и сам много путешествовал ("Города Италии были моими комнатами: Рим - рабочим кабинетом, Флоренция - библиотекой, Венеция - гостиной, Неаполь - террасой, с которой открывался такой прекрасный вид",без паспорта и виз объездил всю Европу, дважды был на Балканах.

Возвращение в Россию В 1916 г. через Францию, Англию, Норвегию, Швецию и Финляндию Осоргин приехал в Петроград. Он не был арестован, сыграли роль и заступничество авторитетного депутата Государственной думы В. А. Маклакова, и просто растерянность полиции в предреволюционные месяцы. Жил все-таки на полулегальном положении, что не помешало ему из Москвы отправиться в путешествие по Волге, побывать в Перми на открытии университета, съездить на Западный фронт. Осоргин продолжал свое сотрудничество в "Русских ведомостях". Его статья "Дым отечества" вызвала поток писем читателей, приветствовавших его возвращение.

Февральская революция Февральская революция застала Осоргина в Москве. "Помню момент перелома,- вспоминал он,- на обширном дворе Спасских казарм в Москве, куда пришла толпа; у солдат дрожали в руках винтовки, офицер не решался отдать команду. Нам ударил в грудь холостой залп, как могли ударить и пули. В тот же день человеческая река по Тверской улице - день общего сияния, красных бантов, начала новой жизни. В сущности, славен и чист был только этот день».

"Охранное отделение и его секреты" Осоргин принял участие в разборе материалов московской охранки, в 1917 г. выпустил книгу "Охранное отделение и его секреты". И хоть скоро он от этой работы отошел, саднящий след в душе остался надолго. Вспомним народовольца Данилова, одного из героев "Книги о концах", который остаток жизни провел в архиве охранки, где в поисках написанного им когда-то прошения о помиловании "плавал в море величайшей грязи, разгребал руками горы нечистот, узнал многое о многих, чего и предполагать было невозможно и чего достаточно, чтобы потерять навсегда веру в человеческую порядочность"

Книга "Из маленького домика", написанная в 1917--1919 гг., свидетельствовала о пережитых им минутах отчаяния. В главе об Октябре, названной "Ga ira -- симфония", возникает блоковский образ солдата с девушкой. У солдата глупые и добрые глаза, курносая девушка поет песенку, но любить их Осоргину кажется уже невозможным: "Мне они страшны, солдат с девушкой" Он не может забыть о другом солдате, отбивавшем ручкой пулемета такт песенки про двух приятелей: "Вот Фома пошел на дно, а Ерема там давно". Мысль о России, где "заблудилась и летает какая-то шальная пуля, выпущенная октябрьским пулеметчиком", где "нет способа так жить, чтобы пуля эта вам не грозила», не раз появится в его статьях, потом попадет и на страницы романа "Сивцев Вражек".

После революции В первые послереволюционные годы М.А.Осоргин был первым председателем Всероссийского союза журналистов, товарищем председателя Московского отделения Союза писателей, первый устав Союза был написан совместно М.А.Осоргиным и М. О. Гершензоном.

Книжная лавка Когда в августе 1918 г. частная периодическая печать была ликвидирована, "писательская группа, сплоченная узами давнего приятельства и работой в "Понедельнике", решила основать небольшую книжную лавку и "вести ее исключительно своими силами, чтобы быть около книги и, не закабаляя себя службой, иметь лишний шанс не погибнуть от голода". Такая работа была непривычной, но она спасала "от перспективы плясать под казенную дудочку», для независимого Осоргина это соображение было решающим.

Возникла группа пайщиков, в которую вошли искусствовед П. П. Муратов, поэт В. Ф. Ходасевич, молодой прозаик A. С. Яковлев, историк литературы, переводчик и исследователь творчества Бальзака Б. А. Грифцов, позже к ним присоединились Б. К. Зайцев, который "отвратительно упаковывал книги и очаровательно беседовал с покупателями", философ Н. А. Бердяев, историк А. К. Дживелегов. Однако главным лицом в лавке, по свидетельству современников, был М.А. Осоргин.

Осоргин вспоминал: "Осложнившаяся жизнь выбрасывала на рынок целый ряд старых библиотек, которые мы скупали, стараясь давать своему брату-писателю и ученым максимальную плату". Но Книжная лавка писателей имела, конечно, не коммерческое значение, она была важным живым литературным общественным центром. "За прилавками у нас велись философские и литературные споры, в которых принимали участие и клиенты завсегдатаи,-- писал Осоргин.-- Было тесно, дымно от печурки, тепло от валенок, холодно пальцам от книг, весело от присутствия живых людей и приятно от сознания, что дело наше и любопытно, и полезно, и единственно не казенное, живое, свое" .

"Принцесса Турандот" Работая в лавке, Осоргин собрал исключительную по ценности библиотеку русских книг об Италии, он много переводил с итальянского: пьесы К. Гольдони, Л. Пиранделло, Л. Кьярелли. По просьбе Е. Б. Вахтангова он перевел пьесу К. Гоцци "Принцесса Турандот", которая с огромным успехом шла именно в этом переводе.

Всероссийский комитет помощи голодающим Одна из самых трудных страниц московской жизни Осоргина - история его участия во Всероссийском комитете помощи голодающим, существовавшем чуть больше месяца. Однако именно эта недолгая деятельность стала причиной очередного трагического перелома в судьбе писателя.

Комитету помощи голодающим, "опиравшемуся лишь на нравственный авторитет образовавших его",удалось быстро объединить людей, он пользовался доверием, поддержкой и русской общественности, и иностранных организаций: "Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы в голодающие губернии отправились поезда картофеля, тонны ржи, возы овощей из центра и Сибири, <...> в кассу общественного Комитета потекли отовсюду деньги, которых не хотели давать Комитету официальному".

Арест Осоргин редактировал газету комитета "Помощь", но успел выпустить только три номера. Работа комитета была прервана внезапным арестом его членов в конце августа 1921 г. Им были предъявлены политические обвинения, которые формулировались весьма туманно.

Роль В.И. Ленина в разгроме Помгола Письма В. И. Ленина свидетельствуют, что комитет, пренебрежительно называемый им "Кукиш" (по фамилиям Кусковой и Кишкина), был обречен еще до своего официального создания. В активности членов комитета Ленин видел угрозу контрреволюции, и его точка зрения поддерживалась многими видными деятелями партии.

Казань Совершенно больного отправили Осоргина в ссылку в Царёвококшайск (ныне Йошкар-Ола), но доехать туда он не смог. Разрешили остаться в Казани. И хоть считался "контрреволюционером" и подвергался обыскам, все же и там находил интересные дела: занимался устройством книжного магазина, редактировал "Литературную газету" (не подписываясь и скрывая свое участие в ней), был частым гостем в Казанском университете.

Перед высылкой Весной 1922 г. Осоргину было разрешено вернуться в Москву. "Последнее русское лето" он провел в деревне Барвихе Звенигородского уезда. Увидев возле своей избы машину с чекистами, скрылся, добрался до Москвы, несколько дней провел в больнице, принадлежавшей его другу, но, не видя выхода, сам отправился на Лубянку. Там ему был объявлен приговор: высылка с обязательством покинуть пределы РСФСР в течение недели, а в случае невыполнения - высшая мера наказания. Высылали на три года, на больший срок не полагалось, но с устным разъяснением: "То есть навсегда". На прощанье следователь предложил в очередной раз заполнить очередную анкету. На первый ее вопрос: "Как вы относитесь к Советской власти?" - Осоргин ответил: "С удивлением".

Причины высылки О том, каковы были причины высылки, Осоргин не знал. Конкретные причины были и не нужны. Осоргин писал: "Следователя, которому было поручено дело о высылке представителей интеллигенции, который всех нас допрашивал о всяком вздоре, кто-то спросил: "Каковы мотивы нашей высылки?" Он откровенно и мило ответил: "А черт их знает, почему они вас высылают!".Можно предположить, что причиной могла быть и связь с эсерами (в прошлом), и участие в Комитете помощи голодающим, и многолетние дружеские и деловые связи с Бердяевым (последнее лето 1922 г. они даже провели вместе на даче). О Бердяеве и других участниках сборника "Освальд Шпенглер и закат Европы" Ленин писал Н. П. Горбунову 5 марта 1922 г.: "Это похоже на "литературное прикрытие белогвардейской организации«.

Не только для Осоргина, для многих высланных, все мысли, планы, труды которых были нерушимо связаны с Россией, отъезд был трагедией. Жизни ломались - казалось тогда - с бессмысленной жестокостью. В дни осени 1922 г. была только боль, обида, отчаяние. О последних мгновеньях, когда еще был виден "отплывающий берег России", Осоргин писал: "Удивительно странное чувство в душе! Словно бы, когда она тут, на глазах,- не так страшно за нее, а отпустишь ее мыкаться по свету - все может случиться, не углядишь. А я ей не няня, как и она мне не очень любящая мать. Очень грустно в эту минуту".Берег исчез, и, присоединившись к своим спутникам -- товарищам по несчастью, Осоргин предложил тост: "За счастье России, которая нас вышвырнула!".

За рубежом Осоргин прожил зиму в Берлине. Осенью 1923 г. уехал в Париж. Михаил Андреевич сохранил советское гражданство и советский паспорт до 1937 г., когда в советском консульстве произошел крутой разговор и разрыв. Последние пять лет он прожил без всякого паспорта.

«Сивцев вражек» Первый роман Осоргина «Сивцев Вражек» (1928г.) был напечатан во Франции и принес писателю мировую известность. Сразу же после выхода он был переведен на основные европейские языки, в том числе славянские. Большой успех он имел в Америке, где английский перевод был награжден Книжным клубом специальной премией как лучший роман месяца (1930г.).

М.А.Осоргин - писатель Хорошо известный своими статьями и очерками русскому дореволюционному обществу, как прозаик Осоргин заявил о себе именно в эмиграции. И почти все его книги о России: романы «Сивцев Вражек»(1928), «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935) и своеобразные мемуарные книги, написанные в свободной поэтической манере, где лирические излияния переходят в жанровые эпизоды или в раздумья о жизни и судьбе - «Вещи человека» (1929), «Чудо на озере» (1931), наконец «Времена» (1955). За рубежом Осоргин продолжал журналистскую деятельность, сотрудничая в «Днях», «Последних новостях», «Современных записках» и др.

Осоргин о России «Ту огромную землю и тот многоплеменный народ, которым я в благодарность за рожденные чувства и за строй моих дум, за прожитое горе и радость дал имя родины,- никак и ничем у меня отнять нельзя, ни куплей, ни продажей, ни завоеванием, ни изгнанием меня - ничем, никак, никогда. Нет такой силы и быть не может. Любит ли свое дерево зеленый листок? Просто - он, лишь с ним связанный - лишь ему принадлежит. И пока связан, пока зелен, пока жив - должен верить в свое родное дерево. Иначе - во что же верить? Иначе - чем же жить!»

Михаил Андреевич Ильин (Осоргин -- псевдоним писателя с 1907 г.) родился 7 октября 1878 г. в Перми. Его воспоминания о детстве были светлыми, их он призывал в самые трудные минуты, они помогали жить. Не будем рассказывать здесь о родителях писателя, никто не сможет сделать этого так, как сам он -- не боявшийся открытости чувств, искавший и нашедший для отца и матери свои "лучшие слова". Автобиографические рассказы вошли в этот сборник, и читатель, к которому Осоргин прямо обращался в них: "Кто-то любящий, в кого я верю, чью ласковость чувствую, близкий ли, далекий ли, родной или незнакомый" {Осоргин Mux. Чудо на озере. Париж, 1931. С. 42.}, -- поймет, какими прекрасными людьми были они -- Андрей Федорович Ильин и Елена Александровна Савина.
Навсегда остались с ним доброта близких людей и картины природы, целиком заполнявшие его мир в детские годы: "Мы, тутошние, рождались в просторе, ковшами пили воздух и никогда не считали себя ни царями, ни рабами природы, с которой жили в веками договоренной дружбе,-- писал Осоргин в предсмертной книге "Времена".-- Я радуюсь и горжусь, что родился в глубокой провинции, в деревянном доме, окруженном несчитанными десятинами, никогда не знавшими крепостного права, и что голубая кровь отцов окислилась во мне независимыми просторами, очистилась речной и родниковой водой, окрасилась заново в дыхании хвойных лесов и позволила мне во всех скитаниях остаться простым, срединным, провинциальным русским человеком, не извращенным ни сословным, ни расовым сознанием, сыном земли и братом любого двуногого" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 11--12.}.
О временах "гимназической тужурки и студенческой фуражки" Осоргин вспоминал с иронией. Насмешливо, хоть и не зло, рассказывал он о годах учения в пермской классической гимназии, которая давала лишь "одно преимущество: полное сознание, <...> что <...> каждый, не желающий остаться неучем, должен учиться сам" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 43.}. Мальчик рано полюбил книги, рано пришло время поисков самостоятельной мысли, рано появилось желание писать. Он был гимназистом седьмого класса, когда газета "Пермские губернские ведомости" опубликовала его первую статью, а "Журнал для всех" под псевдонимом М. Пермяк -- первую беллетристическую вещь, рассказ "Отец". "В этом рассказе <...>, -- вспоминал Осоргин о своих первых, еще наивных литературных опытах,-- молодая девушка упала в воду и утонула, а ее отец сошел с ума и бегал с дикими возгласами по полям и лесам. В следующем рассказе предстояло матери зарубить топором своего грудного ребенка, а самой повеситься. <...> Началось!" {Там же. С. 67.}
В 1897г. Михаил Андреевич поступил на юридический факультет Московского университета. С большой теплотой писал он позже о первых московских впечатлениях ("Душа с ней сразу сроднилась, в Москве всякий находит родное..." {Осоргин Mux. Благословенные дни//Русская земля/Под ред. А. Черного. Париж, 1928. С. 32.}), и о полунищей жизни в студенческом квартале в районе Бронных улиц, и об университетских лекциях, где "учили быть людьми, а но стряпчими и аптекарями" {Осоргин Mux. Посолонь//Памяти русского студенчества. Париж, 1934. С. 15.}.
В студенческие годы началась постоянная журналистская работа, много писал для уральских газет, стал не только постоянным корреспондентом "Пермских губернских ведомостей", но и редактировал их, когда возвращался домой. Не оставался в стороне в дни студенческих волнений -- был выслан на год в Пермь.
После окончания университета в 1902 г. началась адвокатская работа в Москве. Михаил Андреевич получил звание помощника присяжного поверенного Московской судебной палаты, присяжного стряпчего при коммерческом, опекуна при сиротском судах, был юрисконсультом Общества купеческих приказчиков, членом Общества попечительства о бедных. Работа была "не доходной, но веселой" -- "куча малюсеньких дел, десятирублевых доходов, толстый с вензелем портфель"; "имею небольшие усы, фрак, жену, пишущую машинку, штемпеля: "копировано", "с совершенным почтением". Написал книжку "О вознаграждении рабочих за несчастные случаи" {Осоргин Mux. "Николай Иванович"//На чужой стороне. Берлин; Прага, 1923. No 3. С. 88.}. Такова была внешняя сторона его жизни до ареста в декабре 1905 г.
Но было и другое, скрытое от посторонних глаз.
Героиня романа Осоргина "Свидетель истории" Наталья Калымова приняла внезапное, казалось бы, решение: "С сильными духом -- против сильных оружием!" {Осоргин Mux. Свидетель истории. Париж, 1932. С. 231.} Она ушла из дома "в ряды тех, кого одни называли преступниками, другие -- святыми" {Там же. С. 31.}, тех, кто шел убивать и умирать "во славу миража". Автор романа принадлежал к этому же поколению людей, молодость которых совпала с днями революции. Как и его героиню, Осоргина увлекла красота неравной борьбы. "Безрассудные -- любили мы их за безрассудство" {Осоргин Mux. Венок памяти малых//На чужой стороне. 1924. No 6. С. 101.}, -- писал он о погибших товарищах.
О своей революционной деятельности Осоргин рассказывал скромно: был "незначащей пешкой, рядовым взволнованным интеллигентом, больше зрителем, чем участником"; "больше, чем я сам, деятельное участие в революции пятого года принимала моя квартира" {Осоргин Mux. Девятьсот пятый год (к юбилею)//Современные записки. Париж, 1930. No 44. С. 268, 294.}. "Одним боком я примыкал к партии, но был в ее колеснице спицей самой маленькой,-- с юмором вспоминал он,-- больше писал и редактировал разные воззвания ("Сорок лет прошло с тех пор, как даровали крестьянам волю,-- и что же мы видим?.. Самодержавные палачи... Но уже близок час... Долой насильников..."). Шрифт моей пишущей машинки был забит воском: для ротатора работала. Забегали юноши и приносили свои прокламации для редакторских поправок ("Мы, ученики старших классов... царящий произвол и деспотизм... забивая мозги... долой" -- "Мы, фармацевты, как часть трудового народа... долой"). Служила моя квартира также для партийных рефератов, и в ней свои первые доклады читали "Непобедимый" (Н. Д. А.), "Жорес" (И. И. Ф.) и другие. Бороться с ними приходили яростные эсдеки и эсдечки ("Предыдущий оратор, со свойственным ему красноречивым легкомыслием... мелкобуржуазное мышление..."). Помнится, и тов. Ленин, под кличкой Вл. Ильин, оказал честь моей квартире..." {Осоргин Mux. Николай Иванович//На чужой стороне. 1923. No 3. С. 91. Н. Д. А. -- Николай Дмитриевич Авксентьев; И. И. Ф. -- Илья Исидорович Фондаминский.}.
Не только многолюдные собрания проходили в квартире начинающего адвоката, позже она стала местом заседаний Московского комитета партии социалистов-революционеров, была и явкой, и местом ночлега, и "временным пристанищем" оружия и "конфетных коробочек с бомбами". Впрочем, "деятельное участие в революции" принимала не только квартира, но и дача Михаила Андреевича, где хранились "тюки отпечатанных на ротаторе воззваний и агитационных листков": "Приезжал я "из суда" с полпудовым портфелем, а в нем -- чистенький, блестящий типографский шрифт, прямо из словолитни, сложенный в плитки, но не брезговал и подержанным -- типографщики доставляли. Набралось шрифта семь пудов" {Осоргин Mux. Николай Иванович//На чужой стороне. 1923. No 3. С. 92.}. Несколько месяцев скрывался у Осоргина бежавший из Сибири "Николай Иванович" (Петр Андреевич Куликовский), организатор крупных террористических актов, вместе с Каляевым и Савинковым участвовавший в покушении на великого князя Сергея Александровича, позже убивший московского градоначальника Шувалова.
Когда обострились противоречия в партии эсеров и из их среды стало выделяться крыло максималистов, Осоргин оказался в оппозиции к "партийному генералитету". Он не любил "партийных дрязг", у него бывали разные люди -- и из центра, и из оппозиции, и вожди, и рядовые революции 1905 г. Среди них были и люди страшные, способные убивать не задумываясь, и идеалисты, которые,-- в этом был ужас их положения,-- не находили "иной красоты подвига, как "принесение себя в жертву благу народа" путем убийства и, одновременно, самоубийства" {Осоргин Mux. "Неизвестный по прозвищу Вернер"//На чужой стороне. 1924. No 4. С. 202.}. Таким был и Петр Куликовский, и Владимир Мазурин, казненный в 1906 г. Он мечтал быть учителем, но стал максималистом, участником безумных террористических актов, организатором экспроприации Кредитного общества (на эти деньги подкармливали "политиков" в тюрьмах, в том числе и в Таганской, где в это время в одиночке сидел Осоргин). Таким был и Всеволод Лебединцев (Кальвино), "отзывчивый, пылкий, альтруист" {Там же.}, участвовавший в покушении на министра Щегловитова, выданный Евно Азефом и тоже казненный. "Какая путаница для историков -- какой материал для романистов!" {Осоргин Mux. Девятьсот пятый год//Современные записки. 1930. No 44. С. 299.} -- писал Осоргин. Позже, сначала в воспоминаниях, написанных в начале 1920-х годов, а затем в дилогии (в романах "Свидетель истории" и "Книга о концах") он пытался разобраться в происшедшем, показать трагическую противоречивость жизни людей, с которыми его свела судьба в годы первой русской революции.
В тюрьме, где Осоргин провел полгода, ожидая смертного приговора, он сохранял бодрость духа, был старостой на этаже, старался работать -- перевел с французского книгу Э. Доллеанса "Роберт Оуэн" {Книга была издана в Москве в 1906 г.}, читал, писал дневник, позже опубликованный. В мае 1906 г. чудом оказался на свободе -- следователь выпустил под залог, не снесясь с жандармерией, уже приговорившей Осоргина к пятилетней ссылке; бежал в Финляндию, где тоже было небезопасно, поэтому и пришлось отправиться в дальний путь -- через Хельсинки в Италию. Надеялся, что вернется через месяц, оказалось -- через десять лет.

Осоргин поселился в местечке Сори близ Генуи, там на вилле "Мария" возникла эмигрантская коммуна. "Великая красота Средиземного моря -- жидкая лазурь в малахитовой оправе, с оторочкой жемчужной пены... -- вспоминал он. -- А мы занимались статистикой безлошадных, Лавровым, Михайловским и параллелями между православием и социал-демократией" {Осоргин Mux. Венок памяти малых//На чужой стороне. 1924. No 6. С. 193.}.
Просуществовав около двух лет, коммуна распалась. Осоргин отошел от эмигрантских кругов, опять,-- как это было в его жизни не раз,-- оказался в оппозиции. Е. А. Ляцкий писал об Осоргине Горькому 7 октября 1912 г.: "В эмигрантской среде против него существует какое-то предубеждение" {Литературное наследство. Т. 95. С. 505.}. Неприязнь была, и взаимная. О русских эмигрантах в Италии Осоргин писал не раз, даже в книге "Очерки современной Италии", посвященной совсем другим темам, не удержался от иронии, говоря о любви русских "водить компанию" при "полном неумении организоваться на началах терпимости" {Осоргин Mux. Очерки современной Италии. М., 1913. С. 20--21}. "Какая жалкая картина! <...> Инциденты, оппозиции, контроппозиции, товарищеские суды, товарищеские сплетни, протоколы о нравственности, разоблачение предателей. <...> Гнилье, гнилье, гнилой воздух, ужасная зараза! <...> Кто выше залетел там, тот тем ниже упал здесь. <...> За границей я держусь подальше от них" {Осоргин Mux. Призраки: Три повести. М., 1917. С. 18.}, -- такова была жесткая характеристика, данная Осоргиным русской эмигрантской среде, которую он даже сравнивал с тюремной. В "Книге о концах" (1935) он остался верен этой оценке, утратившей в романе свою прямолинейную резкость, но оставшейся такой же горькой.
Италия для Осоргина была не музеем, а стала,-- и это отличало его от многих русских эмигрантов, замкнувшихся в узкие кружки, -- живой и близкой. В рабочем квартале Рима он вел общую с окружающими его людьми жизнь. В 1916 г., прощаясь с Италией, Осоргин писал: "Даже если забудется небо Италии, ее моря и пляжи -- останется благодарная память о простых, добрых, бескорыстных и признательных людях, которых я встречал всюду <...> И откуда они брали эту приветливость и тонкость общения, эту внимательность подхода к чужому и не всегда понятному им душевному надрыву?" {Осоргин Mux. Там, где был счастлив: Рассказы. Париж, 1928. С. 24.}
Постоянный корреспондент газеты "Русские ведомости", Осоргин из номера в номер вел летопись жизни Италии. Рассказывая о больших и малых событиях в стране, он опубликовал более четырехсот статей и фельетонов. Наиболее значительными он считал серии статей о громких судебных процессах, итало-турецкой войне, славянских землях, Балканской войне 1912 г., о современной итальянской литературе {См.: Осоргин Mux. Автобиография // Русские ведомости. 1863--1913: Сборник статей. М., 1913. С. 129.}. Много сотрудничал он в журнале "Вестник Европы", написал книгу "Очерки современной Италии", главы об Италии для "Истории нашего времени", издаваемой братьями Гранат. Осоргин занимался организацией экскурсий для народных учителей (более трех тысяч их посетило в те годы Италию). Он и сам много путешествовал ("Города Италии были моими комнатами: Рим -- рабочим кабинетом, Флоренция -- библиотекой, Венеция -- гостиной, Неаполь -- террасой, с которой открывался такой прекрасный вид" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 119.}), без паспорта и виз объездил всю Европу, дважды был на Балканах.
Одна из книг Осоргина называется "Там, где был счастлив". В ней немало страниц, посвященных итальянским впечатлениям. В Италии прошла молодость, но тогда он был уверен, что главное в жизни еще впереди. Позже, в холодной и голодной Москве, вспоминая солнечную Италию, он все же называл ее "голубой тюрьмой" {Осоргин Mux. Из маленького домика. Москва, 1917--1919. <Рига>, 1921. С. 22.}.
Постоянность его мысли, "устремленной на северо-восток" {Осоргин Mux. Итальянское письмо//Воля России. Прага, 1923. No 15. С. 45.} -- в Россию, отразилась в резкой полемике с М. Горьким (они познакомились еще в России в связи с работой в Обществе попечительства о бедных). В 1913 г. Осоргин работал над статьей об отношении русских эмигрантов к амнистии, которая должна была последовать в результате династических торжеств, посвященных трехсотлетию дома Романовых (сам он под эту амнистию не подпал). На Капри Осоргин встретился с Горьким, который тему "тоски по родине" сразу отклонил, сказав, что этой тоски не понимает и не признает в русских. "Он приводил мне в доказательство духоборов и своих земляков <...>, сделавшихся подлинными французами и говоривших: "А ну ее, вашу Россию!" {Осоргин М. А. Русские эмигранты и "римский съезд"//Вестник Европы. 1913. No 7. С. 298.} Горький просил не упоминать о нем в статье, говоря о своем желании "остаться в тени" {Письмо М. Горького к Осоргину от 3--16 марта 1913г.//Архив М. Горького (Москва).}. Последовало грустное письмо Осоргина, который пытался разрешить свои сомнения: "Вы не только меня не убедили, но, думается мне, не сможете убедить и самого себя. <...> У нас в России многого боятся: например -- слова "патриот". <...> Почему же Вы сомневаетесь в естественности самой типичной и резко выраженной "тоски по родине" русского эмигранта, вырванного притом из родной почвы насильственно? <...> В том, что Вы ее понимаете,-- я не сомневаюсь. <...> Наш космополитизм есть лишь красивая форма нашей страдающей гордости и нашей неоткровенности даже с самими собой" {Письмо Осоргина к Горькому от 18 марта 1913 г.//Архив М. Горького.}. Горький ответил "суровой и лаконичной нотацией" {Письмо Осоргина к Горькому от 25 марта 1913 г.//Архив М. Горького.}, он вновь повторил мысль "об отсутствии у русских чувства родины": "Русскую же "тоску по родине" я рассматриваю как тоску по привычному месту, где жить проще, удобней, где можно жить с наименьшей ответственностью перед людьми. Тоска по привычному месту знакома и животным: собакам, кошкам" {Письмо Горького к Осоргину (конец марта 1913 г.)//Архив М. Горького.}.
Мысли Горького, сформулированные резко полемически, были продиктованы его политическими взглядами того времени, его отношением к обострившимся в России проблемам национализма и великодержавного шовинизма. Осоргин же руководствовался не политическими мотивами, а простыми человеческими чувствами, и убедить его в том, что у русских атрофировано чувство тоски по родине, не смог бы никто. "Я сам русский,-- писал он Горькому с горечью,-- но тоскую так, как не пожелал бы тосковать никому другому. Может быть, чувство это и не высокого калибра, даже и вправду животное, но дело это не меняет. Да и неправда, не низкое оно, как не низко чувство любви к матери, также -- животного происхождения" {Письмо Осоргина к Горькому от 25 марта 1913 г.//Архив М. Горького.}.

В 1916 г. через Францию, Англию, Норвегию, Швецию и Финляндию Осоргин приехал в Петроград. Он не был арестован, сыграли роль и заступничество авторитетного депутата Государственной думы В. А. Маклакова, и просто растерянность полиции в предреволюционные месяцы. Жил все-таки на полулегальном положении, что не помешало ему из Москвы отправиться в путешествие по Волге, побывать в Перми на открытии университета, съездить на Западный фронт. Осоргин продолжал свое сотрудничество в "Русских ведомостях". Его статья "Дым отечества" вызвала поток писем читателей, приветствовавших его возвращение.
Февральская революция застала Осоргина в Москве. "Помню момент перелома,-- вспоминал он,-- на обширном дворе Спасских казарм в Москве, куда пришла толпа; у солдат дрожали в руках винтовки, офицер не решался отдать команду. Нам ударил в грудь холостой залп, как могли ударить и пули. В тот же день человеческая река по Тверской улице -- день общего сияния, красных бантов, начала новой жизни. В сущности, славен и чист был только этот день" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 139.}.
Осоргин сотрудничал тогда в журнале "Голос минувшего", в газетах "Народный социалист", "Луч правды", "Родина", "Власть народа", редактировал литературное приложение к последней -- "Понедельник". В московском писательском кооперативном издательстве "Задруга", где Осоргин (вместе с С. П. Мельгуновым, Н. А. Бердяевым, С. Н. Прокоповичем, Е. Д. Кусковой, О. И. Грузенбергом, Ф. А. Степуном) был членом товарищества, вышло несколько его книг, в том числе и две беллетристические -- "Призраки" (1917), "Сказки и несказки" (1918). Роковые страсти, туманные намеки, несостоявшиеся встречи "Призраков" -- это был этап творческого пути писателя, когда еще не были найдены ни свой язык, ни своя манера. Он прошел через поиски усложненной формы, чтобы потом от нее отказаться.
Осоргин принял участие в разборе материалов московской охранки, в 1917 г. выпустил книгу "Охранное отделение и его секреты". И хоть скоро он от этой работы отошел, саднящий след в душе остался надолго. Вспомним народовольца Данилова, одного из героев "Книги о концах", который остаток жизни провел в архиве охранки, где в поисках написанного им когда-то прошения о помиловании "плавал в море величайшей грязи, разгребал руками горы нечистот, узнал многое о многих, чего и предполагать было невозможно и чего достаточно, чтобы потерять навсегда веру в человеческую порядочность" {Осоргин Mux. Книга о концах: Роман. Берлин, 1935. С. 232.}.
Во "Временах" -- книге итогов -- Осоргин так определил свое отношение к октябрьским событиям: "Революция последовательна и едина, и Февраль немыслим без Октября. Был неизбежен и был нужен полный социальный переворот, и совершиться он мог только в жестоких и кровавых формах. Я это знаю и принимаю фатально, как судьбу. Но чувство не могло никогда оправдать возврата к организованному насилию, к полному отказу от того, что смягчало в наших глазах жестокость минут переворота,-- отказу от установления гражданской свободы <...>. Менять рабство на новое рабство -- этому не стоило отдавать жизнь" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 138--139.}.
Книга "Из маленького домика", написанная в 1917--1919 гг., свидетельствовала о пережитых им минутах отчаяния. Осоргин рассказывал в ней о попытке выбраться из шумного города, "где до горла доходят ворохи газет, где все спешат -- и все опоздали, все заняты,-- а толку мало, все неврастеники,-- а хотят учить здоровых" {Осоргин Mux. Из маленького домика. <Рига>, 1921. С. 3.}, в тишину деревенского домика, чтобы "уберечься от заражения общественной истерией" {Там же. С. 32.}, попытаться разобраться в происходящем в это удивительное время, когда жизнь была "не то страшной сказкой, не то оскорбительной хроникой, не то великим прологом новой божественной комедии" {Там же. С. 3.}.
В главе об Октябре, названной "Ga ira -- симфония", возникает блоковский образ солдата с девушкой. У солдата глупые и добрые глаза, курносая девушка поет песенку, но любить их Осоргину кажется уже невозможным: "Мне они страшны, солдат с девушкой" {Там же. С. 43.}. Он не может забыть о другом солдате, отбивавшем ручкой пулемета такт песенки про двух приятелей: "Вот Фома пошел на дно, а Ерема там давно". Мысль о России, где "заблудилась и летает какая-то шальная пуля, выпущенная октябрьским пулеметчиком", где "нет способа так жить, чтобы пуля эта вам не грозила" {Осоргин Mux. Тем же морем//Современные записки. 1922. No 13. С. 217.}, -- не раз появится в его статьях, потом попадет и на страницы романа "Сивцев Вражек".
В первые послереволюционные годы Осоргин был первым председателем Всероссийского союза журналистов, товарищем председателя Московского отделения Союза писателей, первый устав Союза был написан совместно Осоргиным и М. О. Гершензоном.
Когда в августе 1918 г. частная периодическая печать была ликвидирована, "писательская группа, сплоченная узами давнего приятельства и работой в "Понедельнике" {Осоргин Mux. Книжная лавка писателей//Новая русская книга. Берлин, 1923. No 3/4. С. 38.}, решила основать небольшую книжную лавку и "вести ее исключительно своими силами, чтобы быть около книги и, не закабаляя себя службой, иметь лишний шанс не погибнуть от голода" {Там же.}. Такая работа была непривычной, но она спасала "от перспективы плясать под казенную дудочку" {Осоргин Mux. Листки//Последние новости. Париж, 1925. No 1578. 17 июня.} -- для независимого Осоргина это соображение было решающим. Возникла группа пайщиков, в которую вошли искусствовед П. П. Муратов, поэт В. Ф. Ходасевич, молодой прозаик A. С. Яковлев, историк литературы, переводчик и исследователь творчества Бальзака Б. А. Грифцов, позже к ним присоединились B. К. Зайцев, который "отвратительно упаковывал книги и очаровательно беседовал с покупателями" {Осоргин Mux. О Борисе Зайцеве//Последние новости. 1926. No 2087. 9 декабря.}, философ Н. А. Бердяев, историк А. К. Дживелегов. Однако главным лицом в лавке, по свидетельству современников, был Осоргин {Бердяев Н. Самопознание/Опыт философской автобиографии. Париж, 1946. С. 255.}.
Лавка, расположившаяся в Леонтьевском переулке, числилась при Союзе писателей, все пайщики были членами Союза, трое входили в президиум, а Б. К. Зайцев был его председателем. Это обстоятельство потому имело значение, что охраняло лавку от грозившей частным магазинам и библиотекам "муниципализации", а на самом деле ликвидации.
Осоргин вспоминал: "Осложнившаяся жизнь выбрасывала на рынок целый ряд старых библиотек, которые мы скупали, стараясь давать своему брату-писателю и ученым максимальную плату" {Осоргин Mux. Книжная лавка писателей//Новая русская книга. 1923. No 3/4. С. 38.}. Но Книжная лавка писателей имела, конечно, не коммерческое значение, она была важным живым литературным общественным центром. "За прилавками у нас велись философские и литературные споры, в которых принимали участие и клиенты завсегдатаи,-- писал Осоргин.-- Было тесно, дымно от печурки, тепло от валенок, холодно пальцам от книг, весело от присутствия живых людей и приятно от сознания, что дело наше и любопытно, и полезно, и единственно не казенное, живое, свое" {Осоргин Mux. Книжная лавка писателей//Новая русская книга. 1923. С. 39.}.
Возникло при лавке характерное для тех лет, когда не было возможности печататься, рукописно-автографическое издательство: писатели сами переписывали, иллюстрировали и сшивали свою книгу. Рассказывая об уникальной коллекции рукописных книг, изготовленных в лавке (их было около двухсот), В. Г. Лидин вспоминал, в частности, о книге Осоргина "Похвала березовым дровам", написанной автором на бересте {См.: Лидин Вл. Друзья мои -- книги: Рассказы книголюба. М., 1976. С. 8.}.
В лавке собирались члены Религиозно-философского общества, проводились заседания италофильского кружка "Студио Италиано", на которых, как вспоминал Осоргин, "холод не мешал возрождать любимые образы и делиться тем, что дала нам близость общей любовницы -- Италии" {Осоргин Mux. О Борисе Зайцеве//Последние новости. 1926. No 2087. 9 декабря.}. Сюда, в студию, за несколько месяцев до смерти приезжал читать свои стихи А. Блок.
Работая в лавке, Осоргин собрал исключительную по ценности библиотеку русских книг об Италии, он много переводил с итальянского: пьесы К. Гольдони, Л. Пиранделло, Л. Кьярелли. По просьбе Е. Б. Вахтангова он перевел пьесу К. Гоцци "Принцесса Турандот", которая с огромным успехом шла именно в этом переводе.
Одна из самых трудных страниц московской жизни Осоргина -- история его участия во Всероссийском комитете помощи голодающим, существовавшем чуть больше месяца. Однако именно эта недолгая деятельность стала причиной очередного трагического перелома в судьбе писателя.
О московском меню, которое позволяла Осоргину иметь доля пайщика в Книжной лавке писателей, он вспоминал не раз: "суп из картофельных очисток", "жаркое из покойной извозчичьей лошади", "пшенка на колесной мази", "селедка, копченная в самоварной трубе", "наш хлеб 1921-го года, в котором ценнейшей примесью была лебеда" {Осоргин Mux. В тихом местечке Франции. Париж, 1946. С. 201.}. Но для жителей многих областей России и эти кушанья стали недоступной мечтой. По подсчетам историка Ю. А. Полякова, в 1921 г. голодало не менее 20% населения страны и более 25% всего сельского населения {См.: Поляков Ю. А. 1921-й: победа над голодом. М., 1975. С. 14, 19--20.}, число жертв исчислялось миллионами. За границей ужасались слухам о случаях людоедства, но те, кто побывал тогда в Поволжье, где деревни вымирали полностью, говорили не об отдельных случаях, а о явлении, ставшем распространенным: "Объективно, издали это -- неописуемый ужас <...>. А на месте, это -- быт, естественное разрешение продовольственного вопроса. Нужно уметь близко жизни в глаза смотреть" {Осоргин Mux. Тем же морем//Современные записки. 1922. No 13. С. 223.}.
29 июня 1921 г. М. Горьким было внесено на рассмотрение Политбюро ЦК ВКП(б) предложение о создании Всероссийского комитета помощи голодающим. Л. Б. Каменев и М. И. Калинин обратились с призывом о добровольном объединении общественных усилий для борьбы с голодом. Комитет помощи голодающим был образован 21 июля 1921 г. и разместился в одном из особняков на Собачьей площадке. Он существовал параллельно с Центральной комиссией помощи голодающим при ВЦИК. Возглавил комитет Л. Б. Каменев, его заместителем стал А. И. Рыков. В него вошли А. М. Горький, К. С. Станиславский, А. И. Сумбатов-Южин, Б. К. Зайцев, П. П. Муратов. Большинство членов комитета составляли кооператоры и специалисты по сельскому хозяйству -- агрономы, экономисты, статистики. Среди них были экономист А. В. Чаянов, профессор Н. Д. Кондратьев, позже вместе с Чаяновым репрессированный по делу мифической "Трудовой крестьянской партии", председатель правления сельскохозяйственных кооперативов П. А. Садырин, ректор зоотехнического института М. М. Щепкин, председатель московского общества сельского хозяйства А. И. Угримов, а также известные врачи, толстовцы, имевшие большой опыт помощи голодающим (П. И. Бирюков, В. Ф. Булгаков, А. Л. Толстая), представители религиозных сект, обладавшие широкими международными связями. Патриарх Тихон благословил деятельность комитета и обратился к верующим с воззванием о помощи голодающим. Поддерживала комитет Академия наук. Его членами стали президент академии А. П. Карпинский, вице-президент В. А. Стеклов, академики В. Н. Ипатьев, А. В. Ферсман, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург и другие. В комитет вошли люди разных политических убеждений. Видное место в нем занимали Е. Д. Кускова, бывшие министры Временного правительства С. Н. Прокопович и Н. М. Кишкин. Существовала при комитете и ячейка коммунистов, состоявшая из двенадцати человек, среди которых были М. М. Литвинов, Л. Б. Красин, Н. А. Семашко, А. В. Луначарский и другие. Они обязывались следить за тем, чтобы эта организация не использовалась в контрреволюционных целях.
Комитету помощи голодающим, "опиравшемуся лишь на нравственный авторитет образовавших его" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 161.}, удалось быстро объединить людей, он пользовался доверием, поддержкой и русской общественности, и иностранных организаций: "Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы в голодающие губернии отправились поезда картофеля, тонны ржи, возы овощей из центра и Сибири, <...> в кассу общественного Комитета потекли отовсюду деньги, которых не хотели давать Комитету официальному" {Там же.}.
Осоргин редактировал газету комитета "Помощь", но успел выпустить только три номера. Работа комитета была прервана внезапным арестом его членов в конце августа 1921 г. Им были предъявлены политические обвинения, которые формулировались весьма туманно.
Письма В. И. Ленина свидетельствуют, что комитет, пренебрежительно называемый им "Кукиш" (по фамилиям Кусковой и Кишкина), был обречен еще до своего официального создания. В активности членов комитета Ленин видел угрозу контрреволюции, и его точка зрения поддерживалась многими видными деятелями партии. "Милая моя Семашка! <...> -- писал Ленин 12 июля 1921 г.-- Не ревнуйте к Кусковой <...>. От Кусковой возьмем имя, подпись, пару вагонов от тех, кто ей (и эдаким) сочувствует. Больше ни-че-го. Не трудно, ей-ей, это сделать" {Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 24.}.
Письмо Ленина к И. В. Сталину и всем членам Политбюро ЦК РКП (б) от 26 августа 1921 г., в котором он призывает "не колебаться" в решении дальнейшей судьбы комитета, проливает еще больший свет на причины его быстрой гибели.
Фритьоф Нансен, который в июне 1921 г. от имени Международного Красного Креста вел переговоры с Советским правительством о посылке продовольствия в Петроград при условии установления надзора за распределением продуктов, -- и с этим условием Ленин согласился, -- решил назначить своими представителями членов Комитета помощи голодающим. Ленин был оскорблен этим "наглейшим предложением" Нансена. Кроме того, "некий Рунов", как называет его Ленин (Т. А. Рунов был одним из организаторов московской Выставки достижений сельского хозяйства в 1921 г.), сообщил А. И. Рыкову, в свою очередь проинформировавшему Ленина, что "Прокопович держал противоправительственные речи" на одном из собраний комитета. Эти обстоятельства и вызвали ленинский приказ:
"Прокоповича сегодня же арестовать по обвинению в противоправительственной речи (на собрании, где был Рунов) и продержать месяца три, пока обследуем это собрание тщательно.
Остальных членов "Кукиша" тотчас же, сегодня же выслать из Москвы, разместив по одному в уездных городах по возможности без железных дорог, под надзор.
Ей-ей, ждать еще -- ошибка будет громадная. Пока Нансен не уехал, дело будет сделано; Нансену поставлен будет ясный "ультиматум". Игре (с огнем) будет положен конец.
Напечатаем завтра же пять строк короткого, сухого "правительственного сообщения": распущен за нежелание работать.
Газетам дадим директиву: завтра же начать на сотни ладов высмеивать "Кукишей". Баричи, белогвардейцы, хотели прокатиться за границу, не хотели ехать на места. Калинин поехал, а кадетам "не вместно". Изо всех сил их высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев" {Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 141--142.}.
Осоргин, один из участников этой, по формулировке Ленина, "игры с огнем", резко отметал подозрения о политических целях членов комитета. "Никто из нас <...>,-- писал он,-- не задавался политическими заданьями. Совесть не позволила нам остаться зрителями в такой страшный момент народного бедствия <...>. Одно жалко, что мы не продержались дольше и не смогли спасти хоть тысячу, хоть сотню лишнюю людей от смерти и людоедства <...>. И история, если она беспристрастна, многое простит большевикам, а этого не простит" {Осоргин Mux. Тем же морем // Современные записки. 1922. No 13. С. 224.}.
Дневник, написанный в царской тюрьме, Осоргин закончил словами: "Еще поживем, еще поспорим. Еще много, много раз посидим в тюрьме" {Осоргин Mux. Картинки тюремной жизни: Из дневника 1906 г. // Русское богатство. 1907. No 12.}. К несчастью, эта шутка оказалась пророческой. Арест за участие в Комитете помощи голодающим стал уже третьим. За плечами была не только Таганская тюрьма, но и арест в 1919 г., когда Осоргин попал на Лубянку, в "Корабль смерти". Арест был случайным, освобождать его тогда приехал вместе с поэтом Ю. К. Балтрушайтисом председатель Моссовета Каменев. Осоргин вспоминал: "Маленькое недоразумение,-- поясняет Каменев,-- но для вас, как писателя, это материал <...>". За пять дней в "Корабле смерти" я, действительно, мог собрать кое-какой материал, если бы сам не чувствовал себя бездушным материалом" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 149.}. И вот опять -- Лубянка, особый отдел ВЧК, внутренняя тюрьма. В сырой, зацветшей зеленью камере с замазанными окнами, без книг, без прогулок, где кормили "похлебкой из гнилой и червивой воблы, давая на "второе блюдо" остатки этой воблы" {Осоргин Mux. В тихом местечке Франции. Париж, 1946. С. 69.}, Осоргин просидел два с половиной месяца: "Я совсем опух, отек, кашлять стал: и вообще в те дни надломил надолго здоровье" {Осоргин Mux. Чтобы лучше ощущать свободу (Из "Воспоминаний") //На чужой стороне. 1924. No 8. С. 119.}. На этот раз хлопоты друзей оказались тщетными. Не помогло и заступничество А. В. Луначарского. Н. А. Бердяев вспоминал: "Глава государства, Калинин, сказал нам изумительную фразу: "Рекомендация Луначарского не имеет никакого значения, все равно, как если бы я дал рекомендацию за своей подписью,-- тоже не имело бы никакого значения; другое дело, если бы тов. Сталин рекомендовал" {Бердяев Н. Самопознание. Париж. 1949. С. 255.}.
Совершенно больного отправили Осоргина в ссылку в Царёвококшайск (ныне Йошкар-Ола), но доехать туда он не смог. Разрешили остаться в Казани. И хоть считался "контрреволюционером" и подвергался обыскам, все же и там находил интересные дела: занимался устройством книжного магазина, редактировал "Литературную газету" (не подписываясь и скрывая свое участие в ней), был частым гостем в Казанском университете.
Весной 1922 г. Осоргину было разрешено вернуться в Москву. "Последнее русское лето" он провел в деревне Барвихе Звенигородского уезда. Увидев возле своей избы машину с чекистами, скрылся, добрался до Москвы, несколько дней провел в больнице, принадлежавшей его другу, а позже тестю А. И. Бакунину, но, не видя выхода, сам отправился на Лубянку. Там ему был объявлен приговор: высылка с обязательством покинуть пределы РСФСР в течение недели, а в случае невыполнения -- высшая мера наказания. Высылали на три года, на больший срок не полагалось, но с устным разъяснением: "То есть навсегда" {Осоргин Mux. Как нас уехали // Последние новости. 1932. No 4176. 28 августа.}. На прощанье следователь предложил в очередной раз заполнить очередную анкету. На первый ее вопрос: "Как вы относитесь к Советской власти?" -- Осоргин ответил: "С удивлением" {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 182.}.
О том, каковы были причины высылки, он не знал, как не знаем о них и мы. Конкретные причины были и не нужны. Осоргин писал: "Следователя, которому было поручено дело о высылке представителей интеллигенции, который всех нас допрашивал о всяком вздоре, кто-то спросил: "Каковы мотивы нашей высылки?" Он откровенно и мило ответил: "А черт их знает, почему они вас высылают!" {Осоргин Mux. Тем же морем//Современные записки. 1922. No 13. С. 218.}. Можно предположить, что причиной могла быть и связь с эсерами (в прошлом), и участие в Комитете помощи голодающим, и многолетние дружеские и деловые связи с Бердяевым (последнее лето 1922 г. они даже провели вместе на даче). О Бердяеве и других участниках сборника "Освальд Шпенглер и закат Европы" Ленин писал Н. П. Горбунову 5 марта 1922 г.: "Это похоже на "литературное прикрытие белогвардейской организации" {Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 198.}.
Осоргин не раз обвинял Троцкого в том, что тот поддержал своим авторитетом идею о высылке. Однако совершенно ясно, что высылка была продиктована общегосударственной политикой. В мае 1922 г. Ленин, предложив заменить расстрел высылкой, принял решение: "Надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)..." {Там же. Т. 45. С. 189.}. О необходимости подготовки высылки за границу писателей и профессоров Ленин писал Ф. Э. Дзержинскому 19 мая 1922 г.: "Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу" {Там же. Т. 54. С. 226.}. Ленин предложил и подробный план действий: "Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ" {Там же. С. 265.}. Сам Ленин назвал "кандидатов на высылку" и обязал членов Политбюро внести в это дело свою лепту.
План этот выполнили: за границу высылались все новые партии представителей московской и петроградской интеллигенции. На пароходе в Германию отправился в путь и Осоргин.
Он вспоминал позже о недоумении следователя при его заявлении о нежелании уезжать: "Ну как же это, не хотеть за границу" {Осоргин Mux. Как нас уехали//Последние новости. 1932. No 4176. 28 августа.}. Не только для Осоргина, для многих высланных, все мысли, планы, труды которых были нерушимо связаны с Россией, отъезд был трагедией. Жизни ломались -- казалось тогда -- с бессмысленной жестокостью. В свете происшедшего позже стало ясно, что участь высланных могла быть и хуже. Но в те дни осени 1922 г. была только боль, обида, отчаяние. О последних мгновеньях, когда еще был виден "отплывающий берег России", Осоргин писал: "Удивительно странное чувство в душе! Словно бы, когда она тут, на глазах,-- не так страшно за нее, а отпустишь ее мыкаться по свету -- все может случиться, не углядишь. А я ей не няня, как и она мне не очень любящая мать. Очень грустно в эту минуту" {Осоргин Mux. Тем же морем//Современные записки. 1922. No 13. С. 216.}. Берег исчез, и, присоединившись к своим спутникам -- товарищам по несчастью, Осоргин предложил тост: "За счастье России, которая нас вышвырнула!" {Там же. С. 217.}

Осоргин прожил зиму в Берлине. "Я очень благодарен Германии за гостеприимство, но ее язык и профили Берлина мне не нравятся" {Осоргин Mux. Итальянское письмо//Воля России. 1923. No 15. С. 36.}, -- писал он. Ездил в Италию, читал лекции, работал над рассказами об особом мире итальянских портовых кабачков для альбома рисунков Бориса Григорьева, "очаровательно злых", по определению С. Маковского. Рассказы же Осоргина были не злыми, а просто грустными. "Мы люди случайного плаванья, шхуны без компаса с обломанными мачтами и свихнутым рулем" {Григорьев Б. Boui boui au bord de la mer. Берлин, 1924. С. 31.}, -- эти слова передают его настроение. Не пришлась по вкусу и Италия, где к власти уже пришел Муссолини: "Впервые почувствовал себя в Риме чужим человеком" {Осоргин Mux. Итальянское письмо//Воля России. 1923. No 15. С. 37.}.
Осенью 1923 г. Осоргин уехал в Париж.
Отношения Осоргина с русской эмиграцией складывались не просто. Ф. А. Степун так рассказывал о тяжелой психологической ситуации, в которой оказались высланные из России: "В целом ряде своих встреч с эмигрантами меня бесконечно поражала одна, для очень многих эмигрантов глубоко характерная, черта. Они встречали меня как только что приехавшего из России с явной не только ко мне, но, прежде всего к России относящейся приязнью и даже любовью <...>. Но такое отношение ко мне часто как-то внезапно нарушалось при первых же моих словах о России. Достаточно было <...> отметить то или другое положительное явление новой жизни <...> как мои слушатели сразу же подозрительно настораживались и даже странным образом... разочаровывались. Получалась совершенно непонятная картина: любовь, очевидная, патриотическая любовь моих собеседников к России явно требовала от меня совершенно недвусмысленной ненависти к ней <...>. Нет, я волновал и отталкивал моих собеседников не совершенно чуждою мне защитою большевиков как власти, а защитою моей веры, что, несмотря на большевиков, Россия осталась в России, а не переехала в эмигрантских сердцах в Париж, Берлин и Прагу" {Степун Ф. Мысли о России//Современные записки. 1923. No 17. С. 364--365.}.
Таким же было и мнение Бердяева, чья первая встреча с представителями эмиграции кончилась в буквальном смысле скандалом: "Я был в ярости и так кричал, что хозяйка квартиры заявила, что вызовет полицию" {Бердяев Н. Самосознание. Париж, 1949. С. 269.}. "Атмосфера была насыщена не только реакцией против большевистской революции, она была реакционной вообще, по самым первоначальным эмоциям" {Там же. С. 272.},-- подчеркивал он.
Степун писал об "эмигрантщине" как недуге, поразившем многих русских, оказавшихся за рубежом, при котором ощущение причиненного революцией непоправимого страдания заслонило весь мир. Среди людей, избегших "эмигрантщины", одним из первых он называл Осоргина.
Осоргин был готов к тому, что его встреча с зарубежными соотечественниками будет "несозвучной". Он говорил о разнице мировосприятия у сразу уехавших и тех, кто был вместе со своим народом в революционные годы, кто видел ростки новой жизни. "Ни от России, ни от революции мы не отрекались и не отречемся. От бед и несчастий российских никакой "нечаянной радости" не ждали и не ждем. Россию настоящую, страдающую, всю целиком, с ее язвами и ее пробуждающейся жизнью любим не меньше предполагаемой "будущей" {Осоргин Mux. Встреча//Дни. Берлин, 1923. No 105. 4 марта.} -- писал он.
Статьи Осоргина, соскучившегося по работе, по свободному слову, когда нет надзора, нет "тупого, идиотского глаза <...> желающего читать мысли, еще не умея читать по-печатному" {Осоргин Mux. Тем же морем//Современные записки. 1922. No 13. С. 216.}, во многом отличались по настроению, по тону, по мыслям от других материалов эмигрантских газет и журналов.
"Вместо "Писем русского путешественника" я преподношу вам трактат "О любви к отечеству и народной гордости" {Осоргин Mux. Итальянское письмо//Воля России. 1923. No 15. С 45.},-- писал Осоргин. Наперекор русским эмигрантам, которые "плачут, жалуются, просят", он говорил о своем символе веры: "На вопрос, кто вы, нужно отвечать не "извините, я русский", а просто "русский" {Осоргин Mux. Итальянское письмо//Воля России. 1923. No 15. С. 41.}. "Правительство русское, вышвыривая за пределы отечества, предупредительно снабдило меня заграничной паспортной книжкой в красной обложке, где, с одной стороны, сказано, что обладатель этой книжки изгнан из пределов Советской России, с другой же стороны, предлагается казенной формулировкой пролетариям всех стран соединяться. Было бы поистине малодушным менять такой интересный паспорт на "белый" и настаивать на своей безотечественности и своем бесподданстве! Нет, я русский, сын России и ее гражданин! Я желаю нести ответ за нее, за ее "чудачества", за природные качества ее народа и выходки ее правителей" {Там же. С. 35.}. Забегая вперед, скажем, что Михаил Андреевич сохранил советское гражданство и советский паспорт до 1937 г., когда в советском консульстве произошел крутой разговор и разрыв {Т. А. Осоргина писала об этом: "Возобновление (советского паспорта.-- О. А.) оборвалось в тот день, когда консул поставил ему на вид, что он не в линии советской политики". (Минувшее: Исторический альманах. Вып. 6. Париж, 1988).}. Последние пять лет он прожил без всякого паспорта.
"Обида -- плохой советчик, тоска -- неправедный судья",-- писал Осоргин. И он умел подняться над собственными обидой и горем, не затенить ими любви к России: "Ту огромную землю и тот многоплеменный народ, которым я в благодарность за рожденные чувства и за строй моих дум, за прожитое горе и радость дал имя родины,-- никак и ничем у меня отнять нельзя, ни куплей, ни продажей, ни завоеванием, ни изгнанием меня -- ничем, никак, никогда. Нет такой силы и быть не может. И когда говорят: "Россия погибла, России нет",-- мне жаль говорящих. Значит, для них Россия была либо царской приемной, либо амфитеатром Государственной Думы, либо своим поместьем, домиком, профессией, верой, семьей, полком, трактиром, силуэтом Кремля, знакомым говором, полицейским участком,-- не знаю еще чем, чем угодно, но не всей страной его культуры -- от края до края, не всем народом -- от русского до чукчи, от академика до кликуши и деревенского конокрада. У них погибло любимое, но Россия вовсе не "любимое". Любит ли свое дерево зеленый листок? Просто -- он, лишь с ним связанный -- лишь ему принадлежит. И пока связан, пока зелен, пока жив -- должен верить в свое родное дерево. Иначе -- во что же верить? Иначе -- чем же жить! {Осоргин Mux. Россия//Дни. 1924. No 584. 8 октября.}
Осоргин понимал, что его позиция не вписывается ни в какое "полное собрание обязательных мнений" -- ни в эмигрантское, ни в советское: "Жег себя с двух концов".
Он никогда не стремился попасть "в тон общему эмигрантскому хору". Многие мысли, которые Осоргин упорно отстаивал, были встречены в штыки. Это относится к его иронической оценке политической роли русской эмиграции 1920-х годов: "Герцен отлил свой колокол из той меди, которую ему прислала Россия. Нет у нас пока меди взаимного понимания. Колокола нет еще; есть только... свободно привешенный язык" {Осоргин Mux. Взаимное понимание // Последние новости. 1923. No 1122. 19 декабря.}. Его слова о необходимости "духовного сближения с новой Россией", о "духовном слиянии", о "духовном возвращении" {Осоргин Mux. Требуется ланцет // Последние новости. 1925. No 1691. 28 октября.} вызвали бурю в эмигрантской прессе. Не принималось и его убеждение в единстве и неделимости русской литературы: "Алданов, Булгаков, Бунин, Горький, Замятин, Куприн, Леонов, Ремизов, Федин -- все они наши..." {Осоргин Mux. Советская литература // Последние новости. 1930. No 3319. 24 апреля.}
Степень неприятия могла быть разной -- от скрытых уколов Г. В. Адамовича, изображавшего Осоргина капризно-непослушным, спорящим ради спора, "задорным писателем", {Современные записки. Париж, 1930. No 5.} до "плещущих в лицо ядом" {Осоргин Mux. Самоубийственная страничка из...// Последние новости. 1925. No 1714. 24 ноября.} А. Ф. Керенского, М. В. Вишняка, И. И. Бунакова и других. "Нужно было длительное внедрение советского шаблона в эмигрантскую печать, чтобы пишущие научились браниться по-арестантски: хором и этажами" {Там же.},-- иронизировал Осоргин по поводу единодушия эмигрантской печати в оценке одной из его статей. Когда Павел Николаевич Милюков вынес приговор: "Будь навсегда одиночкой" {Там же.}, -- Осоргин не испугался и этого: "Откуда П. Н. догадался о моих вкусах? Вспоминаю, как, сидя в "общей", я всегда просил, чтобы меня перевели в одиночку; это спасает от заражения истерией, кликушеством и другими эпидемическими болезнями. И гораздо лучше думается и работается" {Там же.}.
Одиноким Осоргин не был. Находил общий язык с молодыми писателями, умел поддержать, посоветовать. Поэт В. Л. Андреев, прозаики Гайто Газданов, Ив. Болдырев (И. А. Шкотт), В. Б. Сосинский, В. С. Яновский, Б. Темирязев (Ю. П. Анненков) -- были среди тех, кому много помогал Осоргин. Он редактировал серию книг "Новые писатели" и содействовал выходу нескольких удачных книг литературной молодежи. Влияние Осоргина "среди эмигрантской молодежи левого уклона" {Письмо Горького во Всероскомдрам от 13 января 1936 г.// Архив М. Горького.} отмечал Горький. Философ и социолог Г. Д. Гурвич писал об этой важной черте духовного облика Михаила Андреевича: "Осоргин был самым молодым по духу представителем русской эмиграции, и эта вечная его молодость делала из него вождя не только всей русской литературной молодежи за границей, но и вообще русской молодежи в эмиграции" {Гурвич Г. Д. Памяти друга//Новый журнал. Нью-Йорк, 1943. No 4. С. 357.}.
Осоргин мечтал о возвращении на родину, и мечта эта не оставляла его до конца дней, но он понимал, что она неисполнима. Это был человек, живущий с открытыми глазами, никогда не пытавшийся, примерив розовые очки, пойти на сговор с собственной совестью. Он видел изъяны в нравственном состоянии советского общества. И то, что происходило со многими близкими в прошлом людьми, было им названо коротко и горько: потеря чести. "Пришли новые времена, в корне изменились понятия,-- писал Осоргин,-- был в особый почет возведен открытый и тайный донос, завидовали тем, кому удалось поправить свои дела и отвлечь от себя подозрения покаянным письмом, напечатанным в газетах. Отрекались от партий, от прежних друзей и единомышленников, от происхождения, от научных взглядов, от гнилой идеологии, от художественных прозрений,-- и в эти отречения вкладывали все силы страсти, все красноречие, всю поэзию, весь талант людей, сознательно, наперегонки валящихся в нравственную пропасть" {Осоргин Mux. Книга о концах. Берлин, 1935. С. 233--234.}.
После смерти Осоргина были опубликованы его письма 1936 г.-- "Старому другу в Москве". Защищая гуманистические идеалы, которые в Советской России считались несвоевременной "абстракцией", а порой и просто пережитком, Осоргин обращался к будущим поколениям, призывал отделять вечное и подлинно человеческое от сиюминутно выгодного. Вот небольшая выдержка из этого принципиально важного для понимания основ мировоззрения Осоргина письма: "Ты пишешь: "Гуманизм в наше время неизменно должен выродиться в слезливую слащавость, сентиментальность или ханжество. Время сейчас боевое, а на войне, как на войне, надо занимать место по ту или иную сторону баррикады". Я отвечу на это, что пусть он лучше выродится в сентиментализм, чем в свою противоположность -- в отрицание человеческой личности <...>. Мое место неизменно -- по ту сторону баррикады, где личность и свободная общественность борются против насилия над ними, чем бы это насилие не прикрывалось, какими бы хорошими словами не оправдывало себя <...>. Ограничение гуманистической идеи "условьями времени" есть, по существу, чистейший либерализм и оппортунизм <...>. Мы же, революционеры, просто и без ограничений говорили, что человек должен быть свободным, совесть его не стеснена, личность его -- неприкосновенна, жилище его недоступно наглому вторжению, право на труд обеспечено, продукт этого труда не должен принадлежать капиталисту, как и продукт обрабатываемой им земли. За это люди боролись и умирали. И это были не сладенькие гуманисты, а истинные гуманисты, пусть наивные. Кое-чего эти люди добились, и теперь удовлетворенный обыватель, ссылаясь на "обстоятельства времени", просит их пообождать с дальнейшим, а несогласных переводит в разряд "искупительных жертв" ..." {Cahiers du Monde Russe et Sovietique. Vol. XXV (2--3). April-- Septembre. Paris. 1984.}
Нет, Осоргин не судил огульно, понимал трагическую противоречивость жизни тех, кто, как покончивший с собой в 1926 г. Андрей Соболь, отметая страшное и жуткое, принял новую Россию. "Неужели Вы думаете, что, приняв на себя большую тяжесть, мы в то же время ослепли и оглохли,-- писал Осоргину Соболь.-- Мы надрываемся, быть может, даже надорвались уже, но это только потому, что не хотим быть бесчестными, и каждое маленькое право на честность покупается огромной болью" {Осоргин Mux. Трагедия писателя // Последние новости. 1929. No 3100. 17 сентября.}.
Осоргин всегда старался быть объективным. Можно только удивляться его вниманию и проницательности, потому что не было в России сколько-нибудь заметного литературного явления, которое бы он не заметил. Не ставя перед собой такой задачи, он создал, по сути дела, историю советской литературы 1920-х годов, более полную и интересную, чем та, которую долгие годы имел советский читатель. Оценку художественных достоинств книги он никогда не ставил в зависимость от политических взглядов ее автора. "Помню старого народовольца, который в своей защитительной речи на суде говорил, что "даже в прокуроре может оказаться живой искра Божия",-- писал Осоргин о герое книги Н. Огнева Косте Рябцеве.-- Я тоже смею говорить, что может она оказаться и в председателе комсомольской ячейки" {Осоргин Mux. По полям словесным //Последние новости. 1927. No 2318. 28 июля.}.
"Всякое новое слово из России, всякий намек на пробуждение в ней независимой писательской мысли, всякое чисто литературное достижение, независимо от его политической окраски, мы не только приветствуем, но и считаем вкладом в литературную сокровищницу России, оставшуюся для нас общей" {Осоргин Mux. Российские писатели о себе // Современные записки. 1924. No 21. С. 375.},-- подчеркивал Осоргин. Он говорил "мы", но в литературной эмигрантской среде его взгляды разделяли далеко не все. "Какое вы имеете право писать о талантливости Маяковского?" -- "Но раз я считаю его талантом, и большим".-- "Все равно нельзя говорить, потому что он мерзавец" {Письмо Осоргина к Горькому от 6 марта 1925 г.// Архив М. Горького.},-- об этом споре с И. А. Буниным Осоргин рассказывал Горькому.
Не было единомыслия и с Горьким. Для Осоргина непереносимо было мнение Горького, что объективные отклики в эмигрантской печати могут повредить советским писателям {Там же.}, хотя житейский опыт подтверждал это. Так, рапповский критик В. Волин, узнав, что Бориса Пильняка хвалил Осоргин -- "небезызвестный враг Советского Союза, пролетарской революции и коммунизма" {Литературная газета. 1929. No 24.}, призывал сделать из этого соответствующие оргвыводы. Но молчать, смирившись с клеймом "врага", для Осоргина было невозможно. "Ни тамошнее, ни здешнее отношение не остановит меня, если я захочу что-нибудь откровенно высказать" {Письмо Осоргина к Горькому от 6 марта 1925 г.//Архив М. Горького.},-- этому решению он оставался верен всю жизнь.

С юных лет Осоргин не рассчитывал на чью-либо помощь и всю жизнь оставался большим тружеником. Он много печатался в берлинских, пражских, рижских, парижских журналах и газетах, постоянно сотрудничал в издаваемых в Париже П. Н. Милюковым "Последних новостях", газете популярной, но далекой Осоргину по духу. "Если б Михаил Андреевич сотрудничал лишь в изданиях, его взгляды разделяющих, то писать ему было бы негде" {Алданов М. Предисловие//Осоргин Mux. Письма о незначительном. 1940--1942. Нью-Йорк, 1952. С. 16.}, -- метко заметил М. А. Алданов.
В "Последних новостях" Осоргин регулярно публиковал литературные заметки, политические обзоры, публицистические статьи, много фельетонов ("Пока клоун не повесился, принято считать его весельчаком" {Зацепа А. <Осоргин М. А.> Разговоры о малом//Последние новости. 1929. No 2918. 19 марта.}, -- шутил он). Предпочитал пользоваться псевдонимами: Робкий человек, Непонятая женщина, Обитатель, Провинциал, Оптимист, Observer (Обозреватель), Старый книгоед, Книжник, А. Зацепа и др., заметок в газетах порой и вовсе не подписывал.
Работа в газетах удовлетворения не приносила. "Я знаю, что та капля литературных возможностей, которая мне отведена, -- писал он М. Горькому, -- залита ведрами вынужденной публицистической, газетной, тридцатилетней работы, губительной для всякого, кто мечтает раскопать в себе художника. Это проклятие я чувствовал всю жизнь" (23 октября 1924 г.); "Я сейчас пишу все, кроме того, что хотелось бы: сижу над кучами мелких газетных заметок, которых не хочется даже и подписывать. Право писать день "для души" приходится покупать месяцем работы "для дела". Впрочем,-- так было всегда и новости в этом нет" (18 января 1929 г.) {Архив М. Горького.}.
Работой "для души" для Осоргина стало в те годы осуществление замысла его первого романа, который родился еще в Москве. В один из октябрьских вечеров 1917 г. Осоргин вместе с известным композитором и виолончелистом был гостем старой пианистки. В пустой квартире стоял только рояль: накануне все имущество хозяйки, заработанное многолетними уроками музыки, было реквизировано. Рояль забрать не успели, но обещали за ним вернуться. "Она не возражала -- это было бесполезно, но не могла отказать себе в удовольствии ответить им, что самого ценного она им все-таки не отдаст <...>: "Мой ум, мои знания, мой музыкальный талант -- это останется мне <...>. Вы заберете все и уйдете такими же бедняками, какими сюда пришли, а я, всего лишившись, останусь такой же богатой..." {Осоргин Mux. Времена. Париж, 1955. С. 136.}.
Осоргин вспоминал, как утром шел вместе с композитором, который, дрожа от холода, обнимал свою виолончель: "Я тоже нес домой сокровище, полную чашу, которую не хотел расплескать,-- идею романа, в котором какая-то роль будет отведена и моему спутнику. Но только спустя три года, в казанской ссылке были написаны его первые строки. В чужом городе я окрестил свой первый большой роман именем одной из замечательных улиц города родного: "Сивцев Вражек" {Там же. С. 137.}.
Когда речь идет об этом романе, слово "первый" звучит странно, не имея своего традиционного смысла, обычного в применении к другим писательским судьбам. Роман был издан в 1928 г., когда Осоргину исполнилось 50 лет. Сколько уже было в его жизни подъемов и спусков, сколько раз казалось, что земля рушится под ногами. И все, что было им пережито, продумано, прочувствовано, весь огромный жизненный опыт он вложил в эту книгу.
"Сивцев Вражек" -- роман о трагедии русской интеллигенции в переломные, смутные времена, когда интеллигенция и народ слились воедино, жили общими радостями и общими трудностями. "Мы, литераторы и ученые, -- писал Осоргин, -- за последние годы сами были башмачниками, торговцами, чистильщиками снега, землекопами, землепашцами, портными, чернорабочими, нищими. Философы торговали за прилавком и выносили поганые ведра, писатели продавали селедку и "пакеты против вшей", профессора пилили дрова и чистили картошку, адвокаты мыли солдатское белье, артисты закапывали "жмуриков" (покойников), все научились таскать и мыть тюремную "парашу", подтирать полы в арестантских уборных <...> -- испытали все..." {Осоргин Mux. Встреча//Дни. 1923. No 105. 4 марта.}
Осоргин писал Горькому 23 октября 1924 г.: "Я -- чистой воды скептик и пессимист, и только неисчерпанная животная радость мешает мне ликвидировать в себе человека. Это должно сказываться в писании, как сказывается в жизни, ставшей для меня совершенным мучением. К счастью, любовь нелогична, и легкий воздух, красота чужой души, даже веточка хвои -- толкает обратно в жизнь, к ее приятию вопреки голосу рассудка и наперекор страстному призыву в небытие" {Архив М. Горького.}. Столкновение этих двух начал читатель почувствует в книге.
Осоргин видел противоречия своего времени и сумел их показать. Жестким, суровым пером человека, не примирившегося с Богом (как говорил Б. К. Зайцев {Современные записки. 1928. No 36. С. 533.}), с судьбой (скажем мы), -- написаны страницы о жизни и смерти Астафьева и его палача. А рядом возникают нежные, изящные черты Танюши, картины, исполненные мягкости и лиризма, написанные "акварельными красками".
Критики писали об иронии и горечи Осоргина, были в романе и мрачные предвиденья. В главе "Опус 37", повествующей о последней музыкальной пьесе композитора Эдуарда Львовича,-- "клубке трагической неразберихи", "странице преступной", -- возникает цифра, которая стала страшной для миллионов советских людей. Трагическое совпадение.
Но ощущения безысходности в романе нет -- надежда жива. После самой суровой зимы наступает время прилета ласточек, возвращающихся из своей "вынужденной эмиграции". "И Танюша, и ласточки, образы мягкости и молодости, кажется, единственное, что может автор противопоставить свирепости жизни <...>,-- отмечал Борис Зайцев.-- Раз он видит в молодости, любви, в душевной красоте и благообразии некоторое утешение, то уж не так все отвратительно в нашем мире" {Современные записки. 1928. No 36. С. 533.}.
В начале работы над романом Осоргин писал: "Перетасовка классов, состояний, обмен золота на бумажки, сумерки богов и заря новых идолов, великая катастрофа... Кто-то наступил ногой на муравейник, а лес стоит, лес шумит, и ни один листок не шелохнулся от всеединого вопля муравьиного" {Осоргин Mux. Тем же морем // Современные записки. 1922. No 13. С. 214.}. Эта мысль, звучащая во всей книге Осоргина, привлекла внимание Горького и заняла ключевое место в его отзыве о романе. Письма Горького к Осоргину исчезли во время второй мировой войны, но в архиве Горького сохранились черновики его писем, посвященные роману "Сивцев Вражек". К первому письму Горький, стараясь точнее сформулировать свою мысль, написал четыре черновых варианта -- один этот факт говорит о внимании и к роману, и к его автору. Одобряя "внушительный и огромный", "соблазнительный и человечески дерзкий" замысел книги -- "изобразить нашу русскую трагедию, как одну из сцен непрерывного Вселенского террора", Горький говорил и о скрытой "опасности умаления и унижения человека <...>, ибо на фоне драм "космических" наши человеческие драмы как будто теряют свое значение, тогда как, на мой взгляд, смерть Ан. Франса и даже В. Брюсова должна быть значительнее гибели целого стада звезд и всех мышей нашего мира" {Архив М. Горького.}. Строй размышлений Осоргина, который, по мнению многих критиков, напрасно навязывал человеку "родство с муравьями, мышами, в лучшем случае,-- ласточками" {Современные записки. 1928. No 36. С. 532.}, вызывал сомнения и у Горького. Подводя итоги этой полемики, Осоргин отвечал Горькому: "Человек -- это то центр мира, то ничтожная песчинка. Нужно найти какой-то тон, нужно поймать какую-то любовную ноту, которая должна эту "песчинку" возродить внезапно в высокое достоинство Человека" {Письмо Осоргина к Горькому от 23 октября 1924 г.//Архив М. Горького.}. Не раз повторяя мысль об относительности "великого и малого", о непрочности и зыбкости человеческих представлений, Осоргин подчеркивал: "Мудр только тот, кто не считает себя и свое -- центром вселенной, кто изучает прошлое и работает для будущего" {Осоргин Mux. Великое и малое//Восход. Париж, 1933. No 6. С. 69.}.
В 1930 г. Осоргин закончил "Повесть о сестре". Старшая, любимая сестра Михаила Андреевича -- Ольга Андреевна Ильина-Разевиг -- умерла, когда он жил в Италии. "Вести о смертях, -- писал Осоргин,-- так часто получались в моем земном раю, среди роз, лилий, пальм и кипарисов, что я к ним привык -- да не оскорбит это слово более чуткого сердца. Наши тогдашние сердца загрубели и покрылись мозолями от частых прикосновений смерти: где-то в глубине откладывалось горе, но наружу не выходило" {Осоргин Mux. Сестра//Последние новости. 1928. No 2824. 15 декабря.}. Ночью, спустившись к скалам, он собрал в букет "зеленые листики на тонких, прочных нитях, растущие веером" {Там же.}. Итальянцы называют их "волосами Венеры". Тогда букет был единственно возможной для него данью памяти сестры, позже ею стала книга.
Есть в героине Осоргина и в книге о ней, загадка неброского очарования, "какая-то своя ценность, как в картине старого мастера". Это повесть о женщине прелестной и даровитой, но несчастливой. У нее "был муж, были дети, был дом, было хозяйство, но не было семьи", ее дом стал "холодным домом", ее уделом -- духовное одиночество. В этой женщине, соблюдавшей все законы и заповеди, все правила и установления, чувствовался "скрытый огонь", "непокорная душа", "внутренне сгоравшая в бунтарстве". Но она, "более способная на жертву, чем на сопротивление" {Там же.}, не нашла ни применения своим способностям, ни обыкновенного человеческого счастья. И не пыталась переломить судьбу. В ее душевном облике, чистом и цельном, писатель видел "красоту утраченной женственности".
Критики отмечали, что героиня Осоргина -- женщина рубежа веков, промежуточной эпохи. В ней нет прежней покорности, но нет и самостоятельности. Она как бы останавливается на половине пути: уничтожив семью, продолжает в ней оставаться; мечтая найти свое дело, не ощущает серьезной потребности в самостоятельной работе. И все же не в принадлежности определенной эпохе сила этого образа -- такие женщины были и будут во все времена. Привлекательность его в художественном решении, найденном Осоргиным, в ненавязчивости повествования без точных объяснений и определенных толкований. "Образ остается живым и понятным, сохраняя нежную неясность очертаний" {Сазонова Ю.//Современные записки. 1931. No 45. С. 509.}.
В 30-е годы вышли в свет два романа Осоргина "Свидетель истории" и "Книга о концах", повесть "Вольный каменщик", посвященная жизни русской эмиграции, и три сборника рассказов, опубликованные в Париже, Таллинне и Софии.
В эту книгу включены два очень разных цикла рассказов Осоргина.
Рассказы из книги "Чудо на озере" написаны просто и искренне. Литературный критик К. М. Мочульский говорил о "приеме наивного рассказчика" {Мочульский К.//Современные записки. 1931. No 46. С. 494.}, которым пользовался Осоргин. Но вряд ли доверительная интонация писателя была лишь литературным приемом, стремлением создать "иллюзию простоты и правды" {Там же.}. Рассказы Осоргина о самом важном в жизни человека написаны с сердечным чувством и душевной болью, подлинность которых не вызывает сомнений.
"Нет ничего труднее спокойной простоты -- основы поэзии" {Осоргин Mux. Куприн//Последние новости. 1930. No 3354. 29 мая.}, -- писал Осоргин. В статье "О простоте" он говорил и о своем пути: "Почти каждый писатель начинает со стихов, с непростого, с вычуры. Развиваясь и созревая, он переходит к вымученной прозе (пышные эпитеты, надуманные образы, искусственная перестановка слов и др.), пока не приблизится -- если дано ему -- <...> к высокой простоте..." {Осоргин Mux. О простоте//Новая газета. Париж. 1931. No 4. 15 апреля.}
Главным для Осоргина была не игра словами, а глубина, значительность, достоинство мысли. Его рассказы по форме просты, но в этой простоте есть что-то высокое и утешительное, есть гармония.
Любимым чтением Осоргина были книги по фольклору, по библиографии, из которых он извлекал материалы для "Заметок старого книгоеда", и языковедческая литература. "Без нее, прожив за границей 17 лет, я бы, вероятно, потерял русский язык" {Архив М. Горького.}, -- писал он Горькому 31 марта 1930 г.
Осоргин считал, что формальные достижения в литературе невозможны без глубокого знания языка. Он призывал молодых русских писателей, живущих за рубежом, проявлять "удесятеренное внимание" к языку: "Чувство, талант, наблюдательность -- все это окажется напрасным, если словарь писателя скуден и дух слов и оборотов ему чужд <...>. Если для парижского обихода неважно, когда курица клохчет, а когда кудахтает, -- то, для литературного языка каждая утрата синонима грозит гибелью" {Осоргин Mux. Дела литературные//Последние новости. 1928. No 2689. 2 августа.}.
Для самого Осоргина языковедческие исследования стали важной частью его литературной работы. Они, вероятно, были и одним из стимулов в создании блестящего цикла "Старинных рассказов" с их тонкой, изящной стилизацией. Слова Осоргина о "прелести старых слов, которыми чувства выражаются лучше, чем если писать по-нынешнему" {<Осоргин Мих.> Заметки старого книгоеда//Последние новости. 1928. No 2772. 24 октября.},-- относятся и к его "Старинным рассказам". Рецензент справедливо отмечал: "Совершенно недостаточно щегольнуть набором старинных слов, чтобы читатель почувствовал старину или старый язык. Необходимо ощущение этих слов как живых и то проникновение в их глубину, какое дается только при большой любви" {Савельев С.//Русские записки. Париж, 1938. No 11. С. 193.}.
У Осоргина любовь к своему языку и своей истории соединялась с любовью к человеку. Простоватый монастырский служка Акакий, восторженно прислушивавшийся к чудному перезвону; безобразная карлица Катька, горе мыкавшая при дворе Анны Иоанновны; солдатский сын Вася Рудный, забитый до смерти за то, что нашел тетрадку с непонятным для начальства рассказом о богах Древнего Рима; "армофродиты", живые экспонаты петровой Кунсткамеры; крепостной волосочес Онисим, заточенный в шкаф, чтоб никто не узнал тайну его облысевшей хозяйки,-- этот ряд героев "Старинных рассказов", маленьких людей, которые, оказавшись на самом дне жизни, сохраняли человеческие чувства и душу, был не случайно выбран Осоргиным. И в пыли исторических источников он искал следы конкретного, живого, страдающего человека. "И в старобытности, и в современности,-- писал он,-- было и есть только одно чудо: чудо человеческой души..."

В последнее десятилетие жизнь Осоргина делилась между старым кварталом левобережного Парижа, "царством книг, рукописей, писем, гравюр, портретов и маленьких вещичек, загрузивших письменный стол" {Осоргин Mux. В тихом местечке Франции. Июнь -- декабрь 1940 г. Париж, 1946. С. 15.}, и местечком, названным в честь покровительницы французской столицы святой Женевьевы, где его трудами на месте пустыря и мелколесья был разбит сад.
Стремясь "уйти как можно дальше от всякого участия в жизни политической" {Осоргин Mux. В тихом местечке Франции. Июнь -- декабрь 1940 г. Париж, 1946. С. 24.}, Осоргин писал о единственно возможном для него теперь счастье: "Зарыться в книги или цветочные клумбы, быть в молчаливом, но таком достойном обществе не живших людей, немых животных и растений -- то, что французы, применяясь к своему изысканному вкусу, называют башней из слоновой кости <...>, а мы, русские, чуждаясь замков, именуем кельей под елью. Ни в ком не нуждаться, никому и ничему не быть помехой. Может быть, это -- усталость, но, во всяком случае, не слишком дерзкое к жизни требование" {Там же.}.
Но и это счастье, эта, с таким трудом, с такими душевными усилиями созданная осмысленная жизнь были утрачены. Началась вторая мировая война. Положение Осоргина -- "в чужой стране, которую хочет раздавить страна чужая" {Там же. С. 21.}, -- с каждым днем становилось все опасней. В июне 1940 г. Осоргин и его жена вынуждены были бежать из Парижа. Они отправились в Шабри, "тихое благодатное местечко" срединной Франции, где уже обосновались их русские друзья. Городок стоял на реке Шер, которая разделила свободную и оккупированную зоны Франции. Настроение было тяжелым: "Думать бесполезно, потому что ничего не придумаешь. Бесполезно желать. Бесполезно мечтать. Всего бесполезнее считать что-нибудь хоть сколько-нибудь полезным <...>. Липкая, непросыхающая Тоска. С потолка спускают такие противомушиные липкие бумажки. Мухи гибнут. Человек, сев на такую бумажку, остается жив. Но это не жизнь" {Там же. С. 54.}.
Осоргины пытались вернуться в Париж, но там их ожидал новый удар. "В моей долгой жизни, -- писал Михаил Андреевич,-- время от времени зачеркивается все прошлое, вся его внешняя обстановка и весь его внутренний смысл, сколько-нибудь с ней связанный; и тогда жизнь начинается сызнова, с первого камня нарастающих стен" {Там же. С. 81--82.}. Парижскую квартиру Осоргины нашли опечатанной, библиотека и архив Михаила Андреевича ("тысячи писем близких и далеких, живых и умерших людей, преимущественно писателей рубежа двух веков, собранные за 35 лет моих блужданий" {Там же. С. 86.}) -- были вывезены.
Чтобы сохранить свободу, надо было вновь бежать. Последние два года жизни Осоргин провел в Шабри. Несмотря на трудный быт военных лет и усиливавшуюся давнюю болезнь, он продолжал много работать. Тоску побеждало творческое, созидательное начало его характера. "Трагедия неразрешимого, предстояние пропасти, это и есть, по-видимому, самое в нас человеческое, самое высокое, и, действительно, загадочное, мистическое <...>, -- писал Осоргин А. И. Бакунину 26 января 1941 г.-- Отвергнув нравственный абсолют, приняв его ненаходимость, можно слишком себя распустить, сделаться беспринципным <...>. Следовательно, какой-то критерий правды, какая-то настроенность, направленность к ней должна у человека быть. Что-то он должен для себя строить, а не успокаиваться на разрушении. Нужно не искать пропасть, а лишь знать, что она на пути неизбежна, и не к ней стремиться, а через нее к недостижимому, но манящему" {Cahiers du Monde Russe et Sovietique. Vol. XXV (2--3). April-- Septembre. Paris, 1984.}.
Стремясь быть полезным, он безуспешно добивался разрешения посещать лагеря военнопленных, много усилий тратил на работу в созданном в Ницце Обществе помощи русским, отправляя продуктовые посылки нуждающимся литераторам.
В Шабри были написаны две публицистические книги: "В тихом местечке Франции" и "Письма о незначительном", изданные после его смерти. Они были составлены из корреспонденции, которые Осоргин, подвергая себя большой опасности и почти без надежды на получение его писем друзьями, отправлял в Америку -- "как прощальный привет". Последнее из писем было послано за месяц до смерти.
Книги эти -- не только интересный исторический источник, но и яркий человеческий документ, свидетельство наблюдательного, умудренного жизнью человека. В эти же годы были завершены и "Времена" -- лучшая книга Осоргина, одна из вершин русской мемуарной литературы. "В этой повести превосходно все, и я жалею, что не могу процитировать из нее целые страницы" {Алданов М. Предисловие // Осоргин Mux. Письма о незначительном. Нью-Йорк, 1952. С. 18.}, -- писал М. А. Алданов.
Умер Михаил Андреевич Осоргин 27 ноября 1942 г. в Шабри. Там и похоронен.

Биография (В.Шелохаев.Энциклопедия Русской эмиграции, 1997 г. )

ОСОРГИН Михаил Андреевич (наст. фам. Ильин) (7.10.1878, Пермь - 27.11.1942, Шабри, дел. Индр, Франция) - прозаик, эссеист, публицист.

Из дворянской семьи, сын А.Ф.Ильина - юриста, участника проведения судебной реформы Александра II. Окончил в 1902 юридический факультет Московского университета. С 1895 сотрудничал в газетах. За участие в студенческих волнениях на год отчислялся из университета и высылался в Пермь, С 1904 в партии эсеров, примыкал к максималистам. В декабре 1905 арестован, после 6-месячного заключения в Таганской тюрьме приговорен к 5 годам каторги, замененной высылкой из России; в 1907 через Финляндию уехал за границу. Жил с 1908 по 1913 в Италии, публиковался в русских либеральных изданиях («Вестник Европы», «Русские ведомости»): статьями О. о каморре - корсиканской мафии - зачитывались в столицах и провинции. В 1913 выпустил книгу «Очерки современной Италии».

Вернувшись в Россию в 1916, приветствовал Февральскую революцию, входил в Московскую «Комиссию по обеспечению нового строя». Советскую власть не признавал. В 1918-21 работал в Книжной лавке писателей в Москве, входил в издательское товарищество «Задруга», был одним из организаторов Всероссийского союза писателей (тов. председателя московского отделения) и Всероссийского союза журналистов (председатель). Как член Помгола и редактор издаваемого им бюллетеня «Помощь» в августе 1921 арестован, затем выслан в Казань, а после возвращения, через несколько месяцев, в Москву оказался среди инакомыслящих деятелей культуры, изгнанных в 1922 из Советской России; сохранял советское гражданство до 1937, когда советское консульство в Париже потребовало от него возвращения в СССР. До высылки издал несколько брошюр, 3 книги беллетристики («Признаки», 1917; «Сказки и несказки», 1921; «Из маленького домика», Рига, 1921).

Сделанный О. перевод «Принцессы Турандот» К.Гоцци (изд. 1923) был использован Е.Вахтанговым для его знаменитой постановки.

После недолгого пребывания в Берлине и двух поездок в Италию обосновался в 1923 в Париже. Печатался, главным образом, в газетах «Дни» (прервав из-за конфликта с А.Керенским работу в ней с 1925 по 1928) и «Последние новости», но, как заметил М.Алданов, если бы «ненавистник партий», «анархист» О. «хотел сотрудничать в газетах, его взгляды разделявших, то ему сотрудничать было бы негде». Тяготел к циклизации статей, печатавшихся иногда по многу месяцев и даже лет; со временем в них стал преобладать мемуарный оттенок (серия «Встречи» публ. в 1928-34), Сожалел о разобщенности эмигрантской среды, об отсутствии постоянно действующего писательского союза и старался поддерживать молодых литераторов - А.Ладинского, Ю.Анненкова, Г.Газдонова, В.Яновского. Своими литературными учителями считал Л.Толстого и Ч.Диккенса. На долю первого вышедшего за границей романа О. «Сивцев Вражек» (начат в Казани, первые главы опубл. в 1926-28 в «Современных записках», отд. изд. Париж, 1928; М., 1990) выпал громадный читательский успех - он был дважды переиздан, переведен на многие европейские языки, в 1930 получил премию американского клуба «Книга месяца» (истраченную в значительной степени на помощь нуждающимся эмигрантам). Действие романа разворачивается в «местах Москвы дворянско-литературнохудожественной». Чтобы осмыслить российскую катастрофу с точки зрения гуманизма, О. стремился воссоздать образ жизни, мыслей и чувств представителей интеллигенции и офицерства, не примкнувших ни к одной из противоборствующих сторон, 1-я часть романа показывала жизнь москвичей накануне и во время войны, 2-я - в годы революции, они различаются тональностью, большевистский переворот оценивается через метафорические уподобления, материал для которых О. черпал в мире фауны. Язвительно оценила роман З.Гиппиус, снисходительно - Б.Зайцев, которому роман показался «сырым», с явным тяготением к толстовской традиции.

Наибольшее нарекание вызывали пантеистические воззрения автора, идея нераздельности природного и социального.

«Повесть о сестре» (СЗ, 1930, № 42, 43; отд. изд. Париж, 1931) погружала в мир «безвозвратного», она навеяна памятью о семье самого О. Родственный чеховским «сестрам» образ чистой и цельной героини О.

приглушает безысходную ноту «общеэмигрантской тоски», придает повести теплоту и задушевность. Здесь, как и в рассказах, О. предпочитал мягкие, задушевные тона, неяркую акварельность. Автобиографичен и сборник «Там, где был счастлив» (Париж, 1928). 1-ю часть книги - воспоминания о жизни в Италии - Г.Адамович назвал «стихотворениями в прозе»; о рассказах из 2-й части он отзывался как о написанных с «меньшей остротой», усматривая в них то, что «на условно-эмигрантском языке принято называть «березками». Другие современники видели в «нежном лиризме» О. его силу, В рецензии на сборник «Чудо на озере» (1931) К.Мочульский отмечал мудрую простоту и безыскусный слог рассказов, способность автора говорить с читателем о самом заветном «от чистого сердца... и, главное, без ложного стыда», О. был одним из самых читаемых авторов Тургеневской библиотеки в Париже.

Небольшая часть юмористических рассказов О., печатавшихся в газетах, вошла в сборник «Повесть о роковой девице» (Таллин, 1938), Как комический рассказчик О. отличался изяществом, непринужденностью и удивительным чувством меры в дозировке серьезного и смешного; современники писали о «блеске его юмора», достигаемом прежде всего разнообразием стилистики - от едкой шутки до добродушной насмешки. О. выступал и в качестве критика, обладавшего отменным литературным вкусом и безошибочно отличавшего модные однодневки от значительных явлений литературы, Трезво оценивал положение дел в эмигрантской литературе, сознавал неизбежное падение ее художественного и нравственного уровня, Пристально следил за литературой в СССР, полагая, что ее расцвет «еще придет» и видя ее преимущество в том, что «есть для кого писать».

Сам О. в 30-е выпустил три романа: «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935) и «Вольный каменщик» (1937). Два первых художественное осмысление на автобиографическом материале революционных умонастроений молодежи начала века. Судьбы гибнущих героев подтверждают обреченность и безнравственность террористической борьбы. В «Книге о концах» О. подвел итог жертвенно-идеалистическому этапу революции, описанному в «Свидетеле истории», который отмечен чертами авантюрно-приключенческого романа, индивидуальным психологизмом; в роли «свидетеля» предстает отец Яков Кампинский, чьи воззрения на жизнь обусловлены народным здравым смыслом.

В 1914 в Италии О, был посвящен в масонство; в мае 1925 вошел в русскую ложу «Северная Звезда», подчиненную «Великому Востоку Франции», в 1938 стал ее мастером. Выступал против политизации масонских лож, в ноябре 1932 организовал независимую ложу «Северных Братьев». С этими страницами биографии О. связана повесть «Вольный каменщик», в которой образ русского обывателяэмигранта, увлеченного благородными идеалами всеобщего братства, противостоит мещански-расчетливой среде парижан. Повесть интересна привнесением в эпическое повествование приемов кинематографа и газетного жанра, Все творчество О. пронизывали две задушевные мысли: страстная любовь к природе, пристальное внимание ко всему живущему на земле и привязанность к миру обыкновенных, незаметных вещей. Первая мысль легла в основу очерков, печатавшихся в «Последних новостях» за подписью «Обыватель» и составивших книгу «Происшествия зеленого мира» (София, 1938), Очеркам присущ глубокий драматизм: на чужой земле автор превращался из «любовника природы» в «огородного чудака», протест против технотронной цивилизации соединялся с бессильным протестом против изгнанничества. Воплощением второй мысли явилось библиофильство и коллекционирование.О. собрал богатейшую коллекцию русских изданий, с которыми знакомил читателя в цикле «Записки старого книгоеда» (окт. 1928- янв. 1934), в серии «старинных» (исторических) рассказов, вызывавших нередко нападки из монархического лагеря за непочтение к императорской фамилии и особенно к церкви.

Прямой наследник демократической традиции русской литературы, О. в своих историколитературных изысках не делал поправок на изменившиеся русские реалии. Читатели и критики восхищались слегка архаизированным языком этих рассказов; «у него был безошибочный слух на русский язык», - отмечал М. Вишняк, М.Алданов, называя стиль книги воспоминаний О. «Времена» превосходным, жалел, что не может «процитировать из нее целые страницы». Из воспоминаний, над которыми работал О., до войны были опубликованы «Детство» и «Юность» (Рус. записки, 1938, № 6, 7, 10), в период войны - «Времена» (НЖ, 1942, № 1-5; в поел. изд. Париж, 1955; М., 1989- эта часть публ. под назв. «Молодость»). Это скорее роман души, путеводитель по вехам душевного становления писателя, принадлежавшего, по определению О., к сословию «просчитавшихся мечтателей», «русских интеллигентных чудаков». Образ России в «Молодости», написанной после нападения Германии на СССР, приобрел на заключительных страницах книги трагический оттенок. Свою общественную позицию О, выразил в письмах в СССР старому другу А.Буткевичу (1936), в которых обращал внимание на сходство режимов в фашистских государствах и в СССР, хотя и утверждал, что не смешивает их. «Мое место неизменно - по ту сторону баррикады, где личность и свободная общественность борются против насилия над ними, чем бы это насилие не прикрывалось, какими бы хорошими словами не оправдывало себя... Мой гуманизм не знает и не любит мифического «человечества», но готов драться за человека. Собой я готов пожертвовать, но жертвовать человеком не хочу и не могу».

Бежав в июне 1940 вместе с женой из Парижа, О. обосновался в городке Шабри на юге Франции. Корреспонденции О. публиковались в «Новом русском слове» (1940-42) под общим названием «Письма из Франции» и «Письма о незначительном», В душе его нарастал пессимизм. В книгу «В тихом местечке Франции» (Париж, 1946) вплетаются мотивы его прежних книг; главные для писателя жизненные ценности оказались, как показала война, слишком хрупкими, Боль и гнев гуманиста О. были вызваны тем тупиком, в который зашел мир в середине XX в. Скончавшийся в разгар войны, писатель был похоронен в Шабри, месте своего последнего изгнанничества.

Биография (В.Г. Крижевский. )

Осоргин Михаил Андреевич (настоящая фамилия Ильин) (1878, Пермь - 1942, Шабри, Франция), писатель. Сын юриста, в 1902 окончил юридический факультет Московского университета. В студенческие годы жил в общежитии на Малой Бронной улице. В 1905 арестован как член партии эсеров, в 1906-16 жил в эмиграции в Италии; печатался в московских «Русских ведомостях» и других изданиях. С 1916, вернувшись в Москву, активно участвовал в литературно-общественной жизни. В 1918-21 основал совместно с Н.А. Бердяевым, Б.К. Зайцевым, П.П. Муратовым, А.М. Ремизовым, В.Ф. Ходасевичем, А.К. Дживелеговым и др. Книжную лавку писателей в Леонтьевском переулке, 16, затем переведённую на Большую Никитскую, 22; был одним из организаторов Московского отделения Всероссийского союза писателей (председатель) и Всероссийского союза журналистов. Участник Помгола (организации помощи голодающим из-за рубежа) и редактор издаваемого им бюллетеня «Помощь»; в 1921 арестован, сослан в Казань, вскоре после возвращения в Москву выслан в 1922 из России на «философском пароходе». Живя в Германии, Италии, с 1923 в Париже, занимался журналистикой, редактировал серию книг «Новые писатели». Широкую известность приобрёл роман Осоргина «Сивцев Вражек» (Париж, 1928, М., 1990), посвящённый судьбе московской интеллигенции в эпоху революции. Автор воспоминаний «Повесть о сестре» (1931), романов «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935), «Времена» (1955) и др., воссоздающих атмосферу дореволюционной Москвы. Принадлежал к кругам московских, затем зарубежных масонов, что нашло отражение в романе «Вольный каменщик» (1938). В 1966 вдова писателя Т.А. Бакунина-Осоргина передала его архив в ЦГАЛИ.

Литература: Марченко Т.В., Осоргин, в книге: Литература русского зарубежья: 1920-1940, М., 1993.

Биография

ОСОРГИН, МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ (наст. фамилия Ильин) (1878–1942), русский прозаик, журналист. Родился 7 (19) октября 1878 в Перми в семье потомственных столбовых дворян, прямых потомков Рюрика. Начал печататься в гимназические годы, с 1895 (в т.ч. рассказ "Отец", 1896). В 1897 поступил на юридический факультет Московского университета, откуда в 1899 за участие в студенческих волнениях был сослан в Пермь под негласный надзор полиции. В 1900 восстановился в университете (окончил курс в 1902), вел в годы учебы рубрику «Московские письма» («Дневник москвича») в газете «Пермские губернские ведомости». Доверительной интонацией, мягкой и мудрой иронией в сочетании с меткой наблюдательностью отмечены и последующие рассказы Осоргина в жанре «физиологического очерка» ("По наклонной плоскости. Из студенческой жизни", 1898; "Арестантский вагон", 1899), романтической «фантазии» ("Два мгновения. Новогодняя фантазия", 1898) и юмористические зарисовки ("Письмо сынка к мамаше", 1901). Занимался адвокатурой, совместно с К.А.Ковальским, А.С.Буткевичем и др. основал в Москве издательство «Жизнь и правда», выпускавшее лубочную литературу. Здесь в 1904 вышли брошюры Осоргина "Япония", "Русские военачальники на Дальнем Востоке" (биографии Е.И.Алексеева, А.Н.Куропаткина, С.О.Макарова и др.), "Вознаграждение рабочих за несчастные случаи. Закон 2 июня 1903 года".

В 1903 писатель женился на дочери известного народовольца А.К.Маликова (мемуарный очерк Осоргина "Встречи. А.К.Маликов и В.Г.Короленко", 1933). В 1904 вступил в партию эсеров (был близок к ее «левому» крылу), в подпольной газете которых в 1905 опубликовал статью "За что?", оправдывающую терроризм «борьбой за благо народа». В 1905 во время московского вооруженного восстания был арестован, из-за совпадения фамилий с одним из руководителей боевых дружин едва не казнен. Приговорен к ссылке, в мае 1906 временно освобожден под залог. Пребывание в Таганской тюрьме отразилось в "Картинках тюремной жизни. Из дневника 1906 г.", 1907; участие в эсеровском движении – в очерках "Николай Иванович", 1923, где, в частности, упоминалось и об участии В.И.Ленина в диспуте на квартире Осоргина; "Венок памяти малых", 1924; "Девятьсот пятый год. К юбилею", 1930; а также в рассказе "Террорист", 1929, и имеющей документальную основу дилогии "Свидетель истории", 1932, и "Книга о концах", 1935.

Уже в 1906 Осоргин пишет о том, что «трудно отличить революционера от хулигана», и в 1907 нелегально уезжает в Италию, откуда посылает в русскую прессу корреспонденции (часть вошла в кн. "Очерки современной Италии", 1913), рассказы, стихи и детские сказки, часть которых вошла в кн. "Сказки и несказки" (1918). С 1908 постоянно сотрудничает в газете «Русские ведомости» и журнале «Вестник Европы», где опубликовал рассказы "Эмигрант" (1910), "Моя дочь" (1911), "Призраки" (1913) и др. Около 1914 вступил в масонское братство Великой ложи Италии. В те же годы, изучив итальянский язык, пристально следил за новостями итальянской культуры (статьи о творчестве Г.Д"Аннунцио, А.Фогаццаро, Дж.Паскали и др., о «разрушителях культуры» – итальянских футуристах в литературе и живописи), стал крупнейшим специалистом по Италии и одним из самых видных русских журналистов, выработал специфический жанр беллетризованного эссе, с конца 1910-х годов нередко пронизанного характерной для манеры писателя лирической иронией. В июле 1916 полулегально вернулся в Россию. В августе в «Русских ведомостях» была опубликована его ст. "Дым отечества", вызвавшая гнев «патриотов» такими сентенциями: «...очень хочется взять российского человека за плечи... тряхнуть и прибавить: «А и горазд же ты спать даже и под пушку!». Продолжая работать разъездным корреспондентом, выступил с циклами очерков "По Родине" (1916) и "По тихому фронту" (1917).

Февральскую революцию принял сначала восторженно, затем – настороженно; весной 1917 в ст. "Старая прокламация" предупреждал об опасности большевизма и «нового самодержца» – Владимира, опубликовал цикл беллетризованных очерков о «человеке из народа» – «Аннушке», выпустил брошюры "Борцы за свободу" (1917, о народовольцах), "Про нынешнюю войну и про вечный мир" (2-е изд., 1917), в которой ратовал за войну до победного конца, "Охранное отделение и его секреты" (1917). После октябрьского переворота выступал против большевиков в оппозиционных газетах, призывал к всеобщей политической забастовке, в 1918 в ст. "День скорби" предсказал разгон большевиками Учредительного собрания. Укрепление большевистской власти побудило Осоргина призвать интеллигенцию заняться созидательным трудом, сам он стал одним из организаторов и первым председателем Союза журналистов, вице-председателем Московского отделения Всероссийского союза писателей (совместно с М.О.Гершензоном подготовил устав союза), а также создателем знаменитой "Книжной лавки писателей", ставшей одним из важных центров общения литераторов и читателей и своеобразным автографическим («рукописным») издательством. Принимал активное участие в работе московского кружка «Студия Итальяна».

В 1919 был арестован, освобожден по ходатайству Союза писателей и Ю.К.Балтрушайтиса. В 1921 работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК (Помгол), был редактором издаваемого ею бюллетеня «Помощь»; в августе 1921 был арестован вместе с некоторыми членами комиссии; от смертной казни их спасло вмешательство Ф.Нансена. Зиму 1921-1922 провел в Казани, редактируя «Литературную газету», вернулся в Москву. Продолжал публиковать сказки для детей и рассказы, перевел (по просьбе Е.Б.Вахтангова) пьесу К.Гоцци "Принцесса Турандот" (изд. 1923), пьесы К.Гольдони. В 1918 сделал наброски большого романа о революции (опубликована глава "Обезьяний городок"). Осенью 1922 с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции был выслан из СССР (очерк "Как нас уехали. Юбилейное", 1932). Тоскуя по Родине, до 1937 сохранял советский паспорт. Жил в Берлине, выступал с лекциями в Италии, с 1923 – во Франции, где после женитьбы на дальней родственнице М.А.Бакунина вступил в наиболее спокойную и плодотворную полосу своей жизни.

Мировую известность принес Осоргину начатый еще в России роман "Сивцев Вражек" (отд. изд. 1928), где в свободно скомпонованном ряде глав-новелл представлена спокойная, размеренная и духовно насыщенная жизнь в старинном центре Москвы профессора-орнитолога и его внучки, – типичное бытие прекраснодушной русской интеллигенции, которое сначала потрясает Первая мировая война, а затем взламывает революция. На произошедшее в России Осоргин стремится взглянуть с точки зрения «абстрактного», вневременного и даже внесоциального гуманизма, проводя постоянные параллели человеческого мира с животным. Констатация несколько ученического тяготения к толстовской традиции, упреки в «сырости», недостаточной организованности повествования, не говоря уже о явной его тенденциозности, не помешали огромному читательскому успеху "Сивцева Вражка". Ясность и чистота письма, напряженность лирико-философской мысли, светлая ностальгическая тональность, продиктованная непреходящей и острой любовью к своему отечеству, живость и точность бытописания, воскрешающего аромат московского прошлого, обаяние главных героев – носителей безусловных нравствственных ценностей сообщают роману Осоргина прелесть и глубину высокохудожественного литературного свидетельства об одном из сложнейших периодов в истории России. Творческой удачей писателя стали также "Повесть о сестре" (отд. изд. 1931; впервые опубл. 1930 в журнале «Современные записки», как и многие другие эмигрантские произведения Осоргина), навеянная теплыми воспоминаниями о семье писателя и создающая «чеховский» образ чистой и цельной героини; посвященная памяти родителей книга мемуаров "Вещи человека" (1929), сб. "Чудо на озере" (1931). Мудрая простота, задушевность, ненавязчивый юмор, свойственные манере Осоргина, проявились и в его «старинных рассказах» (часть вошла в сб. "Повесть о некоей девице", 1938). Обладая отменным литературным вкусом, Осоргин успешно выступал как литературный критик.

Примечателен цикл романов на автобиографическом материале "Свидетель истории" (1932), "Книга о концах" (1935) и "Вольный каменщик" (1937). В первых двух дано художественное осмысление революционных умонастроений и событий в России начала века, не лишенное черт авантюрно-приключенческого повествования и приводящее к мысли о тупиковости жертвенно-идеалистического пути максималистов, а в третьем – жизни русских эмигрантов, связавших себя с масонством, одним из активных деятелей которого Осоргин был с начала 1930-х годов. Критика отмечала художественное новаторство "Вольного каменщика", использование стилистики кинематографа (отчасти родственное поэтике европейского экспрессионизма) и газетных жанров (информационные вкрапления, фактуальная насыщенность, сенсационно-лозунговые «шапки» и т.п.).

Отчетливо проявившийся в романе "Сивцев Вражек" пантеизм Осоргина нашел выражение и в цикле лирических очерков "Происшествия зеленого мира" (1938; первоначально публиковались в «Последних новостях» за подписью «Обыватель»), где пристальное внимание ко всему живому на земле сочетается с протестом против наступательной технотронной цивилизации. В русле такого же «оберегающего» восприятия создан и цикл, посвященный миру вещей, – собранной писателем богатейшей коллекции русских изданий "Записки старого книгоеда" (1928-1937), где в архаизированно-точной, правильной и красочной авторской речи выразился безошибочный слух прозаика на русское слово.

Незадолго до войны Осоргин начал работу над мемуарами ("Детство" и "Юность", обе 1938; "Времена" – опубл. 1955). В 1940 писатель перебрался из Парижа на юг Франции; в 1940-1942 публиковал в «Новом русском слове» (Нью-Йорк) корреспонденции "Письма из Франции". Пессимизм, осознание бессмысленности не только физического, но и духовного противостояния злу отражены в книгах "В тихом местечке Франции" (изд. в 1946) и "Письма о незначительном" (изд. в 1952).

(Из энциклопедии "Кругосвет")

Произведения:

Материалы к биографии М. Осоргина – 16 февраля 2003
О творчестве М. Осоргина – 16 февраля 2003
* Роман "Сивцев Вражек" (1928) (357 kb) – 4 февраля 2002
* Роман "Свидетель истории" (1932) (245 kb) – 7 февраля 2002
* Роман "Книга о концах" (1935) (192 kb) – 6 мая 2004
* Воспоминания "Времена" (1955) (205 kb) – 16 февраля 2003
* Рассказ "Игрок" – 19 февраля 2003
Рассказы: (139 kb) – 31 июля 2003
* По поводу белой коробочки (Как бы предисловие)
* Слепорождённый
* Круги
* Люсьен
* Роман профессора
* Пешка
* Сердце человека
* Кабинет доктора Щепкина
* Судьба
* Игра случая
* Мечтатель
* Юбилей
* Убийство из ненависти
* Аноним
* Видение
* Газетчик Франсуа
* Пустой, но тяжёлый случай
* Что такое любовь?

Биография («Казанские истории», №13-14, 2003 год )

Предлагаем вашему вниманию исследовательскую работу Альбины АЛЯУТДИНОВОЙ, победительницы IV Поволжской конференции школьников имени Н.И.Лобачевского. Ученица школы № 36 выступала с ним на секции краеведения. Работа, посвященная жизни и творческой судьбе русского писателя Михаила Осоргина, находившемуся в Казани в ссылке, выполнена под руководством учителя-методиста И.А.Камалетдиновой. Исследование публикуется в сокращенном виде.

В Перми осенью 1878 года родился Михаил Андреевич Ильин, будущий писатель. В 1907 году он взял псевдоним Осоргин – по фамилии бабушки.

Окончив юридический факультет Московского университета, Михаил Ильин сблизился с партией эсеров. После восстания 1905 года был арестован и полгода провел в Таганской тюрьме. Затем последовала эмиграция в Италию, продлившаяся 10 лет.

В бурлящую Россию Михаил Осоргин полулегально вернулся в мае 1916 года. Февральская революция, встреченная писателем с восторгом, стала вершинной точкой в его судьбе. А вот Октябрьскую он воспринял просто как неизбежное…

Осоргин полностью отдался работе. Стал председателем Всероссийского союза журналистов, вице-председателем Московского отделения Союза писателей. В сентябре 1918 года группа московских литераторов, в том числе и М.А.Осоргин, учредили на кооперативных началах книжную лавку.

Особого внимания заслуживает период, связанный с его деятельностью по оказанию помощи жертвам голода, разразившегося в 1921 году. Был создан Всероссийский комитет помощи голодающим, членами которого стали Горький, Станиславский, академики Карпинский, Ферсман, Ольденбург, деятели церкви. В комитет вошли и бывшие министры Временного правительства. М.Осоргин стал редактором комитетского бюллетеня «Помощь». За шесть недель работы этот «неофициальный» комитет развернул плодотворную деятельность. В голодающие губернии пошли поезда с продовольствием. Немалая роль в этом принадлежала Осоргину.

В конце августа 1921 года последовала расправа с общественным комитетом. Осоргин вспоминал по этому поводу: «… О нем уже заговорили, как о новой власти, которая спасет Россию»; «Октябрьская власть должна была убить комитет…».

Все члены этой организации были арестованы. Осоргину грозила смертная казнь. Спасло заступничество норвежца Нансена, знавшего о деятельности комитета и уже предлагавшего ему помощь от имени Международного Красного Креста. Правительство определило комитетчиков на высылку в глухие места. Осоргин же по болезни остался в Казани, где пробыл полгода до весны 1922 года.

Эти полгода наложили свой отпечаток на жизнь и творчество писателя. Его душа была чутка и внимательна к происходящему вокруг, и неудивительно, что многие впечатления казанской ссылки нашли отражение в его произведениях.

Почти вся информация об Осоргине как ссыльном писателе по сей день остается недоступной. Нелегко найти ее даже в наших библиотеках. Помогли мне работники Национального архива РТ, Центрального государственного архива историко-политической документации РТ, библиограф отдела редких книг и рукописей Научной библиотеки КГУ И.А.Недорезова.

Вернемся в Казань начала двадцатых годов. Что же представляла она собой в то время?

Надвигался голод. «На станции Казань голодный люд положительно осаждал вагоны, пытаясь их вскрыть или просверлить отверстие с целью хищений… – сообщалось в одном из официальных документов. – Мы видели стариков, женщин, едва державшихся на ногах. Голод всесокрушающей тяжестью сильнее всего налег на детей. Они питались травой, дубовой корой, соломой, лебедой, древесными опилками, землей». В результате гибели детей население республики уменьшилось на 326 тысяч человек.

Голодной стране не были нужны интеллигенты, со стороны властей продолжались гонения на видных ее представителей. И в это-то время выдалось побывать здесь ссыльному Осоргину. Однако в культурной жизни Казани к этому времени произошли и некоторые изменения к лучшему. На основе татарских театральных трупп «Сайяр» и «Нур» в 1921 году был сформирован Первый показательный татарский театр. Постоянного зрителя имел и Казанский большой драматический. Развивались профессиональная татарская музыка и живопись.

Казань была местом ссылки Осоргина, но и здесь он собирал вокруг себя культурные силы губернского города. Во «Временах» автор писал: «Я был несколько поражен неожиданными визитами ко мне казанцев, в том числе молодого человека, преподнесшего мне свой «ученый труд» – тонкую брошюрку по экономическому вопросу; он оказался коммунистом, профессором Казанского университета. Навестили меня и местные поэты и художники – в Москве на это никто не решился бы». Осоргин не раскрывал имен из опасения навредить им. В повести «Тем же морем» Осоргин пишет: «Об остатках культурной жизни в Казани… писать трудно, правильнее сказать – нельзя. Ко всему этому у нас присматривается недремлющее око». О глубоком знании Осоргиным истории многострадального города свидетельствуют следующие строки: «Когда-то его разоряли междоусобия, он долго боролся с Москвой, был завоеван, спустя два века разграблен Пугачевым, много раз выгорал дотла».

Осоргин сделал для Казани немало: устроил книжный магазин – все прежние были разорены и уничтожены, издавал литературную газету – единственную в России после октября 1917 года частную газет. «Мне удалось в Казани вместе с местными молодыми силами издавать литературную газету – лишь с видимостью цензуры… Все хозяйство газеты наладил двадцатилетний юноша, симпатичный и нелепый местный поэт с забавным прошлым. В первые дни коммунистического переворота он оказался пламенным деятелем – следователем Чека… Но он по-своему понимал революцию, и, когда ему послали список арестованных, подлежащих расстрелу, он приказал этих девятнадцать человек освободить». Это был Сергей Арбатов.

Один из номеров – шестой, от 20 февраля 1922 г. – попал в руки московских властей, и газету закрыли. К сожалению, ни один номер издания не сохранился в казанских библиотеках и архивах.

История «Литературной газеты», яркой, своеобразной, является частицей истории культурной жизни Казани.

Весной 1922 года Осоргину разрешили вернуться в Москву. Он писал: «Я пробыл в казанской ссылке всего полгода и не считаю это время потерянным; везде есть хорошие люди, всюду – общения, о которых остается благодарная память». Этот период стал временем переоценки ценностей.

Через несколько месяцев после возвращения в Москву было объявлено решение Советского правительства о высылке за границу активных «внутренних эмигрантов» из среды творческой интеллигенции. Среди них был и Михаил Осоргин.

Говоря о казанских мотивах в творчестве Осоргина, мы, в первую очередь, вспоминаем его автобиографическое повествование «Времена» – одно из самых высоких достижений отечественной мемуаристики.

Начало двадцатых годов было очень тяжелым временем для интеллигенции страны. И Осоргин остро переживал трагедию своих казанских единомышленников. Была упразднена автономия высших учебных заведений. Не стало юридического, историко-филологического факультетов университета. Стала практиковаться высылка инакомыслящих за границу. «Великий исход, переселение народов; гигантская чепуха. Оставшиеся робки, запуганы, бесцветны и уже уступают место людям большой воли и малой грамотности, «красной профессуре», путающей науку с политикой». «Полки кооперативного музея ломятся от новых осколков любительских коллекций. Где бывшие хозяева этих разбитых сокровищ? Не они ли ушли в Сибирь?» А уже в ссылке, в повести «Тем же морем», он писал: «…В столице татарской республики до последних дней продолжается псовая охота на интеллигенцию. Здесь, в Берлине, видел …высланного за границу профессора Казанского университета…»

Свои самые значительные произведения писатель создал в годы последней эмиграции. В некоторых есть воспоминания о пережитом в Казани. Безусловно, высшим достижением Осоргина-прозаика является роман «Сивцев Вражек», выдержавший в Париже подряд два издания (1928 г., 1929 г.). Еще при жизни автора он появился на многих иностранных языках. В США Книжный клуб увенчал английский перевод книги специальной премией – как «лучший роман месяца» (1930 г.). Это роман о судьбах и исканиях русской интеллигенции в революционную эпоху.

Сивцев Вражек – название одного из старых московских переулков, где селилась элита столичной интеллигенции. Но в романе явно присутствуют и казанские мотивы. Ведь эпическое полотно начато Осоргиным именно в Казани. В книге «Времена» он вспоминает о своем замысле: «Я нес домой полную чашу, которую не хотел расплескать, – идею романа. Но только спустя три года, в казанской ссылке, были написаны его первые строки».

В центре романа – семья профессора-орнитолога, через дом которого перекатываются волны истории – мировая война, революция, голод, разруха. «Сивцев Вражек» – это роман о трагической судьбе поколения, оказавшегося на самом грозном историческом переломе.

Расстрелян приват-доцент Московского университета Астафьев, философ и бывший эсер, давно разочаровавшийся в теориях спасения мира. Он гибнет от руки соседа-рабочего, который становится палачом в подвалах Лубянки. Самой важной в романе является идея писателя о нераздельности всего существующего на земле. В одной из глав война между растениями перерастает в войну между животными, и, наконец, между людьми – катастроф для всего живого в мире. Страшным последствием войны между людьми становится голод (глава «Волчьи круги»).

Чтобы глубже понять смысл главы «Волчьи круги», нужно проследить, как отразилась тема голода в книгах «Времена» и «Тем же морем». Осоргин пишет: «Настоящий голод был в приволжских губерниях, и описать его нельзя. Там начисто вымирали деревни. Лучшим хлебом считался зеленый, целиком из лебеды; хуже – навозный. Еще ели глину. Я… к зиме страшного года был сослан в Казанскую губернию». И еще («Тем же морем»): «И всех страшнее были дети. Их…сортировали на твердых и мяконьких. Из твердых трупиков складывали нечто вроде поленницы дров…, а еще мягких старались оживить… Ведут их в баню, парят синих скелетиков». «От голода дети бросаются в колодцы» Сколько безысходного горя, сколько детских слез и страданий в этих строках!

Еще одно, наверное, самое страшное последствие голода в Казани – людоедство – также отражено в его произведениях.

Высшей точкой эмоционального напряжения в повествовании является фраза, которой волк проклинает деревню: «…И да будет пуще волчьего голод человеческий!» Перед нами спящая деревня, тишину в которой нарушает только лай собак, увидевших голодного волка. «А деревня спит… Обежал вокруг нее, от избы к избе, завыл на деревню… Проклял деревню волк, на голод ее проклял».

Но в финале описанная в главе «Волчьи круги» ночь сменяется днем, а весь роман завершается добрым и светлым событием – прилетом ласточек. Автор верит в возрождающуюся Россию, в ее будущее, в ее неисчерпаемые силы. Осмысление событий, показанных в романе, происходит с гуманистических позиций.

Я надеюсь, что удалось приоткрыть еще одну страницу культурной жизни Казани. И то, что эта страница связана с именем прекрасного писателя русского зарубежья Михаила Осоргина, особенно важно. С ним круто и несправедливо обошелся жестокий век. Михаил Андреевич хотел свободно думать, высказывать свое мнение, творить. Этим он и не угодил Советскому правительству, которое долгое время не позволяло читателю окунуться в творческий мир Осоргина.

Но богатое литературное наследие Михаила Андреевича снова в России. В 1989 -1990 годах вышли его романы «Времена», «Сивцев Вражек», «Свидетель истории», множество повестей и рассказов. На мой взгляд, каждый гражданин России должен познакомиться с его творчеством.

Наш город стал не только местом ссылки писателя, но источником богатого материала для его произведений. Страшную беду Казани Осоргин принял как свою личную, ведь «если мир даст трещину, то эта трещина пройдет через сердце поэта…» (Г. Гейне). Осоргин предостерегал будущие поколения от повторения уже совершенных ошибок. По-прежнему проливается кровь на земле, по-прежнему между людьми вспыхивают войны. Но война неминуемо ведет к катастрофе, жертвами которой становятся не только люди, но и растения, животные, вся планета.

Среди русских писателей, чьи книги возвращаются к нам из архивов, имя Михаила Андреевича – одно из самых громких.

Биография

Настоящая фамилия - Ильин. Родился в семье обедневших потомственных дворян. Учился в Пермской классической гимназии, на юридическом факультете Московского университета. Состоял в партии эсеров, участвовал в московском вооруженном восстании 1905. В 1906-1916 в эмиграции. Полулегально вернулся в Россию. После октябрьской революции выступал против политики большевиков. В 1922 выслан из России. Оказавшись за рубежом, участвовал в масонском движении. С 1926 обосновался во Франции и прожил там до самой смерти, оставаясь неизвестным российскому читателю. Романы, в т. ч. «Свидетель истории» (1932), - о деятельности эсеров-террористов после Революции 1905-07, «Сивцев Вражек» (1928) - о жизни предреволюционной и послереволюционной Москвы. Рассказы. Воспоминания; автобиографическое повествование «Времена» (опубликовано в 1955).

Библиография

* Призраки. М., 1917
* Сказки и несказки, 1918
* Из маленького домика, Рига, 1921
* Сивцев Вражек. Париж, 1928
* Кабинет доктора Щепкина 19??
* Вещи человека, Париж, 1929
* Повесть о сестре, Париж, 1931
* Чудо на озере, Париж, 1931
* Свидетель истории 1932
* Книга о концах 1935
* Вольный каменщик 1937
* Повесть о некоей девице, Таллинн, 1938
* В тихом местечке Франции (июнь-декабрь 1940)
* Воспоминания, Париж, 1946

* Времена. Париж, 1955

* Мемуары изгнанника // «Время и мы», № 84, 1985

Интересные факты

* Один из организаторов Всероссийского союза журналистов и его председатель (с 1917). Сотрудник «Русских ведомостей».
* Троцкий о высылке Осоргина и его товарищей по оппозиции: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».

Биография

Михаил Осоргин родился в Перми в семье потомственных столбовых дворян, к этому моменту обедневшей. Учился в Пермской классической гимназии. В 1897 году поступает на юридический факультет Московского университета. После студенческих волнений был выслан на год в Пермь. Обучение в университете закончил в 1902 году, получив звание помощника присяжного поверенного. Работал присяжным стряпчим при коммерческом суде, опекуном при сиротском суде, юрисконсультом общества купеческих приказчиков.

В 1904 году вступил в партию эсеров. На его квартире проходили заседания московского комитета партии, скрывались террористы. Участвовал в московском вооруженном восстании 1905 года. 19 декабря 1905 арестован, содержался в Таганской тюрьме. Был приговорён к ссылке в Нарымский край. Однако уже в мае 1906 года Осоргин был освобождён под залог, и в скорости нелегально покидает Россию и на протяжении поледующих 10 лет живёт преимущественно в Италии.

Жил на вилле Мария в Сори около Генуи. В начале 1908 участвовал в конференции "левой группы" ПСР в Париже. Как корреспондент сотрудничал в «Русских ведомостях» и «Вестнике Европы». Как военный корреспондент, освещал балканские войны. Предположительно в 1914 году становится масоном, вступив в Великую ложу Италии.

Полулегально возвращается в Россию в июле 1916 года, проехав через Францию, Англию, Норвегию и Швецию. С августа 1916 жил в Москве. Один из организаторов Всероссийского союза журналистов и его председатель (с 1917) и товарищ председателя Московского отделения Союза писателей. Сотрудник «Русских ведомостей».

После Февральской революции входил в комиссию по разработке архивов и политических дел в Москве, работавшую с архивом московского охранного отделения.

В 1921 г. работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК (Всероссийский комитет помощи голодающим «Помгол»), был редактором издаваемого ею бюллетеня «Помощь»; в августе 1921 был арестован вместе с некоторыми членами комиссии; от смертной казни их спасло вмешательство Фритьофа Нансена. Зиму 1921-1922 провел в Казани, редактируя «Литературную газету», затем вернулся в Москву. Продолжал публиковать сказки для детей и рассказы. Перевел с итальянского языка (по просьбе Е. Б. Вахтангова) пьесу К. Гоцци «Принцесса Турандот» (изд. 1923), пьесы К. Гольдони.

Осенью 1922 с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции (таких как Н. Бердяев, Н. Лосский и другие) был выслан из СССР. Троцкий в интервью иностранному корреспонденту выразился так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».

Из «Постановления Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов»:
57. Осоргин Михаил Андреевич. Правый кадет, несомненно, антисоветского направления. Сотрудник "Русских ведомостей". Редактор газеты "Прокукиша". Его книги издаются в Латвии и Эстонии. Есть основание думать, что поддерживает связь с заграницей. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку.

С 1923 года жил в Париже. Инициатор возвращенчества в СССР (1925), организованного Москвой. Один из организаторов клуба русских писателей в Париже. С 1931-1937 входил в правление Тургеневской библиотеке. Был членом масонских лож "Свободная Россия" и "Северная звезда".

Во время второй мировой войны занял советско-патриотическую позицию, подвергался преследованиям нацистов.

Произведения

* Охранное отделение и его секреты. М., 1917
* Призраки. М., 1917
* Сивцев Вражек. Париж, 1928


* Свидетель истории 1932
* Книга о концах 1935
* Вольный каменщик 1937
* Письма о незначительном. Нью-Йорк, 1952
* Времена. Париж, 1955

1. Михаил Андреевич Осоргин (Ильин) (Из энциклопедии «Кругосвет»)
2. Как нас уехали. Юбилейное очерк 1932 (фрагмент из воспоминаний) Осоргин М. А. Времена. Париж, 1955, с.180-185.
3. Постановление Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов, 10 августа 1922 года.

Биография

1878, 7 (19 октября). - Родился в Перми. Отец – Ильин Андрей Федорович (предположительно 1833–1891), мелкопоместный потомственный дворянин. Мать – Савина Елена Александровна (скончалась в 1905). Старший брат – Сергей (р. 1868). Старшая сестра – Ольга (в замужестве Разевиг).

1888–1897. - Учеба в пермской классической гимназии.

1897–1902. - Учеба на юридическом факультете Московского университета. Начало журналистской работы. Участие в студенческих волнениях, за что высылка в Пермь на один год.

С 1902. - Начало адвокатской работы в Москве.

1905. - Эсер. Один из организаторов Всероссийского союза журналистов и товарищ председателя Московского отделения Союза писателей. Участник подготовки Московского вооруженного восстания. Арест (по ошибке, спутали с однофамильцем). Таганская тюрьма, полгода в одиночной камере в ожидании смертного приговора. Смерть матери от переживаний.

1906, май. - Приговор жандармерии к пятилетней ссылке. Отпущение под залог следователем, не знавшим об этом. Побег в Финляндию, затем в Италию.

1906–1916. - Жизнь в Италии. Эмигрантская среда, к которой относился неприязненно и находился в оппозиции.

С 1907. - Взятие псевдонима «Осоргин». Постоянный корреспондент газеты «Русские ведомости».

1916. - Возвращение в Россию. Жизнь в Петрограде на полулегальном положении.

1916, осень. - Поездка в Пермь в качестве корреспондента на открытие Пермского отделения Петроградского университета, репортажи об этом в «Русских ведомостях».

С 1917. - Председатель Всероссийского союза журналистов. Вице-председатель Всероссийского союза писателей, возникшего из среды московского писательского клуба.

1919, декабрь. - Арест. Лубянка. Освобождение председателем Моссовета Л.Б. Каменевым, рассматривавшим арест как маленькое недоразумение.

1921. - Активный член Всероссийского комитета помощи голодающим (Помгол). Редактор газеты Комитета «Помощь»; выпущено только три номера. По просьбе режиссера Е.Б. Вахтангова перевод с итальянского пьесы К. Гоцци «Принцесса Турандот» для постановки на сцене театра; перевод пьес Гольдони.

1921, конец августа. - Внезапный арест за участие в Компомголе. Предъявление политических обвинений на Лубянке в Особом отделе ВЧК. Нахождение в темной сырой камере Внутренней тюрьмы, отсутствие прогулок, похлебка из гнилой червивой воблы. Резкое ухудшение здоровья.

1921, ноябрь – 1922, весна. - Устройство в Казани книжного магазина, редактирование «Литературной газеты» (анонимно). Получение разрешения вернуться в Москву.

1922, лето. - Обнаружение слежки. Явка на Лубянку, где оказался одновременно с Бердяевым, Кизеветтером, Новиковым. Допрос, проводившийся малограмотными следователями. Приговор: высылка за границу на три года (устное разъяснение – навсегда), с обязательством покинуть РСФСР в течение недели; в случае невыполнения срока – высшая мера наказания. Обвинение в «нежелании примириться и работать с советской властью». Обоснование Л.Д. Троцкого: «расстрелять нет повода, а терпеть невозможно».

1922, осень. - Отъезд из России на «философском пароходе».

1922–1923, зима. - Жизнь в Берлине. Создание рассказов, чтение лекций.

1923, осень. - Отъезд в Париж.

1924–1930. - Работа над романом «Сивцев Вражек».

Женитьба. Жена – Татьяна Алексеевна Бакунина.

1930. - Окончание «Повести о сестре».

1930-е гг. - Выход в свет дилогии «Свидетель истории» и «Книга о концах», повести «Вольный каменщик», трех сборников рассказов. Неосуществимое желание печататься в России. Член правления Тургеневской библиотеки в Париже.

До 1937, январь. - Сохранение советского гражданства и советского паспорта. Затем – крутой разговор и разрыв в советском консульстве за то, что Осоргин – «не в линии советской политики».

1937–1942. - Жизнь без паспорта.

Работа в Обществе помощи русским (Ницца). Создание публицистических книг «В тихом местечке Франции» и «Письма о незначительном», изданных после его смерти. Завершение мемуарной книги «Времена».

1942, 27 ноября. - Скончался Михаил Андреевич Осоргин. Похоронен в Шабри (Франция). Фамилия высечена на русском и французском языках.

Дополнительные сведения

* Жена писателя Татьяна Алексеевна Бакунина-Осоргина после войны воссоздала вывезенное гитлеровцами собрание книг Тургеневской библиотеки в Париже и до последних дней возглавляла ее. В Перми проведены Осоргинские чтения (1993, 2003 гг.), открыта мемориальная доска.

О творчестве М. Осоргина (Г. Адамович )

"Сивцев Вражек" М. Осоргина - книга, которую нельзя не заметить, от которой нельзя отделаться несколькими одобрительными или безразличными словами. Роман этот "задевает сознание", и на него хочется ответить. Это первое непосредственное впечатление от чтения.

М. Алданов в статье о "Сивцевом Вражке" очень уклончиво сказал, что ему представляется излишним "вдаваться в утомительный спор" с Осоргиным. Но, по-видимому, Алданову поспорить бы хотелось, - и если он от этого воздержался, то лишь потому, что понимал, куда спор мог бы его увлечь, в какие области, в какие дебри. Конечно, спор этот был бы не о правдивости того или иного образа, той или другой характеристики: он коснулся бы "идеологии" Осоргина. Осоргин писатель на редкость откровенный по этой части: он не прячется за своих героев, он прямо от своего лица комментирует историю, и делает это порой в форме афористически-ясной и отточенной. Да и герои его, впрочем, не претендуют на то, чтобы хоть на одну минуту заслонить автора.

Сущность осоргинской идеологии - анархизм, если и не "мистический", который процветал у нас после 905 года, то, во всяком случае, лирический. Говорю об оттенке. Анархизм от беспредметного умиления, от добродушия и добросердия, анархизм оттого, что "нет в мире виноватых" и "все за все отвечают", оттого, что "не надо крови" и "небо над нами так беспредельно сине", - анархизм от славянского ощущения "правды", от невозможности примириться с каким бы то ни было порядком. Может быть, анархизм этот еще не прошел всех положенных ему испытаний, еще не закалился в отчаянии, есть в нем порой что-то рыхлое, сыроватое. Иногда - довольно часто - чувствуется в нем "ромен-ролланизм", гораздо реже - Лев Толстой. Но в основе его лежит все-таки видение "первоначальной чистоты": человек, природа, свобода, счастье, - и ничему в угоду автор "Сивцева Вражка" этим видением не жертвует... Все это отвлеченно и сбивчиво. Но должен сказать, что меня скорее прельщает, чем отталкивает осоргинская "идеология", - и если бы я решился отвечать Осоргину, то ответ мой не был бы возражением. Однако оставлю это дело "до другого раза" (увы! почти никогда не наступающего) - и скажу несколько слов о самом романе.

Место и время действия - Москва, годы перед войной, война, революция. Короткие, отрывочные главы. Очень легкое и увлекательное чтение, - иногда даже слишком легкое. Уж слишком скользит Осоргин по человеческому бытию, вокруг него, над ним. Он видит, кажется, и глубину, но передает поверхность. Нет страсти. Думаю, что от этого роман многое теряет. Прежде всего при отрывочности и легкости невозможно с героями сжиться: мимо них только пробегаешь, - как с улыбкой пробегает и сам автор. А ведь мы любим лишь те образы, с которыми именно "сживаемся"...

Отдельные эпизоды в "Сивцевом Вражке" прелестны, свежи и своеобразны.

Танюша, ее дедушка-профессор, музыкант Эдуард Львович, порывистый Вася, офицеры, солдаты, мужики, чекисты, даже кошки и крысы - таковы герои осоргинского повествования. Но не все его внимание обращено на них. Дальше тянется Россия, дальше история, природа, - Осоргин никогда не забывает целого за частностями. Может быть, потому каждая его страница оживлена дыханием настоящей жизни. Мы иногда недоумеваем, роман ли это или дневник, мы иногда удивляемся, иногда критикуем, но с первой же главы мы чувствуем, что книгу, не отрываясь, дочтем до конца и что книга этого стоит (Литературные беседы. "Сивцев Вражек" М. А. Осоргина).

Биография (Лев Львов. http://www.lexicon555.com/voina2/osorgin.html )

27 ноября 1942 года в Шабри (Франция) умер Михаил Андреевич Осоргин, один из создателей Союза журналистов России и первый его председатель. Смерть уберегла Осоргина от ареста и концлагеря за антифашистские статьи, которые печатались во французских нелегальных изданиях.

Михаил Андреевич Осоргин (настоящая фамилия - Ильин) родился в 1878 году в Перми. Окончив в 1902 году юридический факультет Московского университета, некоторое время занимался адвокатской практикой, а также сотрудничал в либеральных народнических изданиях, вроде журнала "Русское богатство".

В 1905-м за участие в московском декабрьском вооруженном восстании был арестован и посажен в тюрьму, однако менее чем через год ему удалось освободиться и эмигрировать в Италию. Там он пробыл десять лет, постоянно публикуя свои очерки и корреспонденции из Италии в русских газетах и журналах.

Перу Осоргина принадлежит перевод с итальянского пьесы Карла Гоцци "Принцесса Турандот", которая с начала 20-х годов в постановке Евгения Вахтангова до наших дней с большим успехом идет на сцене театра им. Вахтангова в Москве без какой-либо корректировки перевода.

В 1921 году Осоргин принимает деятельное участие в Общероссийском комитете помощи голодающим, в который входили Горький, Станиславский, академики Карпинский (президент Академии наук), Ферсман, известные аграрники Чаянов, Кондратьев, революционерка Вера Фигнер и другие. Работа комитета оказалась более эффективной, чем государственных органов власти, за что его члены и были наказаны. Деятельность комитета была расценена руководством страны как антигосударственная, контрреволюционная, и через полгода он был запрещен. Шесть человек были приговорены к "высшей мере". Осоргин оказался в тюрьме, и от расстрела его спасло вмешательство известного норвежского полярного исследователя Ф. Нансена. Смертная казнь была заменена высылкой из страны. В августе 1922 года решением XII партконференции из страны был выслан за инакомыслие 161 человек из числа петроградской, московской и киевской профессуры, писателей и журналистов. В этой группе был и Осоргин. Пароходом они были отправлены в Германию. Официально на три года, но с устным разъяснением: "то есть навсегда".

Из Германии Осоргин перебирается во Францию, где развернулась его основная литературная деятельность. Он жил обособленно, не примыкая к русской белой эмиграции, различным ее течениям.

За 47 лет литературной деятельности им было написано более двадцати книг: пять романов, в том числе - "Сивцев Вражек" (1928), где дано неприкрашенное изображение революционных испытаний. После появления на страницах парижских "Современных записок", роман сразу вывел автора в первые ряды писателей русской эмиграции.

Биография (Материалы к биографии М Осоргина )

3. Шаховская

Из книги "ОТРАЖЕНИЯ"

Впервые встретилась я с ним у Ремизова и, как уже упомянула, смущенья перед ним не почувствовала. Это был какой-то "приятный" человек, держащий себя просто, безо всякой писательской ужимки. Затем встречалась с ним и в редакции "Родной земли", читала его "огородные статьи" в "Последних новостях", он там как-то лирически описывал свое сидение на земле, по которому у русского человека всегда ностальгия. И роман "Сивцев Вражек", - на этой улице я родилась, - и "Свидетель истории", все это в стиле лирического импрессионизма, а итальянские его очерки, вышедшие в книге под названьем "Там, где был счастлив", сродни воспоминаниям об этой стране Б. К. Зайцева.

Книги и статьи Осоргина русской эмиграцией читались с удовольствием - они не беспокоили ее трагической современностью, но утешали напоминанием о более светлом прошлом. И говорил Осоргин не громко, не авторитетно, с какой-то приятной теплотой. Кажется, у Ремизова услышала я его рассказ о какой-то студенческой революционной коммуне его молодости, не помню где, в деревенской глуши. Готовились сии студенты обоего пола к террористической деятельности и очень много говорили и спорили по политическим и социальным вопросам. Коммуне помогала своим житейским опытом и хозяйственными навыками приходящая прислуга-крестьянка, что уже довольно примечательно.

Однажды перед будущими террористами встала необходимость зарезать петуха для обеда. Любителей на это как-то не нашлось, пришлось метать жребий. Вытянувший его взял без энтузиазма кухонный нож и пошел ловить свою жертву. Зажмурив глаза, он нанес петуху удар - но окровавленная птица вырвалась и начала бегать по саду. С отвращением и ужасом насильники бросились ловить петуха, бледные, девушки уже в слезах. Палач уронил свой нож! И неизвестно, как бы все это окончилось, если бы не пришла в это время прислуга. С презрением посмотрев на растерявшихся террористов, баба в одну минуту поймала петуха и, свернув ему шею, прикончила его страданья.

В. Яновский

Из книги "ПОЛЯ ЕЛИСЕЙСКИЕ"

Совершенно равнодушно прошел я мимо некоторых признанных писателей земли эмигрантской (а теперь, пожалуй, советской).

Куприн, Шмелев, Зайцев. Они мне ничего не дали, и я им ничем не обязан.

Бориса Зайцева я все же изредка встречал. Отталкивало меня его равнодушие - хотя и писал он как будто на христианские темы. Стиль его "прозрачный" поражал своей тепловатой стерильностью. Зная немного его семейную жизнь и энергичную жену, думаю, что Борис Константинович в чем-то основном жил за чужой, Веры Александровны, счет.

В 1929 году мне было двадцать три года; в моем портфеле уже несколько лет лежала рукопись законченной повести - негде печатать!.. Вдруг в "Последних новостях" появилась заметка о новом издательстве - для поощрении молодых талантов: рукописи посылать М. А. Осоргину, на 11-бис, Сквер Порт-Руаяль.

А через несколько дней я уже сидел в кабинете Осоргина (против тюрьмы Сантэ) и обсуждал судьбу своей книги: "Колесо" ему понравилось, он только просил его "почиcтить". (Подразумевалось - "Колесо Революции".)

Михаил Андреевич тогда выглядел совсем молодым, a было ему, вероятно, уже за пятьдесят. Светлый, с русыми, гладкими волосами шведа или помора, это был один из не многих русских джентльменов в Париже... Как это объяснить, что среди нас было так мало порядочных людей? Умных и талантливых - хоть отбавляй! Старая Русь, новый Союз, эмиграция переполнены выдающимися личностями. А вот приличных, воспитанных душ мало.

Мы с Осоргиным играли в шахматы. По старой привычке он при этом напевал арию из "Евгения Онегина": "Куда, куда, куда вы удалились?"... Играл он с энтузиазмом.

Чтобы достать шахматы с верхней книжной полки, Осоргину приходилось с усилием вытянуться, хотя по европейским понятиям был он роста выше среднего; его молодая жена, Бакунина, тогда неизменно восклицала:

Нет, Михаил Андреич, этого я не хочу, чтобы вы делали! Скажите мне, и я достану.

А я, к удивлению своему, замечал, что дыхание этого моложавого, светлоглазого "викинга" после любого резкого движения сразу становится трудным, а лицо бледнеет.

Работал он много и тяжело. Так же как Алданов, Осоргин любил подчеркнуть, что никогда не получал субсидий и подачек от общественных организаций. Ему приходилось писать два подвала в неделю для "Последних новостей". Даже фельетоны его и очерки свидетельствовали о подлинной культуре языка.

М. Вишняк

Из книги "СОВРЕМЕННЫЕ ЗАПИСКИ. ВОСПОМИНАНИЯ РЕДАКТОРА"

Почти все члены редакции "Современных записок" знали Михаила Андреевича Ильина-Осоргина еще по Москве дореволюционного времени. Привлекательный блондин, стройный, изящный, жизнерадостный и остроумный, он любил посмеяться негорьким смехом - над другими и над собой. Он был "душой общества", отличным товарищем, центром притяжения молодежи и женщин. Юрист по образованию, он отрицал государство и не слишком увлекался правом, принадлежал к типу "вечного студента" и "богемы", хотя был всегда опрятен, на письменном столе любил порядок, чистоту, даже комфорт, цветы, растения, - любил и свой огород.

Осоргин был бессребреник - не только в той мере, в какой бескорыстны многие русские интеллигенты. Он был чужд стяжательства и совершенно равнодушен к деньгам. Когда его "Сивцев Вражек" был принят для распространения американским клубом "Книга месяца", Осоргин разбогател, по эмигрантскому масштабу. Но ненадолго. Он любому просителю давал "безвозвратную ссуду" под одним условием, - чтобы тот обещал в свою очередь помочь ближнему, когда представится возможность.

Писательская карьера Осоргина была сделана в "Русских ведомостях" и "Вестнике Европы". Его корреспонденции из довоенной Италии по содержанию и форме служили политическому воспитанию русского читателя так же, как корреспонденции Иоллоса из Германии, Дионео из Англии, Кудрина из Франции. В "Вестнике Европы" появлялись время от времени полубеллетристические произведения Осоргина. Беллетристом его сделала эмиграция, - точнее, он сделался им в эмиграции. Не все признавали художественные достоинства его произведений. Но мало кто отрицал его дар живого изложения и превосходный язык.

Слабым местом Осоргина была политика. Всю сознательную жизнь в России он занимался политикой, а в эмиграции стал от нее отталкиваться и осуждать "в принципе". В наши молодые годы Фондаминский, Руднев и я знали Осоргина как эсера и сочувствовавшего эсерам. Он предоставлял свою квартиру для так называемых "явок" или встреч нелегальных революционеров, для собрания эсеровского комитета в Москве, для укрытия террориста Куликовского. Осоргин был всегда вольнодумцем, "вольтерианцем", "левым", "нонконформистом". В эмиграции он самоопределился, как идейный анархист, "анархически" не примыкавший к анархическим организациям.

Осоргин всегда предпочитал быть сам по себе, со своим особым подходом к вещам и идеям. Он любил играть в шахматы, но презирал, - по крайней мере, публично так заявлял, - логику, таблицу умножения, цивилизацию. И больше всего боялся, несмотря на все мужество, хоть в чем-либо совпасть с "эмигрантским хором". Он пробыл 7 лет в первой, царского времени, эмиграции и, попав во вторую, послебольшевистскую, стал всячески от нее отталкиваться. Не пропускал случая подчеркнуть, что он - не эмигрант, добровольно покинувший отечество, а насильственно выслан из России. Осоргин дорожил советским паспортом и бережно его хранил, защищал необходимость международного признания советской власти и оспаривал противопоставление Советской России - России. <...> Оправдывая прекращение борьбы с советской деспотией, как "совершенно бесцельной и даже беспредметной", Осоргин говорил о пореволюционной России тем же языком, каким его политический "антипод" Шмелев говорил о России предреволюционной и царской. ...В итоге пережитого за первую половину мировой войны жизнерадостный М. А. Осоргин пришел, как известно, к самым отчаянным выводам о смысле человеческой деятельности. За год с небольшим до смерти, он умер 27 ноября 1942 г., М. А. писал (15 августа 1941 г.): "Умираю - непримиренный, так как не приемлю правды, вышедшей из неправды, истины - из лжи, света - из тьмы! Нет счастья, которое было бы порождено кровью, убийством, злодейством! Нет благородства, матерью которого была бы подлость!" И еще безнадежнее годом позже, 14 августа 1942 г.: "...что будет с Европой, Россией, Францией, человечеством, во мне нет живого интереса. Двуногое в массе, так заполонившее и загрязнившее землю, мне противно: не стоило строить свою жизнь на идеях счастья человечества... народ, страна, формы социальной жизни - все это выдумки. Я люблю природу, Россию, но "родины" и проч. не вижу, не знаю, не признаю... И Европа вздор - с ее "культурой". Умирая, не жалею ни ее народов, ни своего, ни культуры, ни разбитых идей. Успел... постигнуть не только нищету философии, но и позор ее нищеты"...

Михаил Осоргин: крестник Камы (Елизавета Шандера )

«Наше поколение в чрезвычайно выгодных мемуарных условиях:
не успев состариться, мы прожили века».
М.А. Осоргин

Кто он, в ком «голубая кровь отцов окислилась независимыми прикамскими просторами», ковшами пивший воздух, провинциальный русский человек, признанный в Италии и Франции и немного забытый на Родине? Рим для него был рабочим кабинетом, Париж – гостиной, а рвался он в «умом не понятую» Россию. Романтик и бунтарь - у каждого из нас есть свой Осоргин.

Для знакомства с Осоргиным мне было недостаточно сухих энциклопедических данных. Он, как и его «Времена» - вне цифр и дат. Мне захотелось пройтись по страницам его воспоминаний, пропитанных любовью к Перми и России.

Притяжение пермской земли оказалось достаточно велико, чтобы сосредоточить на себе большую часть творческих сил и воспоминаний Михаила Осоргина, за что современники и называли его «крестником Камы». Неистребимая «память сердца» подсказывала сюжеты, нашептывала нужные слова: «Весь с головы до ног, с мозгом и сердцем, с бумагой и чернилами, с логикой и примитивным всебожьем, со страстной вечной жаждой воды и смолы – я был и остался сыном матери-реки и отца-леса и отречься от них уже никогда не смогу и не хочу».

Мы ковшами пили воздух

Михаил Осоргин родился и вырос в Перми в семье потомственных столбовых дворян Ильиных, а звучную фамилию взял от бабушки. Его воспоминания о детстве были светлыми, их он призывал в самые трудные минуты, они помогали перенести аресты, высылку из страны и встретить фашистские сороковые в Европе.

«Мы, тутошние, рождались в просторе, ковшами пили воздух и никогда не считали себя ни царями, ни рабами природы, с которой жили в веками договоренной дружбе», - вспоминал Осоргин в предсмертной книге «Времена». Михаил Андреевич гордился тем, что рожден был в глубокой провинции. «Я рисую приземистый дом в шесть окон с чердаком и с двух сторон притягиваю в линию заборы, за которыми непременно должны быть деревья…» Дома этого, по воспоминаниям Осоргина, уже не было, когда он приезжал в Пермь на открытие университета в 1916 году. Можно предположить только, что он находился на пересечении Кунгурской улицы (Комсомольского проспекта) и Покровской улицы (Ленина).

Благодарил Осоргин Пермь и за то, «…что голубая кровь отцов окислилась во мне независимыми просторами, очистилась речной и родниковой водой, окрасилась заново в дыхании хвойных лесов и позволила во всех скитаниях остаться простым, провинциальным русским человеком, не извращенным ни сословным, ни расовым сознанием, сыном земли и братом любого двуногого».

О временах «гимназической тужурки и студенческой фуражки» Осоргин вспоминал с иронией, особенно - о классической гимназии, которая давала лишь «одно преимущество: полное сознание, что каждый, не желающий остаться неучем, должен учиться сам». На выходе из тополевого сада на пересечении улиц Петропавловской и Обвинской (25 Октября) располагалось небезразличное всем мальчишкам города здание местной женской гимназии. «Обычно гимназисты, проходя мимо этого дома, выпячивали грудь и пощипывали на губе волосяную рассаду», – вспоминал Осоргин. Миша был гимназистом седьмого класса, когда «Журнал для всех» опубликовал его первый рассказ под псевдонимом М. Пермяк.

Еще поживём, еще поспорим

В 1897г. Михаил Андреевич поступил на юридический факультет Московского университета. Первые столичные впечатления, постоянная журналистская работа: Осоргин много писал для уральских газет, стал не только постоянным корреспондентом «Пермских губернских ведомостей», но и редактировал их, когда возвращался домой. Не оставался в стороне в дни студенческих волнений, за что был выслан на год в Пермь.

Затем адвокатская работа, не доходная, но веселая: «куча малюсеньких дел, десятирублевых доходов, толстый с вензелем портфель». Такова была внешняя сторона его жизни до первого ареста в декабре 1905 г. По-другому, наверное, и быть не могло. Осоргин принадлежал к тому поколению людей, молодость которых совпала с днями революции. О своей революционной деятельности Осоргин рассказывал скромно: был незначащей пешкой, рядовым взволнованным интеллигентом, больше зрителем, чем участником. Больше, чем сам журналист, деятельное участие в революции пятого года принимала его квартира. Дневник, написанный в царской тюрьме, Осоргин закончил словами: «Еще поживем, еще поспорим. Еще много, много раз посидим в тюрьме». Знал бы Михаил Андреевич, насколько пророческой окажется эта мысль. Через полгода он чудом оказался на свободе, бежал в Финляндию, где тоже было небезопасно, поэтому и пришлось отправиться в дальний путь - в Италию. Надеялся вернуться в Россию через полгода, а получилось - через десять лет.

Италия для Осоргина была не музеем, как для многих эмигрантов, а живой и близкой: «Даже если забудется небо Италии, ее моря и пляжи - останется благодарная память о простых, добрых, бескорыстных и признательных людях, которых я встречал всюду». Постоянный корреспондент газеты «Русские ведомости», Осоргин из номера в номер вел летопись этой солнечной страны, сотрудничал с «Вестником Европы», написал «Очерки современной Италии». Позже, в холодной и голодной Москве, вспоминая солнечную Италию, он все же называл ее «голубой тюрьмой».

В 1916 г. через Францию, Англию, Норвегию, Швецию и Финляндию Осоргин вернулся в Петроград. Он не был арестован, сыграла роль растерянность полиции в предреволюционные месяцы, что позволило ему побывать в Перми (в последний раз) на открытии университета. Годы стали богатыми на его книги: «Призраки», «Сказки и не сказки», «Охранное отделение и его секреты», «Из маленького домика». Революция застала его в попытке разобраться в происходящем в это удивительное время, когда жизнь была «не то страшной сказкой, не то оскорбительной хроникой, не то великим прологом новой божественной комедии. «Менять рабство на новое рабство - этому не стоило отдавать жизнь», - резюмирует он позднее.

Как нас опять «уехали»

О московском меню начала двадцатых, которое позволяла Осоргину иметь доля пайщика в Книжной лавке писателей, он вспоминал не раз: «суп из картофельных очисток, селедка, копченная в самоварной трубе, наш хлеб 1921-го года, в котором ценнейшей примесью была лебеда». Но для жителей многих областей России и эти кушанья стали недоступной мечтой. Голодали миллионы. Отдав свои силы Комитету помощи голодающим, журналист попал под политический замес. К несчастью, ранняя шутка Осоргина о тюрьме оказалась пророческой. Это арест стал уже третьим. За плечами была не только Таганская тюрьма, но и Лубянка и «Корабль смерти» в 1919 г. И вот опять Лубянка, «с любовью» описанная в очерке «Как нас уехали». От смертной казни их спасло вмешательство знаменитого норвежского путешественника Фритьофа Нансена, помогавшего советским голодающим, и которому тогда побоялись отказать.

«В Москве шел слух, что в командующих рядах нет полного согласия по части нашей высылки; называли тех, кто был за и кто был против. Плохо, что «за» был Троцкий. Вероятно, позже, когда высылали его самого, он был против этого!» Троцкий в интервью иностранному корреспонденту выразился так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».
огда паника схлынула, их поздравляли: «счастливые, за границу поедете!».
- Вы как хотите уехать? Добровольно и на свой счет?
Я вообще никак не хочу.- Допрашивающий изумился.- Ну как же это не хотеть за границу! А я вам советую добровольно, а то сидеть придется долго.
Спорить не приходилось, позже стало ясно, что участь высланных могла быть и хуже.
Может быть, сегодня это звучит удивительно, не только для Осоргина, для многих высланных, все мысли, планы, труды которых были нерушимо связаны с Россией, отъезд был трагедией, так и покидали они страну «с обломанными мачтами и свихнутым рулем».

На прощанье следователь предложил заполнить очередную анкету. На первый вопрос: «Как вы относитесь к Советской власти?», Осоргин ответил: «С удивлением». О последних мгновеньях, когда еще был виден отплывающий берег России, Осоргин писал: «Когда она тут, на глазах,- не так страшно за нее, а отпустишь ее мыкаться по свету - все может случиться, не углядишь»

Писатель прожил зиму в Берлине. «Я очень благодарен Германии за гостеприимство, но ее язык и профили Берлина мне не нравятся» - писал он. Не пришлась по вкусу и новая Италия, где к власти уже пришел Муссолини: «Впервые почувствовал себя в Риме чужим человеком». Осенью 1923 г. Осоргин уехал в Париж. Споря со многими эмигрантами, Михаил Андреевич был убежден в одном: ту огромную землю и тот многоплеменный народ, которым он дал имя родины, никак и ничем у него отнять нельзя, ни куплей, ни продажей, ни завоеванием, ни изгнанием самого писателя. «И когда говорят: «Россия погибла, России нет», мне жаль говорящих. Значит, для них Россия была либо царской приемной, либо амфитеатром Государственной думы, либо своим поместьем, домиком, профессией, верой, семьей, полком, трактиром, не знаю еще чем. Чем угодно, но не всей страной его культуры - от края до края».

Не успев состариться, мы прожили века

В последнее десятилетие жизнь Осоргина делилась между старым кварталом левобережного Парижа и «царством книг, рукописей, писем, гравюр, портретов и маленьких вещичек, загрузивших письменный стол» в стремлении уйти как можно дальше от всякого участия в жизни политической. Сохранял советское гражданство до 1937, после чего жил без паспорта, французского гражданства не получил. «Здесь рожден был и знаменитый «Сивцев вражек». Но и эта с таким трудом, с такими душевными усилиями созданная осмысленная жизнь была утрачена. С началом Второй мировой войны положение Осоргина «в чужой стране, которую хочет раздавить страна чужая» с каждым днем становилось все опасней. В июне 1940 г. Осоргин с женой вынуждены были бежать из Парижа - в Шабри. Парижскую квартиру Осоргиных опечатали, библиотека и архив Михаила Андреевича («тысячи писем близких и далеких, живых и умерших людей, преимущественно писателей рубежа двух веков, собранные за 35 лет моих блужданий») были вывезены.

Осудив войну, писатель размышлял о гибели культуры, предупреждал об опасности возвращения человечества в средневековье, скорбел о непоправимом ущербе, который может быть нанесен духовным ценностям. В «Письмах о незначительном» писатель провидел новую катастрофу: «Когда война закончится, - писал Осоргин, - весь мир будет готовиться к новой войне».

Стремясь быть полезным, Осоргин безуспешно добивался разрешения посещать лагеря военнопленных, много усилий тратил на работу в созданном в Ницце Обществе помощи русским, отправляя продуктовые посылки нуждающимся. В Шабри были написаны публицистические книги: «В тихом местечке Франции» и «Письма о незначительном», «Времена» (лучшая книга Осоргина, одна из вершин русской мемуарной литературы), изданные после его смерти. Они были составлены из корреспонденции, которые Осоргин, подвергая себя большой опасности и почти без надежды на получение его писем друзьями, отправлял в Америку, как прощальный привет. Умер Михаил Андреевич Осоргин 27 ноября 1942 г. в Шабри. Там и похоронен.

Тридцать лет своей жизни писатель вынужденно провел вдали от Родины.

Перечитывая Осоргина, невольно рисуешь параллели. Думаю, каждый найдет свои моменты. Ведь и наше поколение, как и поколение Осоргина тоже «в чрезвычайно выгодных мемуарных условиях: не успев состариться, мы прожили века».
Использованы выдержки из публицистики М.А Осоргина «Времена», «Современные записки.Париж», «Картинки тюремной жизни», «В тихом местечке Франции», «Письма о незначительном».

Биография

ОСОРГИН Михаил Андреевич (наст. фам, Ильин) (7.10.1878, Пермь - 27,11.1942, Шабри, деп, Индр, Франция) - прозаик, эссеист, публицист. Из дворянской семьи, сын А.Ф.Ильина - юриста, участника проведения судебной реформы Александра II.

Всероссийского союза журналистов (председатель). Как член Помгола и редактор издаваемого им бюллетеня “Помощь” в августе 1921 арестован, затем выслан в Казань, а после возвращения, через несколько месяцев, в Москву оказался среди инакомыслящих деятелей. Культуры, изгнанных в 1922 из Советской России: сохранял советское гражданство до 1937, когда советское консульство в Париже потребовало от него возвращения в СССР, До высылки издал несколько брошюр, 3 книги беллетристики (“Признаки”, 1917; “Сказки и не сказки”, 1921; “Из маленького домика”, Рига, 1921). Сделанный О. перевод “Принцессы Турандот” К.Гоцци (изд. 1923) был использован Е.Вахтанговым для его знаменитой постановки.

После недолгого пребывания в Берлине и двух поездок в Италию обосновался в 19 23 в Париже, Печатался, главным образом, в газетах “Дни” (прервав из-за конфликта с А.Керенским работу в ней с 1925 по 1928) и “Последние новости”, но, как заметил М.Алданов, если бы “ненавистник партий”, “анархист” Осоргин, “хотел сотрудничать в газетах, его взгляды разделявших, то ему сотрудничать было бы негде”. Тяготел к циклизации статей, печатавшихся иногда по-многу месяцев и даже лет: со временем в них стал преобладать мемуарный оттенок (серия “Встречи” публ. в 1928-34). Сожалел о разобщенности эмигрантской среды, об отсутствии постоянно действующего писательского союза и старался поддерживать молодых литераторов - А.Ладинского, Ю.Анненкова, Г.Газданова. В.Яновского. Своими литературными учителями считал Л.Толстого и Ч.Диккенса. На долю первого вышедшего за границей романа Осоргина “Сивцев Вражек” (начат в Казани, первые главы опубл. в 1926-28 в “Современных записках”, отд. изд. Париж, 1928; М., 1990) выпал громадный читательский успех - он был дважды переиздан, переведен на многие европейские языки, в 1930 получил премию американского клуба “Книга месяца” (истраченную в значительной степени на помощь нуждающимся эмигрантам). Действие романа разворачивается в “местах Москвы дворянско-литературно-художественной”. Чтобы осмыслить российскую катастрофу с точки зрения гуманизма, Осоргин стремился воссоздать образ жизни, мыслей и чувств представителей интеллигенции и офицерства, не примкнувших ни к одной из противоборствующих сторон, 1-я часть романа показывала жизнь москвичей накануне и во время войны, 2-я - в годы революции, они различаются тональностью, большевистский переворот оценивается через метафорические уподобления, материал для которых Осоргин, черпал в мире фауны. Язвительно оценила роман З.Гиппиус, снисходительно - Б.Зайцев, которому роман показался “сырым”, с явным тяготением к толстовской традиции, Наибольшее нарекание вызывали пантеистические воззрения автора, идея нераздельности природного и социального.

“Повесть о сестре” (СЗ, 1930, № 42, 43; отд. изд. Париж, 1931) погружала в мир “безвозвратного”, она навеяна памятью о семье самого Осоргина. Родственный чеховским “сестрам” образ чистой и цельной героини О. приглушает безысходную ноту “общеэмигрантской тоски”, придает повести теплоту и задушевность, Здесь, как и в рассказах, Осоргин предпочитал мягкие, задушевные тона, неяркую акварельность. Автобиографичен и сборник “Там, где был счастлив” (Париж, 1928), 1-ю часть книги - воспоминания о жизни в Италии - Г.Адамович назвал “стихотворениями в прозе”; о рассказах из 2-й части он отзывался как о написанных с “меньшей остротой”, усматривая в них то, что “на условно-эмигрантском языке принято называть. “березками”. Другие современники видели в “нежном лиризме” Осоргина его силу. В рецензии на сборник “Чудо на озере” (1931) К.Мочульский отмечал мудрую простоту и безыскусный слог рассказов, способность автора говорить с читателем о самом заветном “от чистого сердца, и, главное, без ложного стыда”. Осоргин был одним из самых читаемых авторов Тургеневской библиотеки в Париже,

Небольшая часть юмористических рассказов Осоргин, печатавшихся в газетах, вошла в сборник “Повесть о роковой девице” (Таллин, 1938), Как комический рассказчик Осоргин, отличался изяществом, непринужденностью и удивительным чувством меры в дозировке серьезного и смешного; современники писали о “блеске его юмора”, достигаемом прежде всего разнообразием стилистики - от едкой шутки до добродушной насмешки, Осоргин выступал и в качестве критика, обладавшего отменным литературным вкусом и безошибочно отличавшего модные однодневки от значительных явлений литературы. Трезво оценивал положение дел в эмигрантской литературе, сознавал неизбежное падение ее художественного и нравственного уровня. Пристально следил за литературой в СССР, полагая, что ее расцвет “еще придет” и видя ее преимущество в том, что “есть для кого писать”.

Сам Осоргин в 1930-е выпустил три романа: “Свидетель истории” (1932), “Книга о концах” (1935) и “Вольный каменщик” (1937), Два первых - художественное осмысление на автобиографическом материале революционных умонастроений молодежи начала века. Судьбы гибнущих героев подтверждают обреченность и безнравственность террористической борьбы. В “Книге о концах” О. подвел итог жертвенно-идеалистическому этапу революции, описанному в “Свидетеле истории”, который отмечен чертами авантюрно-приключенческого романа, индивидуальным психологизмом: в роли “свидетеля” предстает отец Яков Кампинский, чьи воззрения на жизнь обусловлены народным здравым смыслом,

В 1914 в Италии Осоргин был посвящен в масонство: в мае 1925 вошел в русскую ложу “Северная Звезда”, подчиненную “Великому Востоку Франции”, в 1938 стал ее мастером. Выступал против политизации масонских лож, в ноябре 1932 организовал независимую ложу “Северных Братьев”, С этими страницами биографии Осоргин, связана повесть “Вольный каменщик”, в которой образ русского обывателя-эмигранта, увлеченного благородными идеалами всеобщего братства, противостоит мещански-расчетливой среде парижан. Повесть интересна привнесением в эпическое повествование приемов кинематографа и газетного жанра,

Все творчество Осоргина пронизывали две задушевные мысли: страстная любовь к природе, пристальное внимание ко всему живущему на земле и привязанность к миру обыкновенных, незаметных вещей. Первая мысль легла в основу очерков, печатавшихся в “Последних новостях” за подписью “Обыватель” и составивших книгу “Происшествия зеленого мира” (София, 1938). Очеркам присущ глубокий драматизм: на чужой земле автор превращался из “любовника природы” в “огородного чудака”, протест против технотронной цивилизации соединялся с бессильным протестом против изгнанничества. Воплощением второй мысли явилось библиофильство и коллекционирование. О. собрал богатейшую коллекцию русских изданий, с которыми знакомил читателя в цикле “Записки старого книгоеда” (окт. 1928 - янв. 1934), в серии “старинных” (исторических) рассказов, вызывавших нередко нападки из монархического лагеря за непочтение к императорской фамилии и особенно к церкви.

Прямой наследник демократической традиции русской литературы, Осоргин в своих историко-литературных изысках не делал поправок на изменившиеся русские реалии. Читатели и критики восхищались слегка архаизированным языком этих рассказов; “у него был безошибочный слух на русский язык”, - отмечал М.Вишняк", М.Алданов, называя стиль книги воспоминаний Осоргин “Времена” превосходным, жалел, что не может “процитировать из нее целые страницы”. Из воспоминаний, над которыми работал Осоргин, до войны были опубликованы “Детство” и “Юность” (Рус. записки, 1938, №6,7, 10), в период войны - “Времена” (НЖ, 1942, № 1-5; в поел. изд. Париж, 1955; М., 1989- эта часть публ. под назв. “Молодость”). Это скорее роман души, путеводитель по вехам душевного становления писателя, принадлежавшего, по определению Осоргин, к сословию “просчитавшихся мечтателей”, “русских интеллигентных чудаков”. Образ России в “Молодости”, написанной после нападения Германии на СССР, приобрел на заключительных страницах книги трагический оттенок. Свою общественную позицию Осоргин выразил в письмах в СССР старому другу А.Буткевичу (1936), в которых обращал внимание на сходство режимов в фашистских государствах и в СССР, хотя и утверждал, что не смешивает их. “Мое место неизменно - по ту сторону баррикады, где личность и свободная общественность борются против насилия над ними, чем бы это насилие не прикрывалось, какими бы хорошими словами не оправдывало себя... Мой гуманизм не знает и не любит мифического “человечества”, но готов драться за человека. Собой я готов пожертвовать, но жертвовать человеком не хочу и не могу”.

Бежав в июне 1940 вместе с женой из Парижа, Осоргин обосновался в городке Шабри на юге Франции. Корреспонденции Осоргина публиковались в “Новом русском слове” (1940-42) под общим названием “Письма из Франции” и “Письма о незначительном”. В душе его нарастал пессимизм, В книгу “В тихом местечке Франции” (Париж, 1946) вплетаются мотивы его прежних книг: главные для писателя жизненные ценности оказались, как показала война, слишком хрупкими. Боль и гнев гуманиста Осоргина были вызваны тем тупиком, в который зашел мир в середине XX в. Скончавшийся в разгар войны, писатель был похоронен в Шабри, месте своего последнего изгнанничества.

Источник: Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – С.472-475.

Михаил Осоргин об анархизме (Я.В. Леонтьев, к.и.н., доцент кафедры политической истории МГУ им.М.В.Ломоносова )

Писатель и журналист Михаил Андреевич Осоргин (1878-1942) породнился с Бакуниными осенью 1926 г., когда он женился на Т.А. Бакуниной. О Михаиле Осоргине есть статьи в энциклопедиях1, ему посвящают монографии и диссертации. О нем писали или пишут такие известные историки литературы, как О.Г. Ласунский, Л.В. Поликовская, итальянская русистка Анастасия Пасквинелли (Pasquinelli). Первые книги М.А. Осоргина на родине в эпоху перестройки и гласности были изданы при ближайшем участии покойной Н.М. Пирумовой.

Жизни и творчеству Татьяны Алексеевны Бакуниной-Осоргиной (1904-1995) посвящен недавно вышедший очерк В.И. Сысоева.2 Что касается политического кредо ее супруга, то об этом писали куда меньше, чем о достоинствах Осоргина-писателя. В молодости Михаил Ильин (наст. фамилия Осоргина) начинал, как социалист-революционер, тесно связанный с эсерами-максималистами. Он был активным участником вооруженного восстания в Москве в декабре 1905 г., сценки из которого были запечатлены в романе "Свидетель истории". Фотография Осоргина экспонируется на ряду с другими руководителями восстания в музее революции 1905-1907 гг. на Красной Пресне. За участие в восстании он был арестован, сидел несколько месяцев в Таганской тюрьме и обвинялся Судебной палатой по ст. 100 Уголовного уложения. Ему грозила высылка в Нарымский край на 5 лет, однако, выйдя под залог из тюрьмы, Осоргин эмигрировал в Италию. Первоначально он поселился в местечке Кави ди Лаванья близ Генуи, где жила целая маленькая колония русских революционеров-эмигрантов, преимущественно эсеров, анархистов и максималистов (в том числе писатель Андрей Соболь, публицист Евгений Колосов и др.). Кстати, именно здесь, после отъезда за границу в 1926 г. первое время жило и семейство А.И. Бакунина - старинного знакомого Осоргина еще по Московскому университету.

В начале 1910-х гг. Осоргин поселился в Риме. В 1916 г. он покинул "вечный город" и добровольно вернулся в Россию. После революции писатель изрядно "поправел", занимая позиции близкие к П.А. Кропоткину, В.Н. Фигнер и другим осторожным ветеранам освободительного движения. Он возглавил Московский союз журналистов и стал постоянным автором "большой еженедельной демократической и социалистической газеты" "Власть Народа" под редакцией известной общественной деятельницы Е.Д. Кусковой. После закрытия этой газеты, она сменила название на "Родину", а ее новым редактором сделался Осоргин. В мае 1918 г. он был привлечен в качестве обвиняемого Московским революционным трибуналом, по представлению ВЧК, "за преднамеренное и умышленное сообщение целого ряда ложно-сенсационных сведений". На допросе Осоргин охарактеризовал себя, как социалиста-революционера, "не принадлежащего к организации".3

Впоследствии писатель арестовывался в 1919 и 1921 гг. (в последний раз за редактирование бюллетеня "Помощь" - органа Всероссийского общественного комитета помощи голодающим, который большевики обозвали "Прокукишем"). Он побывал в ссылке в Казани, а в сентябре 1922 г. был выслан из Советской России навсегда в составе пассажиров знаменитого "философского парохода".

Ниже приводятся выдержки из письма М.А. Осоргина к Марии Корн от 17 августа 1927 г., из которого следует, что во второй эмиграции писатель начал отождествлять себя с анархизмом. Можно осторожно предположить, что этому могла способствовать его женитьба девушке из рода Бакуниных.

Необходимо сказать об адресате Осоргина. Мария Исидоровна Гольдсмит (1858-1932), урожденная Андросова, была широко известна в анархистских кругах под псевдонимом Корн. C конца XIX в. она являлась активной последовательницей анархо-коммунистического учения П.А. Кропоткина и переводчицей его трудов. Позднее М. Корн стала энергичной пропагандисткой анархо-синдикализма. В 1903-1905 гг. она оказывала организационную и финансовую помощь печатному органу Женевской группы анархистов-коммунистов "Хлеб и Воля". Затем она стала основательницей "Группы русских анархистов-коммунистов" в Париже (1905). Она была членом редакций и постоянным автором ряда анархистских органов ("К оружию!", "Рабочий мир" и др.), докладчицей на заграничных съездах и конференциях российских анархистов. В 1913-1914 гг. входила в состав Секретариата Федерации русских групп анархистов-коммунистов за рубежом, занималась подготовкой и координацией Русского общеанархического съезда в Лондоне (август 1914). После возвращения Кропоткина в Россию, Корн стала хранительницей его архива и личного имущества. После его смерти часть вещей была переданы ею в Музей Кропоткина в Москве. В 20-е и начале 30-х гг. она сотрудничала в анархистских эмигрантских изданиях (берлинском "Рабочем пути", парижском "Деле Труда" и др.).

Ныне архив самой Гольдсмит-Корн, насчитывающий 271 единицу хранения, находится в составе "Пражской" коллекции (материалы бывшего Русского Заграничного исторического архива) в ГАРФ. Впервые публикуемое письмо Осоргина4 было написано в связи с трагедией анархистов Сакко и Ванцетти, приговоренных судом штата Массачусетс к смертной казни (23 августа 1927 г. они погибли на электрическом стуле).

"Многоуважаемая Мария Исидоровна, я не могу написать о Сакко и Ванцетти в "Посл. Нов."5, так как написать статью тривиальную, под чужое настроение, я не могу, а свободной и искренней статьи моей на эту тему газета не поместит. Поэтому я ограничиваюсь упоминанием об этом деле вскользь в моих фельетонах. <...>

Анархисты из "Дела Труда"6 - чистейшие марксисты. Они так зачарованы марксизмом, его кретинической и животной психологией, что утрачивают всякую способность мыслить свободно и независимо от "классовой борьбы", "молоха капитала" и "международного пролетариата". Им, по-видимому, даже неизвестно, что анархизм есть не экономическая теория, а моральное учение, духовный аристократизм. Что он должен находить и, действительно, находит отклик в классах бедных и угнетенных только потому, что там более чистой остается совесть, что там больше аристократов духа, чем среди людей упитанных и правящих, - а вовсе не потому, что класс трудящихся стремится захватить государственную власть, как предписывают ему марксисты, эти заядлые государственники и полицейские надзиратели от рождения. <...>

Мне же, как анархисту, должно быть совершенно безразлично, ошибся суд или судил по закону, виновны Сакко и Ванцетти или нет. Протестовать против "казни невинных", употреблять это выражение, - значит оправдывать суд <...>

Я не отрицаю террора (конечно, красного, антиправительственного), но террорист, убивающий из чувства ненависти и в практических целях малым отличается от вульгарного убийцы. Я знал многих террористов очень близко7, и те из них, которые стоят памяти, были сотканы из любви и нежности; остальные были истериками и авантюристами, выкормцами марксизма, только с эсеровским темпераментом. Террор от руки последних не оставил в истории революции светлого следа. Анархизм проповедует любовь и человечность, а не ненависть, хотя бы и была она названа "священной" <...>".

Примечания

1 См., например: Осоргин Михаил Андреевич // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М.: РОССПЭН, 1997. С.472-475; Осоргин Михаил Андреевич // Русские писатели. М., 1999. Т.4. С.456-460. Михаил Андреевич Осоргин // Русская литература. ХХ век: Энциклопедия для детей. М.: "Аванта+", 2000. С.195-206.
2 Сысоев В. Татьяна Алексеевна Бакунина-Осоргина: Иллюстрированный биографический очерк. Тверь, 2004.
3 "Газету "Родина" закрыть навсегда..." / Публ. Я. Леонтьева // Родина. 1994. № 5. С. 99.
4 ГАРФ. Ф. 5969. Оп. 2. Д. 19. - Письмо отпечатано на 6 машинописных листах, подпись - автограф.
5 Парижская газета, издававшаяся П.Н. Милюковым.
6 Парижский журнал, выходивший под редакцией П.А. Аршинова.
7 В первую очередь Осоргин, вероятно, имел в виду эсеров-максималистов, с которыми ему близко пришлось соприкасаться и которые были выведены в его романе "Свидетель истории" (Париж, 1932). В переводах на иностранные языки роман выходил под названием "Террористы". Среди его главных героев были Наташа Калымова (прообразом являлась Н.С. Климова), Алеша по кличке Олень (М.И. Соколов-"Медведь").

Биография (РП:1800, т. 4; Осоргин 1990 )

Михаил Андреевич Ильин (псевдоним Осоргин)
Писатель, журналист
7/19.X 1878, Пермь – 27.XI 1942, Шабри, Франция
Окончил юридический факультет Московского университета

Отец писателя Андрей Федорович Ильин (1833–1891), из столбовых дворян, был владельцем небольшого имения в окрестностях Уфы, от которого отказался в пользу матери и сестер, в 1858 окончил юридический факультет Казанского университета, в 1860-х в Уфе занимался подготовкой и проведением крестьянской и судебной реформ, за что был награжден рядом орденов, затем переехал в Пермь и служил в окружном суде. Первым учителем Осоргина была его мать, Елена Александровна, урожденная Савина, в свое время закончившая Варшавские женские курсы. Она сама подготовила сына к поступлению в пермскую классическую гимназию (1888), где он шел третьим учеником. В старших классах он старался помогать овдовевшей матери, давая частные уроки. Его первый рассказ, «Отец», подписанный псевдонимом М. Пермяк, появился в петербургском «Журнале для всех» (1896, № 5). К воспоминаниям об отце писатель вернется еще не раз, вот строки из позднего рассказа «Дневник отца» [Осоргин 1990, с. 69, 84]:

Отец! Прости мне это кощунство! Я перелистываю тетрадь пожелтевших от времени страничек, дневник твоей любви, твоих страданий и твоего счастья. Я делаю выписки – и со смущенным удивлением смотрю, как сходны наши почерки. Я ясно вижу и другое; как сходны наши мысли о самих себе, эти безжалостные характеристики, в которых правда чередуется с праздным самобичеванием.
Прекрасное и неповторимое остается святыней. Листы бумаги желтеют, как желтеют лепестки белой розы, засушенной и спрятанной на память. Но аромат слов остается.
Как хрупкий, засохший цветок, я берегу этот дневник моего отца. На нем почиет святость прошлого, давшего и мне радость жизни, тоску сомнений и счастье любви разделенной.

В 1897, окончив гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но все свободное от занятий время старался проводить в Перми, активно сотрудничая с губернской прессой: под разными псевдонимами (М. И-н, Студ. М.И., Пермяк, М.И.) писал передовицы, хронику, фельетоны для изданий «Пермские губернские ведомости», «Камский край» и др. Последний раз он посетил родной город как корреспондент «Русских ведомостей» в 1916, в дни открытия Пермского отделения Петроградского университета (его репортажи об этом событии были напечатаны в выпусках газеты от 14 и 16 октября). До конца своей жизни Осоргин сохранил объединяющее всех пермяков убеждение, что не Кама впадает в Волгу, а Волга впадает в Каму; так, его рассказ «Пирог с адамовой головой» заканчивают такие строки [Осоргин 1990, с. 266]:

Кто в Перми бывал, тот знает и гимназию, и тополевый против нее театральный сад, через который удобно ходить наискось на почту и к набережной Камы, прекрасной и полноводной русской реки, которая Волге приходится не младшей, а старшей сестрой.

В 1902, окончив университет, стал, по собственным словам, «маленьким московским адвокатом», служил присяжным стряпчим при коммерческом суде, опекуном при сиротском суде, юрисконсультом общества купеческих приказчиков. Как и многие молодые люди, разделял революционные настроения, примкнул к партии эсеров, однако был против террористических действий. На его даче хранились шрифты для нелегальной типографии, писались революционные воззвания. В декабре 1905 он был арестован и полгода провел в Таганской тюрьме. Выпущенный под залог, он, опасаясь полицейских преследований, через Финляндию выехал в Западную Европу и поселился в Италии. В 1911 объявил в печати о своем «внутреннем отходе» от всякой политической деятельности.

С началом мировой войны Осоргин решил вернуться в Россию. Кружным путем через Париж, Лондон, Стокгольм он в 1916 добрался до Москвы. Восторженно принял Февральскую революцию, позднее открыто клеймил Октябрьскую: «Взявший власть – уже враг революции, ее убийца».

Пользуясь заслуженной репутацией блестящего беллетриста, Осоргин оказался вице-председателем Всероссийского союза писателей, председателем Всероссийского союза журналистов и одним из учредителей кооперативной книжной лавки, где писатели сами продавали свои произведения.

Чека не оставляла Осоргина в покое. В декабре 1919 он был арестован и провел несколько дней в камере смертников. В 1921 вошел в состав Общественного комитета помощи голодающим Поволжья; вскоре члены этого комитета были арестованы и отправлены в Лубянскую тюрьму. От расстрела их спасло заступничество знаменитого норвежского исследователя Арктики Ф.Нансена. После двух с половиной месяцев тюрьмы Осоргин был приговорен к ссылке в Краснококшайск (ныне Йошкар-Ола), позже замененный Казанью. В 1922 он вернулся в Москву, но уже в сентябре того же года был выдворен из России на «первом философском пароходе».

С осени 1923 Осоргин жил в Париже, который ему пришлось оставить в 1940 в связи с фашистским нашествием. Он выехал в небольшой городок свободной зоны Шабри, в двухстах тридцати километрах к югу от Парижа. Тем временем его парижская квартира была обыскана и разграблена, библиотека и громадный архив исчезли. Сам писатель не дождался освобождения Франции – 27 ноября 1942 его не стало.

Осоргин стал известным писателем, автором нескольких книг и сотен статей, еще живя в России. Однако сам он относил начало своей писательской деятельности к годам эмиграции, а наиболее важным для себя считал роман «Сивцев Вражек». Многочисленные прозаические вещи Осоргина в последние годы пробивают себе дорогу на родину. Стихов Осоргина сохранилось мало, однако выполненный им в 1921 по просьбе Е.Б.Вахтангова перевод пьесы Карло Гоцци «Принцесса Турандот» (белый стих) до сих пор звучит на сцене Вахтанговского театра.

Биография (Власова Елена Георгиевна )

ОСОРГИН МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ (наст. фамилия Ильин) (1878, Пермь – 27.11.1942, Шабри, Франция) – русский писатель, журналист, общественный деятель.

Литературная известность пришла к нему с выходом первого романа «Сивцев вражек» в 1928 году. До этого была работа в газетах и журналах, итогом которой стала слава одного из крупнейших русских журналистов. Не случайно поэтому, главной особенностью литературного подчерка писателя считается тесное взаимодействие журналистики и беллетристики. Осоргин был убежден в социальной ответственности литературного творчества, всю свою жизнь он был верен гуманистическим принципам, сложившимся в классической русской культуре 19 века. Не только журналистские, но собственно литературные произведения Осоргина всегда отличала тесная связь с «больными вопросами» времени и открытая авторская позиция. В то же время переболев в молодости увлечением политикой, зрелый Осоргин подчеркивал свою независимость от каких-либо политических или культурных доктрин.

Современник Серебреного века, Осоргин избежал его модернистских крайностей. Как будто вопреки усложненности символистского языка, он оставался сторонником классической ясности литературного слова. Осоргин напрямую называл своими учителями Л. Толстого и С.Аксакова, с удовольствием «цитировал» Н.Гоголя и А.Чехова. Следование традициям русской классики иногда кажется слишком прямолинейным. О. намеренно населяет современность своих романов узнаваемыми персонажами, как будто проверяя их на прочность в условиях глобально изменившейся русской действительности. О. принадлежит к тому поколению писателей, которые завершили эпоху русской классической литературы и осознали этот факт.

О. родился в Перми, в семье губернского судьи А. Ф. Ильина, либерала и участника судебной реформы Александра II. В семье любили музыку и литературу, старший брат О. Сергей Ильин был известным в городе журналистом и поэтом. Ранняя смерть отца драматично отразилась на жизни Ильиных. Чтобы помочь матери, четырнадцатилетний О. занимался репетиторством с младшими учениками своей гимназии и начал подрабатывать в газетах. В это время состоялся и первый литературный дебют О. – в столичном «Журнале для всех» (№5, 1896) был опубликован рассказ «Отец». В 1897 году поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1902. Все эти годы Осоргин сотрудничал с ПГВ: присылал московские корреспонденции, а летом, во время традиционных пермских каникул готовил материалы на местные темы. Пробовал себя в разных жанрах: корреспонденции, рецензии, очерке, рассказе. Наиболее заметен среди них цикл публикаций «Московские письма», в котором начала складываться характерная для будущего писателя очерковая, с выразительной лирико-иронической интонацией, манера письма.

«Московские письма» запечатлели живую включенность молодого журналиста в литературную жизнь Москвы тех лет. Осоргин рецензирует книжные новинки, пишет отчеты о самых интересных заседаниях знаменитого Московского литературно-художественного кружка, в частности, о бурных дебатах вокруг символистов. От репортерского увлечения литературными новостями и скандалами Осоргин приходит к осознанию собственной литературной позиции, в основе которой лежат принципы демократичности и реализма. Симптоматично, что свои письма о литературно-художественной жизни столицы О. завершает очерком «Короленко».

После окончания университета работал адвокатом, однако, по его собственному признанию, «больше был занят революцией». В 1904 году вступил в партию эсеров. В боевых операциях участие не принимал, но на его квартире проходили собрания, хранились оружие и нелегальная литература. Первый брак был тоже революционным: в 1903 он женился на дочери известного народовольца А. К. Маликова. В 1905 году был арестован и попал в Таганскую тюрьму из-за совпадения фамилий с одним из организаторов Московского восстания. Ошибка обнаружилась, Осоргина освободили под залог, но, опасаясь новых гонений, он бежит за границу. События этих пореволюционных лет найдут отражение в автобиографической дилогии «Свидетель истории» (1932) и «Книга о концах» (1935).

С 1906 по 1917 гг. жил во Франции и Италии. За это время общественно-политические взгляды Осоргина претерпевают серьезные изменения, из «левого» эсера он становится противником любого политического насилия. В 1914 г. в Италии Осоргин был посвящен в масонство. Во время итальянской эмиграции окончательно определяется выбор жизненного поприща. С 1908 года он становится постоянным корреспондентом «Русских ведомостей» и одним из самых известных журналистов России. В 1907 году появляется литературный псевдоним Осоргин (по девичьей фамилии уфимской бабушки). Публикации этого периода вошли в книги «Очерки современной Италии»(1913) и «Сказки и несказки» (1918). Живо интересовался современной итальянской культурой, которая стала родиной европейского футуризма (статьи о творчестве Г. Д"Аннунцио, А. Фогаццаро, Дж. Паскали и др.) Выработал специфический жанр беллетризованного эссе.

В 1916 году Осоргин полулегально приезжает в Москву, а затем в качестве специального корреспондента «Русских Ведомостей» отправляется в большую командировку по российской глубинке (циклы «По Родине», 1916 и «По тихому фронту», 1917). Побывал он и в Перми, где в сентябре 1916 года состоялось открытие университета.

Февральскую революцию принял с энтузиазмом, который к октябрю перерос в осознание гибельности надвигающихся перемен. Тем не менее, активно занимался общественно-литературной работой. Был одним из инициаторов и первым председателем Союза российских журналистов. В качестве вице-президента принимал участие в создании Союза писателей, а также был создателем знаменитой Книжной лавки писателей. В 1921 году за участие в работе Общества помощи голодающим Поволжья выслан в Казань, где редактировал «Литературную газету». В 1922 году вместе с другими Осоргин был выдворен из России на знаменитом «философском пароходе» (очерк «Как нас уехали. Юбилейное», 1932). Не считал себя эмигрантом, до 1937 сохранял советский паспорт. С 1923 постоянно жил во Франции. Здесь женился на дальней родственнице М. А. Бакунина Татьяне Алексеевне Бакуниной, с которой прожил до конца дней и которая была и женой, и музой, и первым критиком. Пережив О. более чем на полвека, Т. А. Бакунина-Осоргина посвятила себя сохранению и изучению творчества мужа, подготовив к печати фундаментальную «Библиографию М. А Осоргина».

В эмиграции О. жил литературной работой. Являлся постоянным автором крупнейших эмигрантских изданий - газет «Последние новости» и «Современные записки». Здесь, в частности, были опубликованы мемуарные очерки о пермском детстве М. Осоргина, ставшие по признанию критиков одними из лучших произведений писателя. По этим публикациям были составлены книги Повесть о сестре (отд. изд. 1931; впервые опубл. 1930 в журнале «Современные записки»), Вещи человека (1929), Чудо на озере (1931). В них создан удивительно уютный, светлый образ детства и подсвеченный этими детскими, сказочными воспоминаниями образ малой родины, ставший в эмигрантском далеке Осоргина оплотом главных жизненных ценностей.

О. очень много внимания уделял проблеме сохранения и развития родного литературного языка. В поисках его обновления он обращается к истокам - народному говору и русской истории. Появляется цикл великолепных «старинных рассказов» (часть вошла в сб. Повесть о некоей девице, 1938) с удивительно живой стилизацией старинного народного говора 17-18 столетий. История России тех лет предстает в рассказах Осоргина как история насилия и подавления простого человека, как история стихийного сопротивления и закаливания русского духа. Достаточно жесткие и уродливые события крепостного быта подаются Осоргиным в намеренно безоценочной, описательной стилистике народного рассказа, производя тем не менее сильнейший эмоциональный эффект.

Дебют Осоргина-романиста был неожиданным и шумным. Роман «Сивцев вражек» был начат Осоргиным еще в 1918 году, и только в 1928 он увидел свет целиком. Роман выдержал подряд два издания, был переведен сразу на несколько языков, что было большой редкостью в условиях русской эмиграции. Успех его во многом был связан с живой актуальностью тем, поднятых писателем. Посвящен он событиям последней русской революции и размышлениям о судьбах русской интеллигенции и русской культуры на переломе эпох. В центре повествования, построенного по принципу журналистского объединения глав-новелл, жизнь московского профессора-орнитолога и его внучки, представляющая «типичное бытие прекраснодушной русской интеллигенции» (О. Ю. Авдеева). Кровавой логике большевистской революции Осоргин противопоставляет ценности внесоциального гуманизма, потерянной человечеством природной гармонии – поэтому в романе постоянно проводятся параллели человеческого мира с миром природы. Роман упрекали в тенденциозности и явном следовании за «толстовской традицией». Однако это не помешало его читательскому успеху. Роман читался как книга о старой Москве и настоящих героях, ее отличали острая ностальгическая тональность, фактурность деталей и напряженный публицистический пафос.

Последующие романы Осоргина также были обращены к событиям отечественной истории последних ее роковых лет. Дилогия Свидетель истории (1932) и Книга о концах (1935) посвящена исходу русского революционного терроризма. Романы скреплены сквозным персонажем родом из пермского прошлого Осоргина. Им стал странный человек, поп-расстрига, человек из народа, которому все любопытно, Яков Кампинский (Яков Шестаков). Не лишенные черт авантюрно-приключенческого повествования, романы все же не имели большого читательского резонанса, оставшись слишком скорым свидетельством бурных событий русской истории, не получивших убедительной психологической проработки и яркого художественного решения. В этом отношении более состоятельным оказался роман «Вольный каменщик» (1937), который обращен к теме масонства, увлекшего многих русских эмигрантов. В романе использована стилистики кинематографа и газетных жанров (документальные вставки, событийная насыщенность, заголовочные «шапки»).

В 1940 писатель перебрался из Парижа на юг Франции; в 1940 – 1942 публиковал в «Новом русском слове» (Нью-Йорк) корреспонденции «Письма из Франции» и «Письма о незначительном», вышедшие в 1952 году отдельной книгой и ставшие заключительным манифестом писателя. Перед угрозой нового и самого страшного насилия, который воплощала собой фашистская диктатура, в нем О. отстаивал гуманизм, защищающий конкретного человека и его личностную свободу.

Завершающим и, по признанию многих литературоведов, лучшим произведением М. Осоргина стали начатые в 1938 году мемуары (Детство и Юность). Отдельной книгой они были изданы под общим названием «Времена» в 1955 году с предисловием М. Алданова. Исследователи называют книгу «романом души», путеводителем по вехам душевного становления писателя, принадлежавшего, по определению самого Осоргина, к сословию “просчитавшихся мечтателей”, “русских интеллигентных чудаков”. Для Перми «Времена» имеют особое значение. Город отражен в них в целостном, законченном художественном образе, в котором сошлись мотивы детства и живительной природной силы, персонифицированной в образах леса и Камы. О. Г. Ласунский называл М. Осоргина крестником Камы, имея в виду глубокую лирико-философскую значимость темы малой родины в творческой судьбе писателя. Пермь и Кама стали одними из центральных персонажей в художественном пространстве М. Осоргина. В них воплотились излюбленная писателем тема русской провинции и свойственная его манере акцентированная лиричность, окрашенная глубочайшей ностальгией: по России и своему родовому гнезду, по родной природе и великому языку, не траченному молью советского новояза.

Лит.:

* Осоргин М. А. Мемуарная проза. Пермь: Кн. изд-во, 1992. 286 с.
* Осоргин, Михаил. Времена. Екатеринбург, Средне-Уральское книжное изд-во.1992.
* Осоргин, М. Собрание сочинений в 4 тт. Москва, Изд-во «Интелвак», 1999 - 2001.
* Осоргин, М. Московские письма. Пермь, 2003.
* Осоргин, М.А. Мемуарная проза: 2-ое издание. Пермь: Дом учителя, 2006.
* Михаил Осоргин: страницы жизни и творчества. Материалы научной конференции «Первые Осоргинские чтения. 23-24 ноября 1993 г. Пермь: Изд-во Перм. Ун-та. 1994.
* Михаил Осоргин: художник и журналист. Материалы вторых Осоргинских чтений. Пермь/ Пермский госуниверситет, 2006.
* Авдеева О. Ю. М. А. Осоргин. Библиобиографическая статья.http://belousenkolib.narod.ru

Биография (ru.wikipedia.org )

Михаил Андреевич Осоргин; наст. фам. Ильин родился в Перми - в семье потомственных столбовых дворян. Фамилию «Осоргин» взял от бабушки. Отец А. Ф. Ильин - юрист, участник проведения судебной реформы Александра II, брат Сергей (умер в 1912 году) был местным журналистом и поэтом.

Во время учебы в гимназии поместил в «Пермских губернских ведомостях» некролог своему классному надзирателю, а в «Журнале для всех» опубликовал рассказ «Отец» под псевдонимом Пермяк (1896). С тех пор считал себя писателем. После успешного окончания гимназии поступил на юридический факультет Московского университета. В студенческие годы продолжал печататься в уральских газетах и исполнял обязанности постоянного сотрудника «Пермских губернских ведомостей». Участвовал в студенческих волнениях и на год был выслан из Москвы в Пермь. Завершив образование (1902), стал помощником присяжного поверенного в Московской судебной палате и одновременно присяжным стряпчим при коммерческом суде, опекуном в сиротском суде, юрисконсультом Общества купеческих приказчиков и членом Общества попечительства о бедных. Тогда же написал книгу «Вознаграждение рабочих за несчастные случаи».

Критически относясь к самодержавию, столбовой дворянин по происхождению, интеллигент по роду занятий, фрондер и анархист по складу характера, Осоргин вступил в 1904 году в партию эсеров. Его привлекли их интерес к крестьянству и земле, народнические традиции - на насилие отвечать насилием, на подавление свободы - террором, не исключая индивидуальный. Кроме того, социалисты-революционеры ценили личное бескорыстие, высокие нравственные принципы и осуждали карьеризм. На его квартире проходили заседания московского комитета партии, скрывались террористы. Активного участия в революции Осоргин не принял, но в ее подготовку был вовлечен. Сам он писал впоследствии, что в эсеровской партии был «незначащей пешкой, рядовым взволнованным интеллигентом, больше зрителем, чем участником». Во время революции 1905-1907 в его Московской квартире и на даче устраивались явки, проводились заседания комитета партии социалистов-революционеров, редактировались и печатались воззвания, обсуждались партийные документы. Участвовал в московском вооруженном восстании 1905 года.

В декабре 1905 г. Осоргин, принятый за опасного «баррикадиста», был арестован и полгода просидел в Таганской тюрьме, затем отпущен под залог. Он сразу уехал в Финляндию, а оттуда - через Данию, Германию, Швейцарию - в Италию и поселился близ Генуи, на вилле «Мария», где образовалась эмигрантская коммуна. Первое изгнание продолжалось 10 лет. Писательским итогом стала книга «Очерки современной Италии» (1913).

Особое внимание писателя привлекал футуризм. Он с пониманием отнесся к ранним, решительно настроенным футуристам. Работа Осоргина в итальянском футуризме имели в России значительный резонанс. Ему доверяли как блестящему знатоку Италии, к его суждениям прислушивались.[Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб.пособие/под общ.ред. А. И. Смирновой. М.,2006 - С.246-247]

В 1913 для женитьбы на семнадцатилетней Рахили (Розе) Гинцберг, дочери Ахад-ха-Ама, принял иудаизм (впоследствии брак распался).

Из Италии он дважды выезжал на Балканы и путешествовал по Болгарии, Черногории и Сербии. В 1911 Осоргин печатно объявил о своем отходе от партии эсеров, а в 1914 стал масоном. Он утверждал верховенство высших этических принципов над партийными интересами, признавая лишь кровную связь всего живого, даже преувеличивая значение биологического фактора в жизни человека. В отношениях с людьми выше всего ставил не совпадение идейных убеждений, а человеческую близость, основанную на благородстве, независимости и бескорыстии. Современники, хорошо знавшие Осоргина (например, Б. Зайцев, М. Алданов), подчеркивали эти его качества, не забывая упомянуть о мягкой, тонкой душе, об артистичности и изяществе облика.

С началом 1-ой мировой войны Осоргин сильно затосковал по России. Хотя связей с Родиной он не прекращал (был заграничным корреспондентом «Русских ведомостей», публиковался в журналах, например в «Вестнике Европы»), но осуществлять их было труднее. Полулегально возвращается в Россию в июле 1916 года, проехав через Францию, Англию, Норвегию и Швецию. С августа 1916 жил в Москве. Один из организаторов Всероссийского союза журналистов и его председатель (с 1917) и товарищ председателя Московского отделения Союза писателей. Сотрудник «Русских ведомостей».

После Февральской революции входил в комиссию по разработке архивов и политических дел в Москве, работавшую с архивом московского охранного отделения. Осоргин принял Февральскую революцию 1917. Он стал широко печататься в журнале «Голос минувшего», в газетах «Народный социалист», «Луч правды», «Родина», «Власть народа» вел текущую хронику и редактировал приложение «Понедельник».

Тогда же подготовил к изданию сборники рассказов и очерков «Призраки»(1917) и «Сказки и несказки»(1918). Участвуя в разборе документов московской охранки, он опубликовал брошюру «Охранное отделение и его секреты»(1917).

После октябрьской революции выступал против политики большевиков. В 1919 г. был арестован, освобожден по ходатайству Союза писателей и Ю. К. Балтрушайтиса.

В 1921 году работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК (Всероссийский комитет помощи голодающим «Помгол»), был редактором издаваемого ею бюллетеня «Помощь»; в августе 1921 года был арестован вместе с некоторыми членами комиссии; от смертной казни их спасло вмешательство Фритьофа Нансена. Зиму 1921-1922 провел в Казани, редактируя «Литературную газету», затем вернулся в Москву. Продолжал публиковать сказки для детей и рассказы. Перевел с итальянского языка (по просьбе Е. Б. Вахтангова) пьесу К. Гоцци «Принцесса Турандот» (изд. 1923), пьесы К. Гольдони.

Вместе со своим давним другом Н. Бердяевым открывает знаменитую книжную лавку в Москве, надолго становящуюся приютом интеллигенции в годы послевоенной разрухи.

В 1921 году Осоргин был арестован и выслан в Казань.

Осенью 1922 с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции (таких как Н. Бердяев, Н. Лосский и другие) был выслан из СССР. Троцкий в интервью иностранному корреспонденту выразился так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».

Из «Постановления Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов»:

57. Осоргин Михаил Андреевич. Правый кадет, несомненно, антисоветского направления. Сотрудник «Русских ведомостей». Редактор газеты «Прокукиша». Его книги издаются в Латвии и Эстонии. Есть основание думать, что поддерживает связь с заграницей. Комиссия с участием т. Богданова и др. за высылку.

Эмигрантская жизнь Осоргина началась в Берлине, где он провел год. С 1923 года окончательно поселился в Париже. Публиковал свои работы в газетах «Дни», «Последние новости».

Жизнь Осоргина в эмиграции была трудной: он стал противником всех и всяческих политических доктрин, превыше всего ценил свободу, а эмиграция была очень политизирована.

Писатель Осоргин стал известен еще в России, но слава пришла к нему в эмиграции, где были опубликованы его лучшие книги. «Сивцев Вражек» (1928), «Повесть о сестре» (1931), «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935), «Вольный каменщик» (1937), «Повесть о некоей девице» (1938), сборники рассказов «Там, где был счастлив» (1928), «Чудо на озере» (1931), «Происшествия Зеленого мира» (1938), воспоминания «Времена» (1955).

Сохранял советское гражданство до 1937, после чего жил без паспорта, французского гражданства не получил.

С начала Второй мировой войны жизнь Осоргина круто изменилась. В июне 1940, после наступления немцев и оккупации части французской территории, Осоргин с женой бежали из Парижа. Они поселились в Шабри, на том берегу реки Шер, который не был занят немцами. Там Осоргин написал книгу "В тихом местечке Франции (1940) и «Письма о незначительном» (опубл. в 1952). В них проявился его талант прозорливого наблюдателя и публициста. Осудив войну, писатель размышлял о гибели культуры, предупреждал об опасности возвращения человечества в средневековье, скорбел о непоправимом ущербе, который может быть нанесен духовным ценностям. Вместе с тем он твердо стоял за право человека на свободу личности. В «Письмах о незначительном» писатель провидел новую катастрофу: «Когда война закончится, - писал Осоргин, - весь мир будет готовиться к новой войне».

Скончался и был похоронен писатель в этом же городе.

Творчество

В 1928 году Осоргин создал свой самый знаменитый роман-хронику «Сивцев Вражек». В центре произведения - история старого отставного профессора орнитологии Ивана Александровича и его внучки Татьяны, превращающейся из маленькой девочки в девушку-невесту. Хроникальный характер повествования проявляется в том, что события не выстроены в одну сюжетную линию, а просто следуют друг за другом. Центр художественной структуры романа - дом на старой московской улице. Дом профессора-орнитолога - это микрокосм, подобный в своем строении макрокосму - Вселенной и Солнечной системе. В нем тоже горит свое маленькое солнце - настольная лампа в кабинете старика. В романе писатель стремился показать относительность великого и ничтожного в бытии. Бытие мира в конечном счете определяется для Осоргина таинственной, безличной и внеморальной игрой космологических и биологических сил. Для земли движущая, живительная сила - это Солнце.

Все творчество Осоргина пронизывали две задушевные мысли: страстная любовь к природе, пристальное внимание ко всему живущему на земле и привязанность к миру обыкновенных, незаметных вещей. Первая мысль легла в основу очерков, печатавшихся в «Последних новостях» за подписью «Обыватель» и составивших книгу «Происшествия зеленого мира» (София, 1938). Очеркам присущ глубокий драматизм: на чужой земле автор превращался из «любовника природы» в «огородного чудака», протест против технотронной цивилизации соединялся с бессильным протестом против изгнанничества. Воплощением второй мысли явилось библиофильство и коллекционирование. Осоргин собрал богатейшую коллекцию русских изданий, с которыми знакомил читателя в цикле «Записки старого книгоеда» (окт. 1928 - янв. 1934), в серии «старинных» (исторических) рассказов, вызывавших нередко нападки из монархического лагеря за непочтение к императорской фамилии и особенно к церкви.

В своих двадцати книгах (из них пять романов) Осоргин сочетает нравственно-философские устремления с умением вести повествование, следуя традиции И. Гончарова, И. Тургенева и Л. Толстого. Это сочетается с любовью к некоторому экспериментированию в области повествовательной техники: так, в романе «Сивцев Вражек» он выстраивает череду отдельных глав об очень разных людях, а также о животных. Осоргин - автор нескольких автобиографических книг, которые располагают к себе скромностью автора и его жизненной позицией порядочного человека.

Участие в масонстве

Осоргин Михаил Андреевич - регуляризирован и присоединен 4 марта (6 мая).1925 года по рекомендации Б.Миркина-Гецевича. Возведен во 2-ю и 3-ю степени 8(1) апреля 1925 года. 2-й Эксперт с 3 ноября 1926 года. Великий эксперт (исполнитель) с 30 ноября 1927 по 1929 годы. Оратор с 6 ноября 1930 по 1932 годы и в 1935-1937 годах. 1-й Страж с 1931 по 1934 годы и с 7 октября 1937 по 1938 годы. Также библиотекарь ложи в 1934-1936 годах, и с 27 сентября 1938 года. Досточтимый мастер с 6 ноября 1938 по 1940 год.

С 1925 по 1940 год активно участвовал в деятельности нескольких лож работающих под эгидой Великого Востока Франции. Был одним из основателей и входил в состав нескольких масонских лож: «Северная Звезда» и «Свободная Россия».

Осоргин Михаил Андреевич - основатель ложи «Северные Братья», её руководитель со дня основания по 11 апреля 1938 год. Работала с октября 1931 по апрель 1932 года как узкая масонская группа, с 17 ноября 1932 года - как учебная группа. Акт учреждения подписан 12 ноября 1934 года. Работала независимо от существующих масонских послушаний по Древнему и Принятому Шотландскому Уставу. С 9 октября 1933 по 24 апреля 1939 года провела 150 заседаний, затем прекратила свою деятельность. Первоначально собрания проводились на квартире М. А. Осоргина по понедельникам, после 101-го заседания - на других квартирах.

Занимал ряд офицерских должностей в ложе, был Досточтимым мастером (наивысшая офицерская должность в ложе). Был весьма уважаемым и достойным братом внесшим большой вклад в развитие русского масонства во Франции.

Михаил Андреевич являлся членом Державного Капитула «Северная Звезда» Великой Коллегии Ритуалов

Осоргин Михаил Андреевич - возведён в 18-ю степень 15 декабря 1931 года. Эксперт около 1932 года. Член Капитула по 1938 год.

Весьма характерным примером глубокого знания масонства служит произведение Осоргина «Вольный Каменщик», в котором Михаил Андреевич обозначил основные направления в работе масонства и масонов. Юмор, присущий автору, пронизывает это произведение от первой до последней страницы.

Произведения

* Очерки современной Италии, 1913
* Охранное отделение и его секреты. М., 1917
* Призраки. М., "Задруга", 1917
* Сказки и несказки М., "Задруга", 1918
* Из маленького домика, Riga, 1921
* Сивцев Вражек. Париж, 1928
* Кабинет доктора Щепкина (рус.) «Это произошло в Кривоколенном переулке, сокращавшем дорогу к его собственному дому с Маросейки на Чистые пруды.» (19??)
* Вещи человека. Париж, 1929;
* Повесть о сестре, Paris, 1931
* Чудо на озере, Paris, 1931
* Свидетель истории 1932
* Книга о концах 1935
* Вольный каменщик, 1937
* Повесть о некоей девице, Tallinn, 1938
* В тихом местечке Франции (июнь-декабрь 1940). Воспоминания, Paris, 1946
* Письма о незначительном. Нью-Йорк, 1952
* Времена. Париж, 1955
* Дневник Галины Бениславской. Противоречия // «Глагол», № 3, 1981
* Мемуары изгнанника // «Время и мы», № 84, 1985
* Пенсне

Издания

* Заметки старого книгоеда, Москва, 1989
* Осоргин М. А. Времена: Автобиографическое повествование. Романы. - М.: Современник, 1989. - 624 с. - (Из наследия). - 100 000 экз. - ISBN 5-270-00813-0
* Осоргин М. А. Сивцев Вражек: Роман. Повесть. Рассказы. - М.: Московский рабочий, 1990. - 704 с. - (Литературная летопись Москвы). - 150 000 экз. - ISBN 5-239-00627-X
* Собрание сочинений. Т.1-2, М.: Московский рабочий, 1999.

1. Русская литература - статья из Электронной еврейской энциклопедии
2. Как Михаил Осоргин принял иудаизм // Газеты. Пермские. Пермские новости / 2009-10-23
3. Людмила Поликовская. Русский дворЯнин и «еврейский вопрос» // Лехаим, август 2005 - 8 (160)
4. Михаил Андреевич Осоргин (Ильин) (Из энциклопедии «Кругосвет»)
5. Как нас уехали. Юбилейное очерк 1932 (фрагмент из воспоминаний) Осоргин М. А. Времена. Париж, 1955, с.180-185.
6. Постановление Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов, 10 августа 1922 года.
7. Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб.пособие / под общ.ред. А. И. Смирновой. М., 2006 - С.247
8. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть xx века. Энциклопедический биографический слов | скачать | Дом книг
9. Проза Михаила Осоргина
10. Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917. - М.: РИК «Культура», 1996. - 492 с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8. - С. 298.
11. Виртуальный сервер Дмитрия Галковского
12. ПАРИЖ. ЛОЖА СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА
13. ПАРИЖ. ЛОЖА СЕВЕРНЫЕ БРАТЬЯ
14. Париж. Ложа Северная Звезда
15. Париж. ДЕРЖАВНЫЙ КАПИТУЛ СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА