Александр Борисович Гольденвейзер: биография. Из личных воспоминаний о С

В. Габрюшов (баритон), А. Гольденвейзер (фортепиано)

Крупнейший педагог, талантливый исполнитель, композитор, музыкальный редактор, критик, литератор, общественный деятель - во всех этих качествах на протяжении многих десятилетий с успехом выступал Александр Борисович Гольденвейзер. Ему всегда было свойственно неустанное стремление к знанию. Это касается и самой музыки, в которой его эрудиция не знала границ, это касается и других областей художественного творчества, это касается и самой жизни в разных ее проявлениях. Жажда знаний, широта интересов привели его в Ясную Поляну ко Льву Толстому, заставляли его с одинаковым энтузиазмом следить за литературными и театральными новинками, за перипетиями матчей за мировую шахматную корону. "Александр Борисович,- писал С. Фейнберг,- всегда живо интересуется всем новым в жизни, литературе и музыке. Однако, будучи чужд снобизма, какой бы области это ни касалось, он умеет найти, несмотря на быструю смену модных течений и увлечений, непреходящие ценности - все важное и существенное". И это сказано в те дни, когда Гольденвейзеру исполнилось 85 лет!

Будучи одним из основоположников советской школы пианизма. Гольденвейзер олицетворял собой плодотворную связь времен, передавая новым поколениям заветы своих современников и учителей. Ведь путь его в искусстве начался еще в конце прошлого века. На протяжении долгих лет ему пришлось встречаться со многими музыкантами, композиторами, писателями, которые оказали значительное влияние на его творческое формирование. Однако исходя из слов самого Гольденвейзера, тут можно выделить узловые, решающие моменты.

Детство... "Свои первые музыкальные впечатления,- вспоминал Гольденвейзер,- я получил от матери. Мать моя не обладала выдающимся музыкальным дарованием, в детстве она некоторое время брала в Москве уроки фортепианной игры у небезызвестного Гарраса. Она также немного пела. У нее был отличный музыкальный вкус. Она играла и пела Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шумана, Шопена, Мендельсона. Отца по вечерам часто не бывало дома, и, оставаясь одна, мать целыми вечерами музицировала. Мы, дети, часто слушали ее, а ложась спать, привыкли засыпать под звуки ее музыки".

Позднее - учеба в Московской консерватории, которую он окончил в 1895 году как пианист и в 1897-м - как композитор. А. И. Зилоти и П. А. Пабст - его учителя по фортепианному классу. Еще в студенческую пору (1896) он дал свой первый сольный концерт в Москве. Композиторским мастерством молодой музыкант овладевал под руководством М. М. Ипполитова-Иванова, А. С. Аренского, С. И. Танеева. Каждый из этих прославленных педагогов так или иначе обогатил художественное сознание Гольденвейзера, но занятия у Танеева и впоследствии близкое личное общение с ним оказали на молодого человека наибольшее влияние.

Еще одна знаменательная встреча: "В январе 1896 года счастливый случай ввел меня в дом Л. Н. Толстого. Постепенно я стал близким к нему человеком до самой его смерти. Влияние этой близости на всю мою жизнь было громадно Как музыканту, Л. Н. впервые раскрыл мне великую задачу приближения музыкального искусства к широким массам народа". (О своем общении с великим писателем он много позднее напишет двухтомную книгу "Вблизи Толстого".) И действительно, в своей практической деятельности концертанта Гольденвейзер еще в предреволюционные годы стремился быть музыкантом просветителем, привлекая к музыке демократические круги слушателей. Он устраивает концерты для рабочей аудитории, выступая в доме Российского общества трезвости, в Ясной Поляне проводит своеобразные концерты-беседы для крестьян, преподает в Московской народной консерватории.

Эта сторона деятельности Гольденвейзера получила существенное развитие в первые годы после Октября, когда он на протяжении нескольких лет возглавлял Музыкальный совет, организованный по инициативе А. В. Луначарского: "В конце 1917 года я узнал, что при „рабочем кооперативе"... организовался „неторговый" отдел. Этот отдел начал заниматься устройством лекций, концертов, спектаклей для обслуживания широких масс населения. Я отправился туда и предложил свои услуги. Постепенно дело разрослось. Впоследствии эта организация перешла в ведение Моссовета и была передана Московскому отделу народного образования (МОНО) и существовала до 1921 года. У нас образовались отделы: музыкальный (концертный и образовательный), театральный, лекционный. Я возглавлял концертный отдел, в работе которого участвовал ряд видных музыкантов. Мы организовали концертные бригады. В моей бригаде участвовали Н. Обухова, В. Барсова, Н. Райский, Б. Сибор, М, Блюменталь-Тамарина и др... Наши бригады обслуживали заводы, фарбрики, красноармейские части, учебные заведения, клубы. Мы ездили в самые отдаленные районы Москвы зимой на розвальнях, а в теплое время - на ломовых полках; выступали порой в холодных, нетопленных помещениях. Тем не менее работа эта давала всем участникам большое художественное и моральное удовлетворение. Аудитория (особенно там, где работа проводилась систематически) живо реагировала на исполнявшиеся произведения; по окончании концерта задавали вопросы, подавали многочисленные записки..."

Более полувека продолжалась педагогическая деятельность пианиста. Еще в студенческие годы он начал преподавать в Московском сиротском институте, затем был профессором консерватории при Московском филармоническом обществе. Однако в 1906 году Гольденвейзер навсегда связал свою судьбу с Московской консерваторией. Здесь он воспитал более 200 музыкантов. Имена многих его учеников широко известны - С. Фейнберг, Г. Гинзбург. Р. Тамаркина, Т. Николаева, Д. Башкиров, Л. Берман, Д. Благой, Л. Сосина... Как писал С. Фейнберг, "Гольденвейзер сердечно и внимательно относился к своим ученикам. Он прозорливо провидел судьбу молодого, еще не окрепшего таланта. Сколько раз мы убеждались в его правоте, когда в юном, казалось бы, незаметном проявлении творческой инициативы он угадывал еще не раскрытое большое дарование". Характерно, что воспитанники проходили у Гольденвейзера весь путь профессиональной подготовки - от детских лет до аспирантуры. Так, в частности, сложилась судьба Г. Гинзбурга.

Если затронуть некоторые методологические моменты в практике выдающегося педагога, то стоит привести слова Д. Благого: "Сам Гольденвейзер не считал себя теоретиком фортепианной игры, скромно называя себя лишь педагогом-практиком. Меткость и лаконизм его замечаний объяснились, между прочим, тем, что он умел обратить внимание учащихся на главный, решающий момент в работе и вместе с тем исключительно точно подметить все мельчайшие подробности сочинения, оценить значение каждой детали для понимания и воплощения целого. Отличаясь предельной конкретностью, все замечания Александра Борисовича Гольденвейзера вели к серьезным и глубоким принципиальным обобщениям". Отличную школу в классе Гольденвейзера прошли и многие другие музыканты, среди которых композиторы С. Евсеев, Д. Кабалевский. В. Нечаев, В. Фере, органист Л. Ройзман.

И все это время, вплоть до середины 50-х годов, он продолжал концертировать. Тут и сольные вечера, и выступления с симфоническим оркестром, и ансамблевое музицирование с Э. Изаи, П. Касальсом, Д. Ойстрахом, С. Кнушевицким, Д. Цыгановым, Л. Коганом и другими известными артистами. Как всякий большой музыкант. Гольденвейзер обладал оригинальным пианистическим почерком. "Мы не ищем в этой игре физической мощи, чувственного обаяния,- отмечал А. Альшванг,- зато мы находим в ней тонкие оттенки, честное отношение к исполняемому автору, доброкачественный труд, большую подлинную культуру - и этого достаточно, чтобы некоторые исполнения мастера надолго запомнились слушателям. Мы не забываем некоторые интерпретации Моцарта, Бетховена, Шумана под пальцами А. Гольденвейзера". К этим именам смело можно прибавать Баха и Д. Скарлатти, Шопена и Чайковского, Скрябина и Рахманинова. "Большой знаток всей классической русской и западной музыкальной литературы,- писал С. Фейнберг,- он обладал чрезвычайно широким репертуаром... Об огромной амплитуде мастерства и артистизма Александра Борисовича можно судить по владению им самыми разнообразными стилями фортепианной литературы. В равной степени удавался ему филигранный моцартовский стиль и порывисто утонченный характер скрябинского творчества".

Как видим, когда речь заходит о Гольденвейзере-исполнителе, одним из первых называется имя Моцарта. Его музыка, действительно, сопровождала пианиста почти всю творческую жизнь. В одной из рецензий 30-х годов читаем: "Моцарт у Гольденвейзера говорит сам за себя, как бы от первого лица, говорит глубоко, убедительно и увлекательно, без ложного пафоса и эстрадной позы... Все просто, естественно и правдиво... Под пальцами Гольденвейзера оживает вся многогранность Моцарта - человека и музыканта,- его солнечность и скорбность, взволнованность и раздумье, дерзость и изящество, мужество и нежность". Мало того, моцартовское начало специалисты находят и в гольденвейзеровских интерпретациях музыки других композиторов.

В программах пианиста весомое место всегда занимали произведения Шопена. "С большим вкусом и прекрасным чувством стиля,- подчеркивает А. Николаев,- Гольденвейзер умеет выявить ритмическое изящество шопеновских мелодий, полифоническую природу его музыкальной ткани. Одной из черт пианизма Гольденвейзера является весьма умеренная педализация, некоторая графичность четких контуров музыкального рисунка, подчеркивающая выразительность мелодической линии. Все это придает его исполнению своеобразный колорит, напоминая о связях стиля Шопена с пианизмом Моцарта".

Все упомянутые композиторы, а вместе с ними Гайдн, Лист, Глинка, Бородин, были также объектом внимания Гольденвейзера - музыкального редактора. Множество классических произведений, в том числе сонаты Моцарта, Бетховена, весь фортепианный Шуман приходят сегодня к исполнителям в образцовой редакции Гольденвейзера.

Об особенностях педагогики А.Б.Гольденвейзера.

(Основываясь на воспоминаниях его учеников).

Александр Борисович Гольденвейзер, крупнейший деятель отечественной музыкальной культуры, создал одну из ведущих пианистических школ современности. Он воспитал огромное количество учеников, среди которых Г.Гинзбург, С.Фейнберг, Т.Николаева, Р.Тамаркина, Д.Кабалевский, Д.Башкиров, Л.Берман. Вполне понятен глубокий интерес, который личность и творчество великого музыканта вызывали и продолжают вызывать у исследователей. Тем важнее свидетельства тех, кто близко его знал, кто у него учился.

В 2012 году мне посчастливилось пообщаться с двумя воспитанницами А.Б.Гольденвейзера: профессором Новосибирской консерватории Мэри Симховной Лебензон и профессором Российской академии музыки имени Гнесиных Инной Васильевной Малининой. Мне кажется существенным то, что и та, и другая учились у Александра Борисовича с детских лет и до окончания аспирантуры Московской консерватории.

Хотя обе беседы были посвящены вопросам фортепианной педагогики, разговор не мог не коснуться личности Гольденвейзера. Обе его ученицы много вспоминали о человеческих качествах своего преподавателя.

По словам Лебензон, Александр Борисович был очень доброжелателен и сердечен, но в то же время сдержан в выражении эмоций и чужд сентиментальности. Её восхищала спортивность «старика», как она называла Гольденвейзера, который и в семьдесят девять лет пешком поднимался на четвёртый этаж, а спускался «как ветерок». Оказывается, до последнего дня Александр Борисович занимался большим теннисом. Причём, понятия, которые необходимы в спорте он переносил в сферу пианизма (так как был убеждён в том, что законы ритма одинаковы для всех родов деятельности нашего тела). Например, Гольденвейзер говорил, что если в ожидании мяча стоять неподвижно, то инерция помешает быстроте реакции. Надо всё время слегка двигаться, чтобы быть готовым в долю секунды совершить мгновенное и точное движение. То же самое – в игре на фортепиано: так, перед началом медленной пьесы, говорил он, почувствуйте в себе текучесть ее движения, ритм и лишь после этого касайтесь клавиш. Иначе вместо живой линии получится пунктирная линия аккордовых точек.

Мэри Симховна неоднократно подчеркнула в беседе, что Гольденвейзера не понять без знакомства с его дневниками. Действительно, записи Александра Борисовича, особенно ранние, когда он только начал выступать, рождают образ человека ищущего, требовательного к себе, порой чрезмерно самокритичного. Приведу несколько цитат: «…Я стал играть довольно много и хочу держаться так весь год, а то я стал отставать. При моём низком уровне технического, да и всякого совершенства, если не идти вперед, то уж лучше совсем бросить. …» (11 сентября 1902г.). «… Я играл С.И.Танееву свои романсы, и они ему очень понравились. Я так привык стыдиться своих сочинений и бояться за их убожество, что эта маленькая удача очень для меня радостна. …» (23 марта 1902г.).

Профессор И.В.Малинина посчитала своим долгом развеять два заблуждения, которые бытуют в отношении А.Б.Гольденвейзера. Первое касается педализации, второе – отношения к авторскому тексту.

По её словам, Александра Борисовича часто упрекают в скупости использования педали (якобы он утверждал, что чем педали меньше, тем – лучше). На самом деле, его позиция состояла в том, чтобы, прежде всего, определить, где, когда и зачем нужна педаль. Тогда, в зависимости от характера музыки, может оказаться порой, что педаль и не нужна вовсе.

Кроме того, нужно понять, какая педаль требуется в том или ином случае: колористическая, связующая или, может, для подчёркивания басов; это позволит определить её меру: длинная, короткая, полупедаль.

Он рекомендовал упражняться без педали, чтобы проверить, как пальцы справляются со своей работой. Гольденвейзер не уставал говорить о важности мануальной техники, особенно – в классике: какая у ноты длительность, столько она и должна выдерживаться пальцем.

Важно, что беспедальную работу и работу с применением педали он предлагал вести почти одновременно. Нельзя, считал он, долго упражняться «всухую», особенно, в случае романтической музыки.

Что касается педальных обозначений в его редакциях, то ни он сам, ни его ученики на практике никогда им не следовали абсолютно точно. Гольденвейзер считал эти указания чем-то вроде «программы минимум», которая не только не исключает, но часто предполагает «программу максимум».

Это заставляет задуматься ещё над одним мнением, которое можно считать заблуждением. Люди, мало знавшие Александра Борисовича, считают его требование точного воспроизведения авторского текста чрезмерным проявлением педантизма. Но те, кто у него учились, относятся к этому по-другому. Обе его ученицы, с которыми мне довелось пообщаться, действительно считают скрупулёзное отношение своего преподавателя к авторскому тексту основной его отличительной чертой. Он требовал точного выполнения указаний автора: штриховых, динамических, акцентуационных. По их словам, в этом он был беспощаден. Но искусство на то и искусство, чтобы постоянно вносить в свою систему коррективы. Гольденвейзер вовсе не возбранял отступлений от авторской воли, но только в том случае, если они были хорошо обдуманы и звучали естественно в контексте интерпретации.

Случалось не раз, что на сцене ученики отступали от «буквы текста», но если исполнение было талантливым и убедительным, то Александр Борисович относился к этому одобрительно. Для Гольденвейзера было главным - уловить замысел композитора, и именно этой цели служило внимательное изучение авторской воли, зафиксированной в нотах.

В этих замечаниях можно наблюдать некоторый парадокс. Дело в том, что требуя точности воспроизведения текста, Александр Борисович работал со студентами по исполнительским редакциям, причём не только в случае И.С. Баха, но и композиторов, оставивших подробные указания. Практика использования уртекстовых изданий, и в наши дни ещё не ставшая нормой, в ту пору просто не существовала. Сам Гольденвейзер, как известно, вёл активную редакторскую деятельность, подвергая авторский текст, в особенности, штриховые обозначения, значительным модификациям. В связи с этим аспектом творческой жизни мастера интересно свидетельство М.С.Лебензон о том, что у него была огромная библиотека редакций произведений классиков, включая редкие и неожиданные экземпляры. Обе его ученицы подтвердили, что прежде чем составлять свою редакцию, Александр Борисович тщательно изучал все остальные и выбирал из них лучшее. По их мнению, А.Б.Гольденвейзер воспринимал музыкально-редакторскую работу как продолжение своей педагогической деятельности. Так, например, его наиболее капитальным редакторским трудом стали тридцать две сонаты Л.Бетховена. Как известно, их редакцию Гольденвейзер осуществил дважды. Любопытно, что по словам И.В.Малининой, одной из причин создания второй версии оказалось исполнение украшений: в первой редакции Александр Борисович рекомендует играть украшение в самом конце звучания ноты. Но практика показала, что такой вариант труден для учеников, у них украшение «комкалось». Поэтому во второй редакции он предложил украшение исполнять сразу после взятия ноты. Получается, что ему пришлось поступиться своими принципами ради хорошего звучания у малоопытных исполнителей.

По свидетельству И.В.Малининой, в классе А.Б.Гольденвейзера много внимания уделялось формированию рациональных пианистических движений. Пластика самого Гольденвейзера отличалась собранностью и экономностью. Он приводил пример, как однажды, увидев человека на лошади, отметил для себя, что если всадник будет неумело размахивать руками, совершая движения крупные и резкие, то лошадь может его сбросить. Аналогично, для успешного исполнения музыкального произведения, нужно, чтобы не было лишних взмахов руками: все движения должны быть осознаны.

В этой связи, М.С. Лебензон отметила интересный факт: в Московской консерватории середины XX века находилась студия звукозаписи. Она была застеклена, и люди со стороны могли видеть исполнителя, но не могли его слышать. Александр Борисович говорил, что тот истинный музыкант, по движениям которого можно догадаться, что за произведение он играет.

По словам обеих профессоров, А.Б.Гольденвейзер придавал большое значение транспонированию . При этом он настаивал на сохранении первоначальной аппликатуры и говорил, что не надо бояться использования первого пальца на чёрных клавишах. И.В.Малинина и М.С.Лебензон подтверждают, исходя из своего многолетнего исполнительского и педагогического опыта, что это действительно способствует развитию фортепианной техники. Есть несколько этюдов К.Черни, которые они до сих пор могут сыграть во всех тональностях, несмотря на то, что прошло много лет после окончания обучения у А.Б.Гольденвейзера.

И И.В.Малинина, и М.С.Лебензон вспоминают то, что Александр Борисович с маленькими детьми занимался так же, как и со взрослыми. Он задавал больше и чаще, если видел, что это в силах ученика; быстро выпускал на сцену, если видел, что ученик хорошо схватывает. Однажды И.В.Малинина принесла в первый раз на урок «Времена года» П.И.Чайковского. Сделав несколько замечаний, профессор в конце занятия сказал ей: «Завтра сыграешь это на зачёте».

М.С.Лебензон рассказала интересный случай из своей учебной практики: когда она ещё училась в ЦМШ, готовился концерт памяти Ф.Шопена. Лебензон поручили выучить «Концертное аллегро», но она считала, что достойна играть более серьёзное произведение и не учила его, а на уроках говорила, что над ним работает. Когда за десять дней до концерта она пошла в библиотеку за нотами, оказалось, что они есть лишь в архиве и без разрешения профессора их не дают! Тогда за помощью Лебензон пошла к жене А.Б.Гольденвейзера. Концерт прошёл успешно, но после этого случая Александр Борисович понял, что Лебензон может выучивать быстро и стал задавать ей чаще и больше.

Что касается выбора репертуара , И.В.Малинина отмечает, что А.Б.Гольденвейзер приветствовал инициативу студентов. Для него важно было, чтобы ученик хотел играть ту или иную пьесу.

Александр Борисович много времени уделял изучению музыки русских композиторов. Особенно он пропагандировал музыку Н.Метнера, с которым был дружен. По словам И.В.Малининой, Метнера в классе Гольденвейзера играли всего. Благодаря Александру Борисовичу Инна Васильевна сыграла такие редкие произведения как «Забытые мотивы» Н.Метнера, фантазию М.Балакирева «Воспоминание об опере «Жизнь за царя» М.Глинки», и ряд других, которые впоследствии записала на пластинки. Также в его классе играли произведения А.Бородина, А.Аренского, Н.Римского-Корсакого, А.Лядова.

А.Б.Гольденвейзер очень любил своих учеников и продолжал внимательно следить за их развитием после того, как они выходили из-под его «опеки». Он помогал им советами, слушал их учеников и всегда находил для этого время. Также он рекомендовал своих выпускников в качестве педагогов и концертмейстеров в различные музыкальные учебные заведения страны. Так, например, именно рекомендация А.Б.Гольденвейзера в 1961 году помогла М.С.Лебензон при её вынужденном переезде устроиться работать в Новосибирскую консерваторию.

Школа А.Б.Гольденвейзера, несомненно, была одной из ведущих пианистических школ России и мира (наряду со школами Г.Нейгауза и К.Игумнова). Задача воссоздания творческого облика крупного музыканта-педагога прошлого чрезвычайно трудна и едва ли полностью выполнима. Поэтому трудно переоценить значимость живых свидетельств современников и, особенно, учеников: даже небольшие детали и факты, сообщённые ими, доносят до нас неповторимую атмосферу личности Учителя.

Студентки IV курса факультета

музыки РГПУ им. А.И.Герцена

Черепановой Марии

2013 г.

Список литературы:

1. «А.Б. Гольденвейзер. Статьи, материалы, воспоминания»/ Ред. Д.Д.Благой. М., 1969.
2. Григорьев Л., Платек Я. «Современные пианисты». М., Сов. композитор, 1990.
3. Музыкальная энциклопедия: в 6 т./ гл. ред. Ю.В.Келдыш. М., Советская энциклопедия: Советский композитор, 1973. 1т. Столбец 1043.

МЕТОДИЧЕСКОЕ СООБЩЕНИЕ

ПРЕПОДАВАТЕЛЯ МУРАВЬЕВОЙ А. В.

«ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ

А. Б. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕРА»

2010 год

Александр Борисович Гольденвейзер – народный артист СССР, более 50 лет профессор Московской консерватории, основатель одной из крупнейших пианистических школ.

Долгие годы близко общался с, был другом Рахманинова, Скрябина, Метнера.

Замечательный исполнитель, необычайно плодотворный и вдумчивый редактор музыкальной классики. Перу Гольденвейзера-композитора принадлежит большое число интересных и разнообразных произведений. Велико его значение и как музыкального критика, публициста, мемуариста. Наконец, в продолжение всей жизни им бережно собирались, сохранялись и преумножались ценнейшие материалы, которые послужили в дальнейшем основой для создания музея в его бывшей квартире (ныне – филиал Государственного центрального музея музыкальной культуры имени Глинки).

С юных лет Александр Борисович, ученик и Пабста, зарекомендовал себя как выдающийся пианист-солист. Не менее известен Гольденвейзер и в качестве ансамблиста, пройдя ансамблевую школу Сафонова, он концертировал со множеством отечественных, а также рядом зарубежных инструменталистов (Танееев, Рахманинов, посвятивший ему II сюиту для двух фортепиано, Гедике, Гинзбург, Гржимали, Кнушевицкий, Ойстрах, Коган, квартеты имени Бетховена, Колентоса, Казальса, Изаи). Многообразен репертуар от Баха и Скорлатти до Метнера и Прокофьева. В последние годы к его выступлениям прибавилось создание большого числа записей на магнитную ленту.

Инициатор создания особой детской группы при консерватории – в дальнейшем ЦМШ, вместе с тем ратует за дифференциацию общего и специального музыкального образования.

Непрерывная педагогическая деятельность начиналась с 15-16-летнего возраста – давал частные уроки музыки, читал на ходу, экономя время и деньги. К началу своей преподавательской работы не имел никакой специальной методической подготовки (считая это общим минусом тогдашнего консерваторского обучения, и на первых порах приходилось бродить почти ощупью, учась на собственных ошибках и своих учениках), но уже скоро выдвигается в число ведущих профессоров консерватории. Уже в 1911 году его класс оканчивает Фейнберг. В 1911 году в его класс приходит Гинзбург. В числе его учеников Тамаркина, Ройзман, Алексеев, Николаева, Башкиров . В его классе были представлены ученики самых разных возрастов от 7-летних детей до аспирантов.

«Я стараюсь научить своих учеников работать и уметь достигать положительных результатов в работе с максимальной экономией сил. Главное же – это сохранение индивидуальности учения, тщательно избегая опасности стричь всех под однй гребенку».

Главным учителем исполнительского мастерства ему удавалось сделать саму музыку. Он уделял внимание пониманию учениками всех намерений автора, запечатленных в нотном тексте произведения. Некоторые их таких намерений могут быть зафиксированы достаточно точно, однако Гольденвейзер всегда подчеркивал неизбежную приблизительность большинства компонентов нотной записи, оставляющей простор для бесчисленных вариантов при превращении знаков в звуки, уточнений темпов, нюансировки, штриховых тонкостей фразировки. Здесь уже речь шла не о простой добросовестности выполнения, но о глубоком комплексном изучении различных обозначений для верного понимания и воплощения авторского замысла, о невозможности существования его вне интонирования – всякий раз иного неповторимого. Постоянно подчеркивал Гольденвейзер ответственность посредничества исполнителя, возможность максимально бережного отношения его ко всем авторским указаниям, правильного понимания замысла композитора, поэтому страстно восставал против выпячивания пианистом собственного «я». Придавал репертуару большое значение – произведения всегда давались с учетом индивидуальных особенностей, насущных потребностей данного периода его развития, с учетом слабых и сильных его сторон. Очень искусно чередовал сочинения, призванные вызывать особенно большое сопротивление материала и волю к его преодолению, с теми, которые наиболее ярко демонстрировали уже достигнутое в процессе исполнительского совершенствования. С учением у самой музыки было связано и отношение Гольденвейзера к выступлениям учащихся: ведь только в процессе публичного выступления исполнитель познает конечную цель исполнительства – стать посредником между произведением (и его автором) и слушателем, проверяет степень своей готовности к осуществлению подобной творческой задачи. И все же он предостерегал от слишком частой игры на эстраде, от замены тщательной повсеместной работы публичными выступлениями. В умении работать, находить трудности и наиболее рациональные способы их преодоления он видел залог успеха музыкального обучения, в умении ученика быть собственным учителем.

Первостепенное значение Александр Борисович придавал культуре и выразительности звучания. Он считал, что воспитывать учеников надо в первую очередь на приеме игры legato. Особое отношение – к полифоническому мышлению: умению слышать и вести несколько звуковых линий. Мудрым было отношение к педализации: он протестовал против чрезмерного его употребления6 стремление к рельефности, незамутнённой ясности фортепианной фактуры, недопустимостью смешения на педали звуков мелодической линии. Хотя сам считал, что выписать подлинно художественную педализацию невозможно.

Огромное значение Гольденвейзер придавал и достижению живого, управляемого, как он любил выражаться, ритма, равно предостерегая от механичности и от неоправданных ритмических вольностей. Считал, что чем в большей мере пианист может позволить себе последние (разумеется, в прямой связи со стилем исполняемой музыки), тем крепче должен ощущаться основной ритмический стержень для сохранения упорядоченности звуков во времени, предотвращения анархии . Еще одна область, привлекавшая самое пристальное внимание Александра Борисовича, – декламационность. Проблема живого дыхания, естественного соотношения звуков по силе и значительности, достижение гибкости, естественной ясной и тонкой осмысленности музыкальной фразировки – это составляло существенную сторону уроков мастерства Гольденвейзера-педагога.

Из класса Гольденвейзера вышло большое число пианистов-виртуозов. Да и у всех его учеников техническая сторона исполнения была на значительной высоте. Между тем, в классе он почти не работал над техникой как таковой. Положительные результаты, достигавшиеся им в этой области, были связаны с общими принципами, которые как бы незаметно, исподволь внедрялись им в процесс знаний. Забота о естественности и экономии движений, соответствие их звуковому образу, отрицание абстрактной постановки руки и подчеркивание органической связи приемов игры с общими двигательными навыками – таковы некоторые из принципов.

Как правило, не прибегая к абстрактным упражнениям даже на ранних этапах обучения, Александр Борисович умел подсказать различные варианты для разучивания данного технически трудного листа. Весьма значительную роль в репертуаре его учеников играли этюды или виртуозные пьесы, тщательно отбираемые в связи с потребностями в техническом развитии ученика. Очень полезными оказывались и рекомендовавшиеся им некоторые общие способы технической работы: транспонирование в другой тональности, применение ритмических вариантов, расчленение пассажей.

Мысли о музыке, исполнительском искусстве и фортепианной педагогике.

Ø «Стиль Моцарта отличается исключительным изяществом, чистотою и хрустальной прозрачностью. Прозрачность эта делает исполнение музыки Моцарта чрезвычайно трудным: любой неверный штрих, малейшая неточность высказываются как грубые ошибки, нарушающие стройность целого.

Ø Удивительно! Чайковский написал массу прекрасных сочинений для фортепиано, вот хотя бы «Думку» – чудесное сочинение. Но как только начинаешь играть Глинку, так прежде всего чувствуешь, что это был первоклассный пианист, что он на клавиатуре как у себя дома: каждый пассаж, каждая фигура в высшей степени пианистичны.

Ø Как только человек скажет себе, что он достиг цели, осуществил мечту, неминуемо кончится живое искусство.

Ø Почти каждый человек, за исключением глухих от рождения, обладает в той или иной мере музыкальностью и способностью ее развивать.

Ø Известны превосходные пианисты, обладавшие не очень хорошими руками (например, у Иосифа Гофмана была небольшая рука), стало быть, решающее значение имеют нервно-мозговые центры.

Ø Ничего не может быть труднее, чем обучать одаренного ученика, и глубоко неправы те, кто думает иначе. Не надо говорить: «Если бы ученики у меня были одареннее, тогда бы я их лучше учил». Правильнее сказать: «Если бы я учил лучше, то большему научил бы и самого бездарного ученика».

Ø Детям свойственно играть слабым звуком так же, как говорить детским голосом. Поэтому опасно приучать их слишком рано добиваться полного звука – это приводит к напряжению, подгибанию пальцев и т. д.

Ø Развитие самостоятельности учащегося должно начинаться как можно раньше. Очень вредной педагогической ошибкой я считаю «натаскивание ученика, когда, проходя с ним какую-нибудь простенькую пьесу, от него стараются добиться всего на свете, вымучивая каждый такт, каждую ноту. Миллион делаемых при этом указаний в состоянии только запутать учащегося, Между тем, чем раньше освободить его от «помочей», тем лучше.

Ø В репертуаре учащихся следует опасаться как слишком трудных, так и слишком легких вещей. Я обычно даю ученикам пьесы немного легче их возможностей, но иногда дам вещь значительно труднее: так если больному предписана строгая диета, он шесть дней ее соблюдает, а на седьмой ему разрешают ее нарушить, и это нередко дает хорошие результаты.

Ø Надо давать репертуар, так сказать «в сторону наибольшего сопротивления», то есть такой, который помогает преодолению слабых сторон учащегося. Однако, для выступления в концерте или на экзамене нельзя подбирать репертуар из подобных вещей, это может нанести ученику только травму. Надо приготовить такие произведения, которые он может хорошо сыграть.

Ø Одна до конца доделанная вещь в тысячу раз полезнее, чем пятнадцать недоделанных; нет ничего вреднее кидания от одной пьесы к другой. Каждое сочинение только тогда следует оставить, когда оно доведено до возможной степени совершенства.

Ø Нередко бывает, что слышишь ноты, которые играет пианист, но не слышишь при этом голоса.

Ø Необходимо с самого начала воспитывать в себе «чувство баса», если не звучит бас, ничто звучать не будет.

Ø Важно, чтобы во всех пассажах и мелодических фразах ясно звучали концы.

Ø Торопливая игра и скорая – разные вещи. Можно играть в темпе presto и не торопить, а можно торопить и в темпе adagio.

Ø Декламационные погрешности при исполнении музыки действуют на меня так же, как неправильность языка: когда произносят слово «молодеж», мне кажется, что меня кто-то по затылку ударил, и то же я испытываю, когда пианист неправильно фразирует.

Ø Я всегда настаиваю на том, что сначала надо выучить пьесу на память, а потом уже учить технически, а не наоборот.

Ø Из всех родов памяти для музыканта самая важная - слуховая. Конечно, необходима и моторная память, но нет ничего ужаснее, чем когда она подменяет собой слуховую.

Ø Я нередко замечал, что учащиеся лучше играют трудные места, чем легкие. Причина в том, что заметив трудность, они стараются ее преодолеть, и часто им это удается. А относительно легких мест они решают, что их вообще не надо учить.

Ø Обычная история: если партия какой-нибудь руки особенно трудна и важна, забывают, что надо учить и другую.

Ø Работа над той вещью, которую уже давно играешь, должна быть совершенно одинаковой. Разница только в количестве времени, затрачиваемого в том и другом случае, способ же работы совершенно тот же.

Ø Часто спрашивают, как учить скачки. С остановками, но быстрым движением. Надо найти неторопливое движение минимального размаха – ничего судорожного, порывистого.

Ø Форшлаги, представляющие собой гармонические ноты, обычно должны звучать вместе с басом.

Ø Никогда и ничто не должно играться механически, даже при исполнении гамм и упражнений надо стремиться к осмысленности звучания.

Александр Борисович Гольденвейзер - крупнейший педагог, талантливый исполнитель, композитор, музыкальный редактор, критик, литератор, общественный деятель — во всех этих качествах на протяжении многих десятилетий он выступал с успехом . Ему всегда было свойственно неустанное стремление к знанию. Это касается и самой музыки, в которой его эрудиция не знала границ, это касается и других областей художественного творчества, это касается и самой жизни в разных ее проявлениях. Жажда знаний, широта интересов привели его в Ясную Поляну к Льву Толстому, заставляли его с одинаковым энтузиазмом следить за литературными и театральными новинками, за перипетиями матчей за мировую шахматную корону. «Александр Борисович, — писал Фейнберг, — «всегда живо интересуется всем новым в жизни, литературе и музыке. Однако, будучи чужд снобизма, какой бы области это ни касалось, он умеет найти, - несмотря на быструю смену модных течений и увлечений, непреходящие ценности — все важное и существенное». И это сказано в те дни, когда Гольденвейзеру исполнилось 85 лет!

Гольденвейзер - один из основателей советской школы пианизма - олицетворял собой плодотворную связь времен, передавая новым поколениям заветы своих современников и учителей. Ведь путь его в искусстве начался еще ев конце прошлого века. На протяжении долгих лет ему пришлось встречаться со многими музыкантами, композиторами, писателями, которые оказали значительное влияние на его творческое формирование. Однако исходя из слов самого Гольденвейзера, тут можно выделить узловые, решающие моменты.

«Свои первые музыкальные впечатления, — вспоминал Гольденвейзер, — я получил от матери. Мать моя не обладала выдающимся музыкальным дарованием, в детстве она некоторое время брала в Москве уроки фортепианной игры у небезызвестного Гарраса. Она также немного пела. У нее был отличный музыкальный вкус. Она играла и пела Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шумана, Шопена, Мендельсона. Отца по вечерам часто не бывало дома, и, оставаясь одна, мать целыми вечерами музицировала. Мы, дети, часто слушали ее, а ложась спать, привыкли засыпать под звуки ее музыки».

А позднее — учеба в Московской консерватории, которую он окончил в 1895 как пианист и в 1897 — как композитор. Зилоти и Пабст — его учителя по фортепианному классу. Еще в студенческую пору (1896) он дал свой первый сольный концерт в Москве. Композиторским мастерством молодой музыкант овладевал под руководством Ипполитова-Иванова, Аренского, Танеева. Каждый из этих прославленных педагогов так или иначе обогатил художественное сознание Гольденвейзера, но занятия у Танеева и впоследствии близкое личное общение с ним оказали за молодого музыканта наибольшее влияние.

Гольденвейзер (в полосатой Толстовке) беседует с Толстым

Еще одна знаменательная встреча: «В январе 1896 счастливый случаи ввел меня в дом Л. Н. Толстого. Постепенно я стал близким к нему человеком до самой его смерти. Влияние этой близости на всю мою жизнь было громадно. Как музыканту, Л. Н. впервые раскрыл мне великую задачу приближения музыкального искусства к широким массам народа» . (О своем общении с великим, писателем он много позднее напишет двухтомную книгу «Вблизи Толстого».) И действительно, в своей практической деятельности концертанта Гольденвейзер еще в предреволюционные годы стремился быть музыкантом-просветителем, привлекая к музыке демократические круги слушателей. Он устраивает концерты для рабочей аудитории, выступая в домах Российского общества трезвости, в Ясной Поляне проводит своеобразные концерты-беседы для крестьян, преподает в Московской народной консерватории.

Эта сторона деятельности Гольденвейзера получила существенное развитие в первые годы после Октября, когда он на протяжении нескольких лет возглавлял Музыкальный совет, организованный по инициативе Луначарского: «В конце 1917 я узнал, что при «Рабочем кооперативе»... организовался «неторговый» отдел. Этот отдел начал заниматься устройством лекций, концертов, спектаклей для обслуживания широких масс населения. Я отправился туда и предложил свои услуги. Постепенно дело разрослось. Впоследствии эта организация перешла в ведение Моссовета и была передана Московскому отделу народного образования (МОНО) и существовала до 1921. У нас образовались отделы: музыкальный (концертный и образовательный), театральный, лекционный. Я возглавлял концертный отдел, в работе которого участвовал ряд видных музыкантов. Мы организовали концертные бригады. В моей бригаде участвовали Обухова, Барсова, Райский, Сибор, Блюменталь-Тамарина... Наши бригады обслуживали заводы, фабрики, красноармейские части, учебные заведения, клубы. Мы ездили в самые отдаленные районы Москвы зимой на розвальнях, а в теплое время — на ломовых полках; выступали порой в холодных, нетопленных помещениях. Тем не менее работа эта давала, всем участникам большое художественное и моральное удовлетворение. Аудитория (особенно там, где работа проводилась систематически) живо реагировала на исполнявшиеся произведения; по окончании концерта задавали вопросы, подавали многочисленные записки...»

Более полувека продолжалась педагогическая деятельность пианиста. Еще а студенческие годы Александр Борисович начал преподавать в Московском сиротском институте, затем он - профессор консерватории Московского филармонического общества. В 1906 Гольденвейзер навсегда связал свою судьбу с Московской консерваторией. Он воспитал более 200 музыкантов. Имена многих его учеников широко известны — Фейнберг, Гинзбург, Тамаркина, Николаева, Башкиров, Берман, Благой, Сосина... Как писал Фейнберг, «Гольденвейзер сердечно и внимательно относился к своим ученикам. Он прозорливо провидел судьбу молодого, еще не окрепшего таланта.. Сколько раз мы убеждались в его правоте, когда в юном, казалось бы, незаметном проявлении творческой инициативы он угадывал еще не раскрытое большое дарование». Характерно, что воспитанники проходили у Гольденвейзера весь путь профессиональной подготовки — от детских лет до аспирантуры. Так в частности, сложилась судьба Гинзбурга.

Если затронуть некоторые методологические моменты в практике выдающегося педагога, то стоит привести слова Благого: «Сам Гольденвейзер не считал себя теоретиком фортепианной игры, скромно называя себя лишь педагогом-практиком. Меткость и лаконизм его замечаний объяснились, между прочим, тем, что он умел обратить внимание учащихся на главный, решающий момент в работе и вместе с тем исключительно точно подметить все мельчайшие (подробности сочинения, оценить значение каждой детали для понимания и воплощения целого. Отличаясь предельной конкретностью, все замечания Александра Борисовича Гольденвейзера вели к серьезным и глубоким принципиальным обобщениям». Отличную школу в классе Гольденвейзера прошли и многие другие музыканты, среди которых композиторы Евсеев, Кабалевский, Нечаев, Фере, органист Ройзман.

Встреча с пианистом Эгоном Петри. Сидят: Татьяна Гольдфарб, Генрих Нейгауз, Нина Емельянова, Эгон Петри. Стоят: Яков Зак, Роза Тамаркина, Александр Гольденвейзер. 1937. Центральный Дом работников искусств

И все это время, вплоть до середины 50-х годов, он продолжал концертировать. Тут и сольные вечера, и выступления с симфоническим оркестром, и ансамблевое музицирование с Изаи, Касальсом, Ойстрахом, Кнушевицким, Цыгановым, Коганом. Как всякий большой пианист, Гольденвейзер обладал оригинальным почерком. «Мы не ищем в этой игре физической мощи, чувственного обаяния, — отмечал Альшванг, — зато мы находим в ней тонкие оттенки, честное отношение к исполняемому автору, доброкачественный труд, большую подлинную культуру — и этого достаточно, чтобы некоторые исполнения мастера надолго запомнились слушателям. Мы не забываем некоторые интерпретации Моцарта, Бетховена, Шумана под пальцами Гольденвейзера». К этим именам смело можно прибавить Баха и Скарлатти, Шопена и Чайковского, Скрябина и Рахманинова. «Большой знаток всей классической русской и западной музыкальной литературы, — писал Фейнберг, — он обладал чрезвычайно широким репертуаром... Об огромной амплитуде мастерства и артистизма Александра Борисовича молено судить по владению им самыми разнообразными стилями фортепианной литературы. В равной степени удавался ему филигранный моцартовский стиль и порывисто утонченный характер скрябинского творчества».

Как видим, когда речь заходит о Гольденвейзере-исполнителе, одним из первых называется имя Моцарта. Его музыка, действительно, сопровождала пианиста почти всю творческую жизнь. В одной из рецензий 30-х годов читаем: «Моцарт у Гольденвейзера говорит сам за себя, как бы от первого лица, говорит глубоко, убедительно и увлекательно, без ложного пафоса и эстрадной позы... Все просто, естественно и правдиво... Под пальцами Гольденвейзера оживает вся многогранность Моцарта — человека и музыканта, — его солнечность и скорбность, взволнованность и раздумье, дерзость и изящество, мужество и нежность». Мало того, моцартовское начало специалисты находят и в гольденвейзеровских интерпретациях музыки других композиторов.

В программах пианиста весомое место всегда занимали произведения Шопена. «С большим вкусом и прекрасным чувством стиля, — подчеркивает А. Николаев, — Гольденвейзер умеет выявить ритмическое изящество шопеновских мелодий, полифоническую природу его музыкальной ткани. Одной из черт пианизма Гольденвейзера является весьма умеренная педализация, некоторая графич-ность четких контуров музыкального рисунка, подчеркивающая выразительность мелодической линии. Все это придает его исполнению своеобразный колорит, напоминая о связях стиля Шопена с пианизмом Моцарта».

Следует упомянуть и о сочинениях Гольденвейзера-композитора. Его перу принадлежат три оперы («Пир во время чумы», «Певцы» и «Вешние воды»), оркестровые, камерно-инструментальные и фортепианные пьесы, романсы.

Так он прожил жизнь, долгую, насыщенную трудом. И никогда не знал покоя. «Тот, кто посвятил себя искусству , — любил повторять пианист, — должен все время стремиться вперед. Не идти вперед — значит идти назад». Александр Борисович Гольденвейзер всегда следовал позитивной части этого своего, тезиса.

belcanto.ru ›goldenveiser.html