Биографии великих людей.

23 января 1783 года во французском городе Гренобле родился Анри Мари Бейль. Его отец, Шерюбен Бейль, служил адвокатом и был человеком весьма черствым и суровым. Мать, Генриетта Бейль, умерла, когда Анри исполнилось всего семь лет, и воспитанием мальчика занялись отец и тетя, не сумевшие дать ему достаточно любви и внимания, но зато беспрерывно читающие нотации. У Анри, ребенка очень своенравного, это вызывало лишь раздражение. Куда теплее относился к Анри дед, Анри Ганьон, врач и большой поклонник Вольтера. Еще одним наставником будущего писателя стал аббат Ральян, проживавший в доме Бейлей, но с ним общего языка Анри не нашел, и в душе его навсегда осталось недоверие к священникам и к недоказанным теориям

В тринадцатилетнем возрасте мальчика отдали учиться в Центральную школу Гренобля. Школы, подобные этой, были учреждены после революции во многих городах провинции, чтобы заменить прежнее религиозное и частное образование государственным и светским. В Центральной школе Анри учился три года и, по собственному признанию, освоил только латынь, хотя увлекался и другими предметами, особенно математикой. Эти его способности были замечены, и по окончании школы талантливого юношу отправили в Париж, чтобы он поступил в Политехническую школу, которая готовила артиллерийских офицеров и военных инженеров. Но учиться там Анри не довелось - в столицу он прибыл через несколько дней после переворота, когда Наполеон, объявивший себя первым консулом, захватил власть. Вдохновленный этими событиями юноша немедленно решился идти в армию. С помощью дальнего родственника он получил при военном штабе церковную должность, но такая работа оказалась слишком скучной, и год спустя Анри зачислили сублейтенантом драгунского полка, отправлявшегося в Италию.

В армии Анри Бейль прослужил около двух лет, не попав, по счастью, ни в одно сражение. Гарнизонная скука быстро переросла в отвращение к службе, и в 1802 году Анри, уйдя в отставку, приехал в Париж. К этому моменту он окончательно утвердился в своем желании стать писателем, а потому в столице принялся упорно изучать литературу, философию и английский. Французская философия того времени была исключительно материалистической и сделала Анри Бейля врагом церкви и мистики, а попутно и монархии. Коронацию Наполеона в 1804 году, на которую прибыл в Париж римский папа, начинающий писатель счел « союзом обманщиков».

Но помимо политики и философии Анри приходилось думать и о деньгах. Отец посылал ему крайне малый пенсион, считая сына бездельником, и денег не хватало. Анри начал писать комедии, но не закончил ни одной и решился зарабатывать коммерцией. На тот момент он был влюблен в молодую трагическую актрису Мелани Гилбер, как аз уезжавшую играть в театр города Марселя. Последовав за возлюбленной, Анри целый год прослужил в марсельском торговом предприятии, но эта профессия не принесла ему ни денег, ни удовольствия, да и любовь к актрисе сошла на нет. Анри понял, что таланта к торговле у него не имеется, заскучал и вернулся в армию. Шел 1805 год, Наполеон воевал с европейскими странами, и Анри в качестве интенданта побывал в Германии, Италии, Австрии. В военных походах он исписал несколько толстых тетрадей заметками о музыке, живописи и литературе (часть этих записей была утеряна во время переправы через Березину).

В 1811 году Анри дали отпуск, который он провел в Италии, где задумал написать книгу об истории итальянской живописи. Год спустя Анри добровольно уехал в армию Наполеона, уже находящуюся в России, и видел пожар Москвы, а потом бежал вместе с разгромленным войском во Францию, навсегда сохранив воспоминания о русской доблести. В 1814 году, после входа русских войск в Париж, он получил отставку. Реставрацию монархии во Франции Анри принял очень негативно, а потому уехал в Милан, успев, впрочем, издать в Париже свою первую книгу - «Lettres sur Haydn».

В Италии Анри прожил семь лет, получая очень небольшую пенсию наполеоновского отставного офицера. Здесь же, в Милане, он издал книги по истории искусства - в 1815 году очерки и Гайдне и Моцарте, еще через два года - о деятельности итальянского драматурга Метастазио. В 1817 году он также опубликовал книгу, названную «Рим, Неаполь и Флоренция», где пытался охарактеризовать политику Италии, ее культуру и нравы. В данном сочинении уже прекрасно виден его блестящий повествовательный талант - в сценках современного итальянского быта и пересказе исторических эпизодов. Это произведение он и подписал впервые псевдонимом «Стендаль». Кроме того, в Италии начинающий писатель свел знакомство с Байроном и карбонариями и пережил безответное и серьезное чувство к Матильде Висконтини Дембовски, сочувствующей итальянским революционерам. В 1820 году карбонариев начали преследовать, в Италии вспыхнул террор, и летом 1821 года Анри вернулся во Францию.

Трактат «О любви», который он написал еще в Италии, был издан в 1822 году в Париже, но книга так и не распродалась, обретя огромную популярность лишь после смерти своего автора. В то время французское реакционное правительство вызывало глубокое возмущение у либералов, а помимо политической борьбы шла и литературная - между классицизмом и романтизмом. Стендаль принял сторону романтиков, утверждавших, что литература должна говорить на том же языке, каким говорят в жизни, а идеалы и искусство меняются со временем. В 1823 году он написал брошюру под названием «Расин и Шекспир», где изложил свои воззрения на литературу, а потом ее продолжение. Эти произведения принесли некоторую известность, но литературных заработков даже вкупе с пенсией хватало лишь на самое скромное существование. Не везло и с личной жизнью - в 1826 году он расстался с графиней Клементиной Кюриаль и неоднократно собирался покончить жизнь самоубийством. На полях его рукописей тех лет множество рисунков пистолетов, да и завещаний Анри написал тогда немало. Правда, в то же печальное для себя время он начал сочинять первый роман, в основном, спасаясь творчеством от ипохондрии.

Названием первого романа Стендаля стало имя его героини - Арманс. Книга вышла в 1927 году и не обрела успеха не только у читателей, но даже у близких друзей автора. Разумеется, радостных эмоций сей факт писателю не прибавил. Но тут подвернулась и неожиданная удача - издатель Стендаля предложил ему заняться написанием большого путеводителя по Риму, сделав это в форме занимательного повествования. Обещанный гонорар выводил писателя из финансового кризиса, и он создал «Прогулки по Риму» - вполне художественное произведение об искусстве барокко и Ренессанса, римских древностях, нравах и обычаях.

Зиму 1928 года Стендаль вновь провел в Италии, а на обратном пути заехал в Гренобль навестить сестру. Там он и узнал о судебном процессе некоего Берте, из ревности стрелявшего в бывшую любовницу. Так возник замысел романа «Красное и черное» - книги, прославившей Стендаля в веках. Роман вышел в год очередной революции во Франции - 1830-й.

Власть в стране получила теперь буржуазия, и появившееся на парижских улицах трехцветное знамя поначалу привело Стендаля в восторг. Но Луи-Филипп, новый король, оказался лгуном и душителем свободы, а либералы, которые примкнули к Июльской монархии, в глазах Стендаля были ренегатами. И все же он попытался устроиться на государственную службу, ведь наполеоновское прошлое отныне не вредило, а помогало. Получив должность консула в австрийских владениях в Италии, Стендаль был очень рад, но правительство Австрии навело справки и не испытало радости - новый консул являлся автором множества либеральных книг об Италии. Стендаля перевели в порт Чивита-Веккью, недалеко от Рима, где он и прослужил до конца своих дней.

Это было очень скучное место - ни общества, ни следов античности, и Стендаль старался почаще ездить в Рим. Впрочем, и римские салоны не имели тех интересов, остроумия и образованности, которыми блистали французы. Не имея возможности полноценного общения, Стендаль не мог и писать - в Италии он не закончил ни единого начатого произведения. Творчество спасали только длительные отпуска, которые писатель проводил в Париже, где писал очень много и очень плодотворно. В 1832 году он принялся за мемуары, названные «Воспоминаниями эгоиста», но бросил после первой сотни страниц. Лишь через три года он снова вернулся к этой идее и начал автобиографию «Жизнь Анри Брюлара», которую, впрочем, тоже довел лишь до событий своей юности.

Примерно в 1833 году Стендаль обнаружил на чердаке одного из римских палаццо старые рукописи, в которых изложены были истории криминального характера - любовные истории высокопоставленных священнослужителей, преступления князей, дела о грабежах и убийствах. Добравшись до Парижа, писатель решился обработать и издать эти свидетельства о нравах трехсотлетней давности, и появились «Итальянские хроники», практически лишенные рассуждений и полные захватывающего действия, - лучшие образцы европейских новелл.

В 1834 году Стендаль начал роман, которому придумал едва не десяток названий. Наиболее признанное из них - «Люсен Левьен». Однако последняя часть романа осталась ненаписанной - возможно потому, что речь там должна была идти о французском посольстве и Риме, а будучи консулом, писатель не мог себе позволить свободно говорить об Италии.

Последний его роман «Пармская обитель» увидел свет в 1839 году. Он создавался с огромным подъемом, во время парижского отпуска, и охватил всю панораму исторического развития Италии с 1800 года до 1838. Написана «Пармская обитель» была всего за месяц, в основном путем диктовки писцу, потому что рука писателя не успевала за рвущейся на бумагу мыслью. После выхода романа Стендаль прочел о себе статью Бальзака, отозвавшегося о «Пармской обители» с большим восторгом, но не преминувшего дать множество советов по исправлению книги. Попытавшись воспользоваться этими советами и переделать книгу, Стендаль быстро понял, что, восприняв критику Бальзака, пойдет вразрез с собственными убеждениями и всем замыслом книги. Его ответное письмо Бальзаку, по всей видимости, не достигло адресата, но представляет немалый литературный интерес.

Во время этой несостоявшейся переписки Стендалю уже было пятьдесят семь лет, и он давно мучился подагрой, но не желал поддаваться болезни. Следил за своей внешностью, очень много работал над новым романом. В 1841 году он снова получил отпуск и уехал в Париж. Там, вечером 22 марта следующего года, Стендаль потерял сознание на улице. Это событие оказалось уже вторым апоплексическим ударом, и его писатель уже не пережил.

Стендаль скончался следующим утром, 23 марта 1842 года. Похороны его состоялись на Монмартрском кладбище, в присутствии всего лишь нескольких друзей. Тогда его смерть не восприняли как серьезную утрату для литературы - слава пришла к Стендалю позже. Только спустя несколько лет его произведения издали полностью, вместе с перепиской и статьями для журналов, после чего этот французский писатель стал одним из крупнейших представителей европейской литературы.

Ф. Стендаль. Биография (кратко) этого человека будет представлена вашему вниманию ниже.

Общие сведения

Французский писатель Анри Мари Бейль (настоящее имя) родился в г. Гренобле на юге Франции в 1783 г. Его семья была обеспеченной, отец адвокат местного парламента. К сожалению, мальчик в 7 лет лишился матери и его воспитанием занялись отец с теткой. Траур по умершей жене был настолько сильным, что отец с головой ушел в религию, став крайне набожным человеком.

С отцом у Анри отношения не ладились. А дед по материнской линии, врач и сторонник просвещения, стал близким человеком, привил будущему писателю любовь к литературе. Дед Анри Ганьон лично встречался с Вольтером. Именно он познакомил будущего писателя с работами Дидро, Вольтера, Гельвиниция, заложил основу образования, мировоззрения и отвращение к религии. Характер Ф.Стендаля отличался чувственностью и импульсивностью, самовлюбленностью и критичностью, отсутствием дисциплины.

Образование и военная служба

Начальное образование Анри получил в местной Гренобльской школе, проучившись в ней всего три года. Интересовался философией и логикой, историей искусств и математикой. В 16 лет юноша поехал в Париж поступать в Политехническую школу, чтобы стать военным инженером или артиллерийским офицером.

Но вихрь происходящих в стране событий изменил его планы. После событий Революции он записывается в армию Наполеона, в драгунский полк. Вскоре уходит со службы и занимается в Париже самообразованием. В центре его внимания: литература, философия и английский язык. Будущий писатель в дневниках того времени пишет о своем желании стать драматургом.

После непродолжительной службы в Марселе, куда он отправился вслед за актрисой, в которую влюбился, поступает военным чиновником в армию.

Стендаль, биография которого насыщена интересными фактами, участвовал в военных походах Наполеона в Германии, Австрии, Италии и России. В походах он записывает свои размышления о музыке и живописи. В составе наполеоновской армии стал очевидцем Бородинского сражения и пожара в Москве. Прошел Оршу и Смоленск, был на Вязьме. События военной компании в России поразили его патриотизмом и величием русского народа.

Поездка в Италию

Поражение Бонапарта и восстановление власти Бурбонов, к которым у него было негативное отношение, вынуждают Стендаля выйти в отставку и следующие 7 лет провести в итальянском Милане. Писатель влюбляется в Италию, ее язык, оперу, живопись и женщин. Италия стала для Стендаля второй родиной, сюда он переселяет своих героев. Темперамент итальянцев он считал естественным, не похожим на французский. В Милане Стендаль познакомился с поэтом Байроном

Фредерик Стендаль, биография которого была весьма печальной, в Италии начинает литературное творчество и издает первые книги: «Жизнеописание Гайдна, Моцарта и Метастазио» (1815) и «История живописи в Италии» (1817).

В Италии начинается движение республиканцев-карбонариев, которых Стендаль поддерживает и финансирует. Но в 1820 г. его друзья карбонарии попадают под преследование, и ему пришлось уехать во Францию.

Жизнь в Париже

Зарабатывать на жизнь писатель Стендаль, биография которого была очень не простой, стал работой в газетах и журналах.

Но власти Парижа уже были осведомлены о его знакомствах. Печататься пришлось в английских и французских журналах без подписи автора.

Двадцатые годы XIX в. отмечены активным творчеством и публикациями.

Выходит в свет книга «Трактат о любви», памфлеты «Расин и Шекспир», первый роман «Арманс» и новелла «Ванина Ванини». Издатели предлагают издать путеводитель по Риму, так появляется книга «Прогулки по Риму».

Стендаль роман «Красное и черное» показал миру в 1830 г. Время действия романа совпадает с эпохой реставрации, в которую жил автор. А основу для сюжета Стендаль прочитал в газете, в колонке криминальной хроники.

Несмотря на плодотворную работу, психологическое и материальное состояние Стендаля оставляют желать лучшего. У него нет стабильного заработка, преследуют мысли о суициде. Писатель пишет несколько завещаний.

Дипломатическая и творческая работа

Политические изменения во Франции в 1830 г. позволяют Стендалю поступить на государственную службу. Он назначен послом в Италию, в Триесту, а позже - в Чивита-Веккию. На консульской работе он и закончит свою жизнь.

Рутинная, однообразная работа и проживание маленьком портовом городке навевали на Фредерика скуку и одиночество. Чтобы развлечься, он стал путешествовать по Италии, ездить в Рим.

Проживая в Италии, Фредерик Стендаль продолжает литературную деятельность. В 1832-1834 гг. написаны «Воспоминания эгоиста» и роман «Люсьен Левен». Автобиографический роман «Жизнь Анри Брюлара» выходит в 1836 г.

Период 1836-1839 гг. Ф. Стендаль проводит в Париже, в длительном отпуске. Здесь он пишет «Записки туриста», изданные в Париже в 1838 г., и последнюю законченную книгу «Пармская обитель».

Последние годы жизни и творчества

Незадолго до смерти писатель смог вернуться в Париж, выхлопотав себе отпуск в ведомстве. В это время он уже был тяжело болен и слаб, что с трудом мог писать, и потому диктовал свои тексты.

Мрачное настроение не покидало Ф. Стендаля. Он думает о смерти и предвидит, что может умереть на улице.

Так и случилось. В марте 1842 г. писатель совершал прогулку, когда его сразил апоплексический удар. Он упал посреди улицы и спустя несколько часов умер.

Гроб с телом непризнанного гения пришли проводить лишь трое его друзей.

Французские газеты сообщили лишь о погребении на Монмартре «неизвестного немецкого стихотворца».

Надгробная плита Стендаля, по его просьбе в знак любви к Италии, содержит короткую надпись: «Анри Бейль. Миланец. Жил, писал, любил».

Отношение к религии и формирование взглядов

В детстве Стендаля воспитывал иезуит Райян. После занятий с ним и чтений Библии, Анри возненавидел священнослужителей и религию и на всю жизнь остался атеистом.

Ему чужда мораль аскетизма и покорности. По мнению писателя, лицемерие охватило французское общество. Никто не верит в догмы католической церкви, но вынужден принимать личину верующего. Полное овладение церкви умами французов является ни чем иным, как проявлением деспотизма.

Отец писателя был самодовольным буржуа, а мир Стендаля формировался на противоположных взглядах. Основой была свободная личность, со своими особыми чувствами, характером и мечтами, не признающая установившихся понятий долга и пристойности.

Писатель жил в эпоху перемен, наблюдал и сам участвовал. Кумиром того поколения был Наполеон Бонапарт. Жажда сильных переживаний и энергия действия составляли атмосферу эпохи. Стендаль восхищался талантом и отвагой Наполеона, что повлияло на его мировоззрение. Характеры литературных героев Стендаля изображены в соответствии с духом эпохи.

Любовь в жизни писателя

В Италии, в свою первую поездку, Фредерик Стендаль встретил свою безнадежную и трагическую любовь - Матильду Висконти, жену польского генерала Дембовского. Она рано умерла, но успела оставить след в его жизни и память, которую он пронес через всю жизнь.

В своем дневнике Стендаль написал, что в его жизни было 12 имен женщин, которые он хотел бы назвать.

Признание таланта

«Литературная слава - лотерея», - говорил писатель. Биография и творчество Стендаля не были интересными его современникам. Должная оценка и понимание пришли спустя 100 лет, в XX веке. Да он и сам отмечал, что пишет для малого числа счастливцев.

На фоне знаменитости Бальзака в 1840 г., интересная биография Стендаля была не известна, его не было в списке французских писателей.

Прилежные сочинители того времени, сейчас благополучно забытые, издавались десятками тысяч экземпляров. «Трактат о любви» Ф. Стендаля продали лишь в 20 экземплярах. По этому поводу автор шутил, называя книгу «святыней», потому что мало кто смеет к ней прикоснуться. Знаковый роман «Красное и черное» издавался только 1 раз. Критики сочли романы Стендаля не заслуживающими внимания, а героев безжизненными автоматами.

По-видимому, причина кроется в несоответствии существовавших стереотипов в литературе с жанром его творчества. Пристрастие к личностям с абсолютным авторитетом, подобным Наполеону, противоречило правилам того времени.

Отсутствие признания при жизни не помешало Ф. Стендалю войти в число величайших новеллистов своего времени.

Свой литературный псевдоним Анри Бейль взял по названию города Stendhal в Германии. В этом городе родился знаменитый искусствовед Винкельман, живший в XVIII веке, идеи которого оказали влияние на немецких романтиков.

Свою профессию Ф.Стендаль называл: «Наблюдение за поведением человеческого сердца».

В январе 1835 г. Стендаль был награжден орденом Почетного легиона.

Название романа «Красное и черное» символично и спорно, дискуссии в среде ученых и литературоведов не прекращаются. По одной из версий, красное - цвет революционной эпохи, в которую выпало жить автору, а черное - символ реакции. Другие сравнивают красное и черное со случаем, определяющим судьбу человека. А третьи усматривают в сочетании цветов проблему выбора главного героя Жюльена. Быть военным (красное), как при Империи или священником (черное), что более почетно во время Реставрации. Союз красного и черного - это не только контраст, противоположность, а еще сходство, взаимный переход одного в другое, конфликт и смежность жизни и смерти.

Оценка творчества Ф. Стендаля

Сам Фредерик Стендаль, краткая биография которого была поведана в статье, причислял себя к романтикам, в своих произведениях ставил на первое место внутренний мир и переживания героев. Но внутренний мир основывался на четком анализе, осмыслении социальной жизни, реалистическом мышлении.

В своем отношении к жизни, что нашло отражение в творчестве, Стендаль проверял все события и понятия личным опытом, а опыт произрастает из наших личных чувств и переживаний. Единственным источником познания, считал он, являются наши ощущения, следовательно, не может быть морали с ним не связанной.

Движущая сила и мощный стимул поведения героев кроется в жажде славы и засуженного одобрения.

Создатель жанра реалистично-психологического романа - Фредерик Стендаль, использовал в своих романах тему противопоставления молодых и старых героев, где молодость и энергия выступают против тупости и деспотичности. Главные, любимые герои его романов вступают в конфликт с обществом господствующей буржуазии и победившего «чистогана». Грубая социальная среда, исполненная косных взглядов и привычек, препятствует развитию независимой мысли и свободной личности.

Писателя относят к передовым и ранним практикам реализма.

Творчество Ф. Стендаля имеет два основных тематических направления:

1. Италия и книги об искусстве.
2. Описание французской действительности в то время, которое он жил, после Французской Революции.

История жизни
Литературная слава - это лотерея. Я вытягиваю билет с выигрышным номером. Этот номер 1935," - написал Стендаль в своем автобиографическом романе "Жизнь Анри Брюляра". Его "билет" действительно выиграл. Труды этого французского писателя девятнадцатого столетия, который создавал свои произведения, как он сам говорил, лишь для "небольшого числа счастливцев ", действительно были по достоинству оценены лишь в двадцатом веке, а не его современниками. Однажды кто-то спросил Стендаля, какая у него профессия. Стендаль ответил так: "Наблюдать за поведением человеческого сердца". Предметом его наблюдений часто становилось его собственное сердце. Его поведение он страстно и точно описал в своих литературных произведениях и дневниках.
Стендаль был застенчив, частично, вероятно, и из-за своей внешности. У него была сияющая улыбка и красивые руки, но он рано потерял почти все свои волосы, из-за чего вынужден был постоянно прикрывать свою лысину, выбрав для этой цели какой-то лиловый парик. У него был большой нос, толстые щеки и короткие ноги. Позже у него появился довольно большой живот. Однажды он сказал, что хотел бы быть высоким светловолосым немцем. Компенсацией его не располагающей к себе внешности служил его острый ум и великолепное чувство юмора. "Я скорее буду хамелеоном, чем быком", - таков был его девиз. Анри Мари Бейль и был настоящим хамелеоном, скрывающимся под более чем двумя сотнями литературных псевдонимов, одним из которых был Стендаль. Язык его литературных произведений был, напротив, прочным и прямым.
В 16-летнем возрасте Стендаль покинул свой родной Гренобль и уехал в Париж, чтобы учиться там в Политехнической школе. В Париже, однако, вместо того, чтобы записаться в школу и начать там учебу, он жил на чердаке какого-то дома, а днем рыскал по улицам города в надежде найти какую-нибудь даму или девицу, которой понадобится его помощь. Именно он, впрочем, и стал тем человеком, которого пришлось спасать. Спас его дальний родственник Ноэль Дарю, который нашел тяжело больного юношу, дал ему комнату в своем парижском доме и подыскал для него работу секретаря в министерстве по военным делам. В 1800 году Стендаль отправился в Италию, где вступил в наполеоновскую армию. Италия произвела на него незабываемое впечатление. Он влюбился в эту страну и пронес это чувство до конца своей жизни. До 1814 года он с небольшими перерывами служил в армии. В 1812 году был с Наполеоном во время отступления французской армии из Москвы. Война вызывала в Стендале чувство отвращения. По возвращении в Париж Стендаль, страдающий от безответной любви к прекрасной итальянке, подумывал о самоубийстве, но потом с головой ушел в литературную деятельность. В 1828 году австрийская полиция выслала его из Милана, обвинив в подрывной деятельности, но великодушный Стендаль, тем не менее, напечатал в следующем году свой "Римский дневник", выразив в нем свою любовь к Италии. В 1831 году он принял предложение стать консулом в папской провинции в Сивитавеккии на севере Италии. Там он остро страдал от скуки и интеллектуальной изоляции. На протяжении всех семи лет службы консулом его официальные обязанности были весьма необременительными. В эти годы он начал работу над тремя романами, но ни один из них так и не был дописан до конца. Он умер от удара в возрасте 59 лет. На надгробье, как он и просил, были высечены слова: "Анри Бейль, миланец, жил, писал, любил". Подходящая эпитафия для создателя "бейлизма", метода развития и совершенствования чувств и ума, вся суть которого выражена в следующей формуле: счастье = любовь + работа.
Многие из женщин, которых любил Стендаль, были для него недостижимы, включая и самую первую из них. Он написал: "Я всегда хотел покрыть поцелуями свою мать и хотел, чтобы при этом на ней не было никакой одежды... Я всегда хотел покрыть поцелуями ее грудь". Она умерла, когда ему было 7 лет. Стендаля всегда возбуждали картины, на которых были изображены обнаженные женщины, музыкальные произведения и природа. Однажды, разглядывая картину, на которой были изображены купающиеся обнаженные девушки, Стендаль мечтательно произнес: "Как бы я хотел купаться вот там, с такими прекрасными женщинами!"
Женщины, которых любил Стендаль, часто оказывались замужними дамами и отказывались с ним спать. Даже несмотря на отказ, Стендаль нередко продолжал преследовать их, хотя делал это как-то очень деликатно и застенчиво. Хотя Стендаль и не мог часто получить то, что хотел, у него была активная сексуальная жизнь. Первая интимная близость с женщиной произошла у него в Милане в 1800 году. Женщина эта, вероятно, была местной проституткой. Позже Стендаль написал: "... неистовство моей робости и моих ощущений просто стерло из моей памяти все мои воспоминания об этой встрече". Это не помешало Стендалю, тем не менее, навсегда запомнить эту встречу, поскольку начавшаяся после нее венерическая болезнь, вероятнее всего, сифилис, преследовала его до последних дней жизни. Весной 1806 года он отметил в своем дневнике обстоятельства, при которых произошел его очередной сексуальный контакт. Его партнершей на сей раз оказалась молодая служанка, а местом действия стал подъезд какого-то дома. После этого он проводил ее домой, где они продолжили заниматься сексом. Покинул он ее комнату только утром, причем, уходя, "стыдился и презирал самого себя".
Сексуальные возможности Стендаля всегда сильно зависели от состояния его ума. Одну свою сексуальную неудачу (за которой утром последовала победа), он объяснил так: "Мой мозг был перевозбужден настолько, что мое тело просто не смогло быть великолепным". Летом 1821 года, находясь в состоянии глубокой депрессии, Стендаль попал на вечеринку к одному из своих знакомых. Гости состояли, в основном, из молодых мужчин и проституток. Вечеринка переросла в оргию, и Стендаль оказался с проституткой по имени Александрина. Он потерпел, по его словам, "полное фиаско", испытав в тот вечер приступ полной импотенции. Александрина тут же рассказала о его импотенции всей компании, и эта история еще долго гуляла по всему Парижу. Главным героем одного из романов Стендаля является импотент. В то же время в дневнике Стендаля есть запись о том, что он был сексуально близок со своей партнершей семь раз за один вечер. В 50-летнем возрасте он написал о том, что его сексуальные страсти улеглись, и теперь "спокойно может прожить две или даже три недели без женщины". Стендаль, вне всякого сомнения, был абсолютно гетеросексуален. Однажды, тем не менее, ему очень понравился русский офицер, который сидел рядом с ним в театре. Стендаль сделал такую запись в дневнике: "Если бы я был женщиной, этот прекрасный офицер зажег бы во мне самую пламенную страсть".
Стендаль умер холостяком.
В 1835 году на берегу озера Альбано около Рима Стендаль написал на песке инициалы женщин, которых он по-настоящему любил в своей жизни. Он вспомнил все "глупости и необдуманные поступки", которые они заставляли его совершать, и отметил, что не со всеми из них он был сексуально близок. Одну из них он любил так, что даже дважды написал ее инициалы. Вот эти женщины, в том порядке, в каком упомянул их сам Стендаль.
В. - Вирджини Кюльби, высокая, замужняя актриса, которой он восхищался издалека в Гренобле, когда был еще подростком. Однажды он гулял по парку и вдруг увидел, что Вирджини идет по дорожке прямо ему навстречу. Он развернулся и убежал, поскольку был "обожжен" ее близостью. Он не разговаривал с ней ни разу в жизни.
А.а и Апг. - Анджела Пьетрагруа ("Джина"), замужняя миланка, с которой он познакомился в этом городе в 1800 году. Он был слишком застенчив, чтобы признаться ей в любви. В 1811 году, когда он опять оказался в Италии, он долго ухаживал за ней, прежде чем они оказались, наконец, вместе в постели. Чтобы отметить это событие, Стендаль украсил свои подтяжки надписью "АП 22 сентября 1811", а в дневнике написал: "Мне кажется, что чистое совершенное наслаждение можно получить только от близости: первый раз - это победа; три следующих раза - это уже близость". Их роман изобиловал ссорами, подаваемыми друг другу сигналами (полураскрытые окна, например) и всевозможными трудностями и преградами (в соседней спальне, к примеру, спали две монашки). Однажды он наблюдал через замочную скважину за тем, как Джина занималась в постели любовью с другим мужчиной. Она, естественно, и не догадывалась, что за ней наблюдают. Поведение Джины и ее любовника в постели напомнило Стендалю о "пляшущих марионетках". Вначале это событие лишь рассмешило его, но затем, правда, сильно огорчило. Вскоре они с Джиной расстались. Во время последнего разговора, пишет Стендаль, "Джина вцепилась в мою одежду и упала передо мной на колени. Так, как в тот день, она меня точно никогда не любила". Ад. - Адель Ребюффель, с которой он познакомился во время романа с ее матерью. Ей было тогда 12 лет. Стендаль преследовал Адель на протяжении 4 лет. Самым большим его сексуальным успехом с девочкой было то, что однажды он положил ей руку на грудь.
М. - Мелани Гилберт (которую все звали Луазон), актриса, с которой он жил в Марселе с лета 1805 года до весны 1806 года. Впервые он увидел ее, когда она купалась в реке обнаженной, совсем как на тех картинках, которые столь сильно возбуждали его еще в детстве. Когда они расстались, и Мелани вернулась в Париж, Стендаль написал: "Я страстно желал, чтобы меня любила эта меланхоличная и стройная женщина. Она действительно любила меня, но это не принесло мне продолжительного счастья".
Ми. - "Минетта", или Вильгельмина фон Гришхайм, дочь прусского генерала, ответила резким отказом на все ухаживания Стендаля.
Ал. - Анжелина Берейтер, оперная певица. С ней у Стендаля был роман, продолжавшийся три года, во время которого она учила его исполнять арии из различных опер. Иногда за одну ночь она испытывала девять оргазмов, но Стендаль позже пожаловался, что физическое наслаждение, которое они испытывали, украло у него "большую часть его воображения". В дневнике он признался, что никогда ее не любил.
Ана. - Александрина Дарю, жена его кузена Пьера. Александрина тоже не ответила взаимностью на знаки внимания, которые он ей оказывал (он, например, у нее на глазах ласкал ее перчатки так, как если бы они были ее руками).
Мда. - Матильда Висконтини Дембовски, которую Стендаль безответно любил с 1818 года по 1821 год, сочувствовала революционному движению в Милане. Ради нее он перестал встречаться с другими женщинами, то есть, почти перестал, поскольку в 1819 году сумел-таки перенести очередную венерическую болезнь. Она вдохновила его на создание его "научной" книги о любви с подходящим названием "О любви". В этой книге Стендаль объяснил свою теорию "кристаллизации", которая заключалась в том, что любовь может стать такой сильной, что превращает любимую (или любимого) в совершенное существо. За 10 лет после публикации было продано 17 экземпляров этой книги.
К. - Графиня Клементина Кюрьяль, 36-летняя замужняя дама, познакомилась со Стендалем, когда ему было 41 год. Однажды ему пришлось провести три дня на чердаке. Клементина приносила ему пищу и выносила его ночной горшок. Там же, на чердаке, они занимались сексом. В 1826 году она влюбилась в другого, и их роман на этом закончился, что было для Стендаля тяжелым ударом. Когда ей было 47 лет, Стендаль попытался возобновить их роман, но Клементина отказалась от его ухаживаний, заявив: "Как это Вы можете любить меня в моем-то возрасте?"
Дж. - В 1830 году Стендаля попыталась соблазнить 19-летняя аристократка-девственница Джулия Риньери, сказав ему: "Я полностью отдаю себе отчет в том, что Вы старый и некрасивый". После этих слов она поцеловала его. Несколько месяцев Стендаль колебался, а затем все же переспал с ней. В том же году он предложил ей стать его женой, но она ответила на его предложение отказом.
Ар. - Альберта де Рюбампре была остроумной, немного сумасшедшей замужней женщиной. Она также увлекалась оккультизмом. Их роман продолжался полгода. Стендаль отметил в дневнике, что любил ее "максимум месяц". После его смерти Альберта не раз пыталась вызвать во время ческих сеансов дух "бедного Анри".
В дневнике Стендаля есть запись, в которой некоторые слова опущены и заменены многоточием. Запись сделана 1 августа 1801 года. Вот она: "Как и многие другие, я часто бываю смущен, когда приходится... благородную даму в первый раз. Вот очень простой способ. Когда она ложится, Вы начинаете ее целовать, ласкать и т.д., ей это начинает нравится. И все же, может быть, по привычке, она продолжает обороняться. Затем, так, чтобы она не поняла сразу, для чего Вы это делаете, Вы должны слегка придавить своим левым локтем ее шею под подбородком, как если бы Вы собирались ее задушить. Первым же ее движением будет то, что она схватит Вас за руку, чтобы защититься. Вы в это время берете свой... между указательным и средним пальцами Вашей правой руки и спокойно вставляете его в... Очень важно надежно замаскировать решающее движение левого локтя каким-нибудь нежным хныканьем..."

(23.01.1783 - 23.03.1842)

Уделом Стендаля была посмертная слава. Его друг и душеприказчик Ромен Коломб в 1850-е годы предпринял полное издание его произведений, включая журнальные статьи и переписку. С этого времени Стендаль вошел во французскую литературу как один из самых крупных ее представителей.

Школа французских реалистов 50-х годов признала его вместе с Бальзаком своим учителем; И.Тэн, один из вдохновителей французского натурализма, написал о нем восторженную статью (1864); Э.Золя считал его представителем нового романа, в котором человек изучен в глубокой связи его с общественной средой. Началось научное изучение Стендаля, главным образом его биографии. В 1880-егоды появляются в свет его автобиографические произведения, черновые наброски, незаконченные повести, которые Р.Коломб не включил в свое издание. Уже в XIX веке его романы переводятся на многие языки.

В России Стендаля оценили очень рано, раньше, чем на его родине. На "Красное и черное" обратили внимание А.С.Пушкин и некоторые его современники. Весьма положительно отозвался о нем Л.Толстой, которого особенно поразили военные сцены "Пармского монастыря". Горький считал его одним из крупнейших мастеров европейского романа. В Советской России были переведены на русский язык все произведения Стендаля, вплоть до незаконченных отрывков, а его романы и новеллы переиздавались десятки раз. Основные его произведения переведены на многие другие языки стран бывшего СССР. Стендаль у нас, несомненно, является одним из самых любимых иностранных писателей.

Анри Мари Бейль родился на юге Франции, в городе Гренобле. Отец Стендаля, Шерюбен Бейль, адвокат при местном парламенте, и дед, Анри Ганьон, врач и общественный деятель, как и большая часть французской интеллигенции XVIII века, были увлечены идеями Просвещения. Отец имел в своей библиотеке "большую энциклопедию наук и искусств" составленную Дидро и Д-Аламбером, и увлекался Жан-Жаком Руссо. Дед был поклонником Вольтера и убежденным вольтерьянцем. Но с началом Французской революции (1789) их взгляды сильно изменились. Семья обладала достатком, и углубления революции испугало ее. Отцу Стендаля пришлось даже скрываться, и он оказался на стороне старого режима.

После смерти матери Стендаля семья надолго облеклась в траур. Отец и дед впали в набожность, и воспитание мальчика было передано священнику, скрывавшемуся под гостеприимной кровлей Бейлей. Этот священник, аббат Ральян, о котором Стендаль с возмущением вспоминал в своих мемуарах, тщетно старался привить своему воспитаннику религиозные взгляды.

В 1796 году Стендаль поступил в открывшуюся в Гренобле Центральную школу. Задачей этих школ, учрежденных в некоторых провинциальных городах, было ввести в республике государственное и светское обучение, чтобы заменить им прежнее - частное и религиозное. Они должны были вооружить молодое поколение полезными знаниями и идеологией, соответствующей интересам складывающегося буржуазного государства. В Центральной школе Стендаль увлекся математикой и по окончании курса был отправлен в Париж для поступления в Политехническую школу, готовившую военных инженеров и артиллерийских офицеров.

Но в Политехническую школу он так и не поступил. Он приехал в Париж через несколько дней после переворота 18 брюмера, когда молодой генерал Бонапарт захватил власть в свои руки и объявил себя первым консулом. Тотчас же начались приготовления к походу в Италию, где вновь восторжествовала реакция и установилось австрийское владычество. Стендаль был зачислен сублейтенантом в драгунский полк и отправился к месту службы в Италию. В армии он прослужил больше двух лет, однако, ему не пришлось участвовать ни в одном сражении. Затем он подал в отставку и 1802 году вернулся в Париж с тайным намерением стать писателем.

Почти три года Стендаль прожил в Париже, упорно изучая философию, литературу и английский язык. В сущности, только здесь он получает свое первое настоящее образование. Он знакомится с современной французской сенсуалистической и материалистической философией и становится убежденным врагом церкви и всякой мистики вообще. В то время когда Бонапарт готовил себе императорский престол, Стендаль на всю жизнь возненавидел монархию. В 1799 году, во время переворота 18 брюмера, он был доволен тем, что генерал Бонапарт "стал королем Франции"; в 1804 году коронация Наполеона, ради которой в Париж прибыл папа римский, кажется Стендалю очевидным "союзом всех обманщиков".

Между тем приходилось думать о заработке. Множество начатых Стендалем комедий остались незаконченными, и он решил добывать средства к существованию коммерцией. Прослужив около года в каком-то торговом предприятии в Марселе и почувствовав навсегда отвращение к торговле, он решил вернуться на военную службу. В 1805 году опять начались непрерывные войны с европейской коалицией, и Стендаль был зачислен в интендантство. С этого времени он непрерывно разъезжает по Европе вслед за армией Наполеона. В 1806 году он вступает вместе с французскими войсками в Берлин, в 1809-м - в Вену. В 1811 году он проводит отпуск в Италии, где задумывает свою книгу "История живописи в Италии". В 1812 году Стендаль по собственному желанию отправляется в армию, уже вторгшуюся в Россию, вступает в Москву, видит пожар древней русской столицы и бежит вместе с остатками войска во Францию, надолго сохранив воспоминания о героическом сопротивлении русских войск и доблести русского народа. 1814 году он присутствует при занятиях русскими войсками Парижа и, получив отставку, уезжает в Италию, находившуюся тогда под австрийским гнетом.

Он поселяется в Милане, в городе, полюбившемся еще в 1800 году, и живет здесь почти безвыездно около семи лет. Как наполеоновский офицер в отставке, получает половинную пенсию, которая позволяет ему кое-как просуществовать в Милане, но недостаточна для жизни в Париже.

В Италии Стендаль печатает свое первое произведение - три биографии: "Жизнеописание Гайдна, Моцарта и Метастазио" (1814).

В 1814 году Стендаль впервые знакомится с романтическим движением в Германии, главным образом по книге А.В.Шлегеля "Курс драматической литературы", только что переведенной на французский язык. Принимая мысль Шлегеля о необходимости решительной литературной реформы и борьбы с классицизмом ради более свободного и более современного искусства, он, однако, не сочувствует религиозно-мистическим тенденциям немецкого романтизма и не может согласиться со Шлегелем в его критике всей французской литературы и просвещения. Уже с1816 года Стендаль увлекается поэмами Байрона, в которых видит выражение современных общественных интересов и социального протеста. Итальянский романтизм, возникающий приблизительно в это же время и тесно связанный с итальянским национально-освободительным движением, вызывает его горячие симпатии. Все это получило сое отражение в следующей книге Стендаля - "История живописи в Италии" (1817), в которой он наиболее полно изложил свои эстетические взгляды.

Одновременно Стендаль печатает книгу "Рим, Неаполь и Флоренция" (1817), в которой пытается характеризовать Италию, ее политическое положение, нравы, культуру и итальянский национальный характер. Чтобы сделать эту картину целой страны яркой и убедительной, он набрасывает живые сценки современного быта и пересказывает исторические эпизоды, обнаруживая блестящий талант повествователя.

С 1820 года начались преследование итальянских карбонариев. Некоторые итальянские знакомые Стендаля были арестованы и заключены в австрийские тюрьмы. В Милане царил террор. Стендаль решил вернуться в Париж. В июне 1821 года он прибыл на родину и сразу погрузился в атмосферу бурной политической и литературной борьбы.

В это время во Франции вновь с необычайной силой началась реакция. Преданное королю министерство Виллеля проводило мероприятия, глубоко возмущавшие либералов. Пользуясь куцыми "свободами", представляемыми конституцией, либералы вели борьбу в палатах, в печатях, на сценах театров. В оппозицию переходили деятели и органы печати, еще недавно верные королю. В 1827 году после выборов, давших большинство либералам, правительство Виллеля ушло в отставку. Но Карл X не хотел уступать и решил совершить государственный переворот, чтобы полностью восстановить абсолютизм. В результате чего в Париже вспыхнула революция, сбросившая за три дня старую монархию.

Стендаль остро интересовался происходившей во Франции политической борьбой. Реставрация Бурбонов вызвала его негодование. Приехав в Париж, он открыто принял участие в борьбе либералов с реакцией.

В Париже жизнь была дороже, чем в Милане, и Стендаль должен был ради заработка заниматься поденной литературой: писать мелкие статьи для французских и английских журналов. Он едва находил время для того, чтобы писать роман.

Первым его произведением, напечатанным после возвращения в Париж, была книга "О любви" (1822). Книга эта представляет собою психологический трактат, в котором Стендаль пытался характеризовать различные виды любви, распространенные в тех или иных классах общества и в различные исторические эпохи.

Во время реставрации во Франции шел спор между классиками и романтиками. Стендаль принимал участие в этих спорах, напечатав две брошюры "Расин и Шекспир" (1823 и 1825). Брошюры обратили на себя внимание литературных кругов и сыграли свою роль в борьбе двух литературных направлений.

В 1826 году Стендаль писал свой первый роман - "Арманс"(1827), где изображает современную Францию, ее "высший свет", праздную, ограниченную в интересах, думающую только о своих выгодах аристократию. Однако и это произведение Стендаля несмотря на свои художественные достоинства, не привлекло внимание читателей.

То был один из самых трудных периодов в жизни Стендаля. Политическое состояние страны повергло его в уныние, материальное положение весьма трудное: работа в английских журналах прекратилась, а книги не давали почти никакого заработка. Личные дела приводили его в отчаяние. В это время ему предложили составить путеводитель по Риму. Стендаль с радостью согласился и за короткий срок написал книгу "Прогулки по Риму" (1829) - в форме рассказа о путешествии в Италию небольшой группы французских туристов.

Впечатления от современного Рима легли в основу повести Стендаля "Ванина Ванини, или некоторые подробности относительно последней венты карбонариев, раскрытой в Папской области". Повесть вышла в свет в 1829 году.

В том же году Стендаль начал писать свой роман "Красное и черное", который сделал его имя бессмертным. Роман вышел в свет в ноябре 1830 года с датой "1831". В это время Стендаля уже не было во Франции.

В среде зажиточной буржуазии господствует корысть и желание подражать высшим классам, - самобытные и политические нравы можно найти только среди народа. Страсти можно заметить, только когда они прорываются в каком либо поступке, караемом законом. Вот почему в глазах Стендаля "Судебная газета" является важным документом для изучения современного общества. Интересующую его проблему он нашел в этой газете. Так возникло одно из лучших произведений Стендаля: "Красное и черное". В подзаголовке романа стоит "Хроника XIX века". Под этим "веком" следует понимать период Реставрации, так как роман был начат и в основном написан до Июльской революции. Термин "Хроника" обозначает здесь правдивое повествование об обществе эпохи Реставрации.

Замечательно характеризовал этот роман М.Горький: "Стендаль был первым литератором, который почти на другой день после победы буржуазии начал проницательно и ярко изображать признаки неизбежности внутреннего социального разложения буржуазии и ее туповатую близорукость".

28 июля 1830 года, в день Июльской революции, Стендаль с восторгом увидел на улицах Парижа трехцветное знамя. В истории Франции наступила новая эра: к власти пришла крупная финансовая буржуазия. Стендаль быстро разгадал в новом короле Луи-Филиппе обманщика и душителя свободы, а прежних либералов примкнувшим к Июльской монархии, считал ренегатами. Тем не менее, он стал хлопотать государственной службе и вскоре стал консулом Франции в Италии, сперва в Триест, а потом в Чивита-Веккию, морской порт поблизости с Римом. В этой должности Стендаль оставался вплоть до своей смерти. Большую часть года он проводил в Риме и часто уезжал в Париж.

В 1832 году он начал свои мемуары о пребывании в Париже с 1821 по 1830 год - "Воспоминание эготиста", в 1835 - 1836-м - обширную автобиографию, доведенную только до 1800 года - "Жизнь Анри Брюлара". В 1834 году Стендаль написал несколько глав романа "Люсьен Левен", который также остался незаконченным. В это же время он заинтересовался случайно найденными им старыми итальянским хрониками, которые решил обработать в небольшие повести. Но и этот замысел получил осуществление только через несколько лет: первая хроника "Виттория Аккорамбони", появилась в 1837 году.

Во время длительного отпуска в Париже Стендаль напечатал "Записки туриста" - книгу о своих путешествия по Франции, а еще через год вышел в свет роман "Пармский монастырь", в котором отразилось его великолепное знание Италии (1839). Это было последнее напечатанное им произведение. Роман, над которым он работал последние годы своей жизни, "Ламьель", остался незаконченным и был издан через много лет после его смерти.

Мировоззрение Стендаля в общих своих чертах сложилось уже в 1802 -1805 годы, когда он с великим увлечением читал французских философов XVIII века - Гельвеция, Гольбаха, Монтескье, а также их более или менее последовательных преемников - философа Дестюта де Траси, создателя науки о происхождении понятий, и Кабаниса, врача, доказывавшего, что психические процессы зависят от процессов физиологических.

Стендаль не верит в существование бога, в религиозные запреты и в загробную жизнь, отвергает аскетическую мораль и мораль покорности. Он стремится каждое понятие, которое встречает в жизни и в книгах, проверять данными опыта, личным анализом. На основе сенсуалистической философии он строит и свою этику, вернее, он заимствует ее у Гальвенция. Если существует лишь один источник познания - наши ощущения, то следует отвергнуть всякую мораль, не связанную с ощущением, не выросшую из него. Желание славы, заслуженного одобрения других, по мнению Стендаля, - один из самых сильных стимулов поведения человека.

Впоследствии взгляды Стендаля эволюционировали: некоторое безразличие к общественным вопросам, характерное для него в эпоху Империи, сменилось пылким интересом к ним. Под влиянием политических событий и либеральных теорий во время Реставрации Стендаль стал думать, что конституционная монархия является неизбежным этапом на пути от деспотизма Империи к Республике и т.д. Но при всем том политические взгляды Стендаля оставались неизменными.

Характерная особенность современного французского общества, полагал Стендаль, - лицемерие. В этом вина правительства. Это оно принуждает французов к лицемерию. Никто во Франции уже не верит в догмы католицизма, но всякий должен принимать вид верующего. Никто не сочувствует реакционной политике Бурбонов, но все должны ее приветствовать. Со школьной скамьи приучается лицемерить и видит в этом единственное средство существования и единственную возможность спокойно заниматься своим делом.

Стендаль был страстным ненавистником религии и особенно духовенства. Власть церкви над умами ему казалось самой страшной формой деспотизма. В своем романе "Красное и черное" он изобразил духовенство как общественную силу, борющуюся на стороне реакции. Он показал, как воспитывают будущих священников в семинарии, прививая им грубо утилитарные и эгоистические идеи и всеми средствами привлекая их на сторону правительства.

Воздействие творчества Стендаля на дальнейшее развитие литературы было широко и много образно. Причина этой мировой славы заключается в том, что Стендаль с необычайным проникновением вскрыл основные, ведущие черты современности, раздирающие его противоречия, борющиеся в ней силы, психологию сложного и беспокойного XIX столетия, все те особенности взаимоотношений человека и общества, которые были характерны не для одной только Франции.

С глубокой правдивостью, делающей его одним из крупнейших реалистов, он показал движение своей эпохи, освобождающейся от уз феодализма, от господства капиталистической верхушки, пробивающейся к еще смутным, но неизбежно влекущим демократическим идеалам. С каждым романом возрастал размах его изображений, и общественные противоречия представали в большой сложности и непримиримости.

Излюбленные герои Стендаля не могут принять те формы жизни, которые сложились в XIX веке в результате революции, приведшей к господству буржуазии. Они не могут примирится с тем обществом, в котором феодальные традиции уродливо сосчитались с восторжествовавшим "чистоганом". Проповедь независимости мысли, энергии, отвергающей нелепые запреты и традиции, героического начала, которое пытается пробиться к действию в косной и грубой среде, скрыто присутствует в этом революционном по своей природе, захватывающе правдивом творчестве.

Вот почему и теперь, через столько лет после смерти Стендаля, его произведения читают во всех странах миллионы людей, которым он помогает понимать жизнь, ценить правду и бороться за лучшее будущее. Вот почему и нашим читателем он признан как один из крупнейших художников XIX века, внесшим неоценимый вклад в мировую литературу.

СТЕНДАЛЬ (Анри Мари Бейль)

1783-1842

Творчество Стендаля представляет собой во многом отражение того, какое место в европейском обществе, в частности во французском, заняла периодическая печать уже в первой трети XIX века. Его роман «Красное и черное» (1831) имеет подзаголовок «Хроника XIX века». Однако это произведение писателя является более выражением его размышлений о судьбах родины и поколения, входящего в жизнь, на примере почти полувековой ее истории, нежели хроникой в полном смысле этого слова.

Особое место в этой истории, с ее значительными событиями и периодами (к примеру, революции и Империи) занимает пресса. Она стала самым обычным явлением в жизни провинциального городка, поэтому «пространное анонимное письмо», в котором господину Реналю «весьма подробно сообщали о том, что происходит у него в доме», он «получил из города вместе со своей газетой»1 (Пер. С. Боброва и Н. Богословской). Для нас представляет интерес то, что герой получил «свою» газету, значит, были те, которые он своими назвать не мог.

В третьей главе второй части романа есть эпизод, когда граф Норбер зашел в библиотеку «просмотреть газету, на случай, если вечером зайдет разговор о политике». Значит, газета была тем средством, которое позволяло быть в курсе политических событий и в случае необходимости поддержать соответствующий разговор. Этого мало, желание просмотреть газету привело к встрече графа с Жюльеном, о существовании которого «он уже успел позабыть», а встретив героя в библиотеке, граф «был с ним чрезвычайно любезен и предложил ему поехать кататься верхом» . Получается, что желание графа быть в курсе политических событий в данном случае делает газету одной из причин дальнейшего развития сюжета.

1 Стендаль. Красное и черное // Стендаль Красное и черное. Новеллы. М., Худож. лит., 1977. С. 127. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы.

Герои романа, в том числе и сам Жюльен Сорель, могут брать газету «для вида», чтобы скрыть свое волнение, как-то отвлечься.

Газеты уже обладали своим слогом, своими излюбленными оборотами речи, которые были хорошо известны людям, жившим во Франции в конце 20-х - начале 30-х годов XIX века. В момент особого напряжения в одной из дискуссий среди заговорщиков, в ряды которых попал Жюльен Сорель, автор замечает, что «смятение достигло апогея,1 как принято выражаться в газетах по поводу парламентских заседаний» . Выделяя курсивом слова об апогее, Стендаль подчеркивает этим, что они являются цитатой некоего общего места в отчетах газет о заседаниях парламента.

В самом начале романа есть эпизод, свидетельствующий о том, что и на провинцию, на захолустный городок Верьер, откуда начинается путь главного героя, распространилось понимание прессы, в котором есть и определенная доля уважения, и боязнь попасть на ее страницы, и презрение, в первую очередь, к прессе, которая выражает враждебные взгляды. Мэр Верьера господин де Реналь возмущен тем, как ведет себя господин Аппер, «этот выскочка из Парижа, который два дня назад ухитрился проникнуть не только в тюрьму и в верьер-ский дом презрения, но также и в больницу, находящуюся на безвозмездном попечении господина мэра и самых видных домовладельцев города» .

Однако мэра более волнует даже не сам факт проникновения, а то, какие оно может иметь последствия. Удивленная супруга де Реналя спрашивает, «что может вам сделать этот господин из Парижа, если вы распоряжаетесь имуществом бедных с такой щепетильной добросовестностью?» И получает вполне резонный ответ: «Он приехал сюда только затем, чтобы охаять нас, а потом пойдет тискать статейки в либеральных газетах». В этом ответе есть недоверие к современной печати, или, как минимум, ее либеральной части, но в нем же и свидетельство того, что была печать и другого, противоположного либеральному толка. Помимо этого, в ответе господина де Реналя подчеркнуто пренебрежительное отношение к тем, кто сотрудничает в газете, ибо, по словам господина мэра, они не пишут, а «тискают» свои «статейки».

Супруга вновь пытается сказать что-то успокоительное и вновь получает не менее обоснованный ответ:

«- Да ведь вы же никогда их не читаете, друг мой.

Но нам постоянно твердят об этих якобинских статейках; все это нас отвлекает и мешает нам делать добро <...>» .

По логике господина де Реналя, пресса - это то, что мешает чиновникам «делать добро», и он твердо знает об этом, даже не читая «якобинских статеек».

Господин де Реналь недолюбливает не только якобинскую печать. Его отношение к прессе, а заодно и к типографиям, которые ее печатают, послужило причиной того, что он потерял, одного из своих друзей детства, «высокомерно» оттолкнув его. Друга звали Фалькоз, был он «человек умный и сердечный, бумаготорговец из Верьера, купил типографию в главном городе департамента и открыл там газету. Конгрегация решила разорить его: газету его запретили, а патент на типографию отобрали. В этих плачевных обстоятельствах он решился написать г-ну де Реналю, впервые за десять лет. Мэр Верьера счел нужным ответить наподобие древнего римлянина: «Если бы министр короля удостоил меня чести поинтересоваться моим мнением, я бы ответил ему: беспощадно уничтожайте всех провинциальных печатников, а на типографское дело введите монополию, как на табак» .

Как видим, под горячую руку человека, который недолюбливает прессу, попадают даже провинциальные печатники. Сделанный еще 1814 году поступок, который сегодня де Реналь называет «необдуманным», только усугубляет его положение, положение обманутого мужа. Размышляя о том, что можно предпринять в такой ситуации, герой приходит к выводу, что возможности выбора решений сковывает все та же пресса: «Я могу избить до полусмерти этого наглеца-гувернера и вытолкать его вон. Но какой скандал подымется на весь Верьер и даже на весь департамент! После того как суд постановил прикрыть газету Фалькоза, а главного редактора выпустили из тюрьмы, я приложил руку к тому, чтобы лишить его места, где он зарабатывал шестьсот франков. Говорят, теперь этот писака снова где-то вынырнул в Безан-соне: уж он не упустит случая меня осрамить и сделает это так ловко, что и к суду-то его привлечь будет немыслимо. Привлечь к суду... Да ведь на суде этот наглец каких только пакостей не придумает, чтобы доказать, что он сказал правду! Человек знатного рода, умеющий поддержать свой престиж в обществе, как это делаю я, разумеется, вну-шает ненависть всем этим плебеям. Я увижу свое имя в этих гнусных парижских газетках, - Боже мой, какой ужас! Старинное имя Реналей, втоптанное в грязь зубоскалами! Если мне вздумается куда-нибудь поехать, придется менять имя. Подумать только! Расстаться с этим слав-

ным именем, в котором вся гордость моя, вся сила! Xуже этого ничего быть не может» .

Газета, закрытая по решению суда, и редактор, попавший из-за нее в тюрьму, пусть и выпущенный через некоторое время, вполне определенным образом характеризуют жизнь Франции и положение в ней печати второго десятилетия XIX века. Мы ничего не знаем о Фалькозе, который «снова где-то вынырнул», но господин де Реналь называет его «писакой» и, более того, в свое время «приложил руку», чтобы лишить его места. Значит, положение прессы было таково, что даже мэр провинциального и по-своему захолустного городка мог способствовать закрытию газеты и повлиять на судьбу ее издателя. Однако за прессой признается и определенная власть, если ее издатель и «писака» может осрамить, «втоптать в грязь» славное имя героя, да еще и сделать это очень ловко. Парижские «газетки» хоть и «гнусные», в понимании мэра города Верьера, но он боится оказаться на их страницах.

И в истории с неудавшейся покупкой дома, когда мэра де Реналя опередили, его волнует не столько сам факт этой неудачи, сколько то, что он «скомпрометирован». И еще: «Ну что, если проклятые якобинские газеты подхватят этот анекдотик и будут надо мной всячески потешаться?» .

Газетный слог не нравится и Жюльену Сорелю, правда, это случается только тогда, когда он уже в тюрьме и жить ему осталось, по собственному замечанию, «недель пять-шесть». В тюрьме его посещают мысли о самоубийстве как возможности избавиться от «лютых формалистов-судей», «которые с такой яростью преследуют несчастного подсудимого, а сами за какой-нибудь жалкий орден готовы вздернуть на виселицу лучшего из своих сограждан... Я бы избавился от их власти, от всех их оскорблений на отвратительном французском языке, который здешняя газетка будет называть красноречием...» . Презрительное «газетка» и оскорбления «на отвратительном французском языке», которые она в своих отчетах «будет называть красноречием», свидетельствуют и том, что герою хорошо известен стиль местной прессы, и о том, как он к ней относится. Другое дело, на отношение к местной газете, вне сомнения, оказывает принципиальное влияние место, где находится герой, и ожидание им скорой казни.

Многие персонажи романа не представляют себе жизнь без чтения свежей прессы. С помощью газеты можно попытаться скрыть или сгладить сущность произошедшего, отвлечь внимание тех, кто стал невольным его свидетелем. Так, госпожа де Реналь, заговорив вслух о любви

Жюльена к Элизе, понимает, «что допустила какую-то неосторожность»: «Чтобы избавиться от пристального взгляда служанки, она приказала ей почитать вслух газету, и, постепенно успокоенная монотонным голосом девушки, читавшей какую-то длинную статью из «Коти-дьен», г-жа де Реналь пришла к добродетельному решению обращаться с Жюльеном, когда она с ним увидится, как нельзя холоднее» .

Газета в судьбе героини может играть и более значительную роль. Именно «департаментская газета сообщила имена присяжных» , которым было поручено решить судьбу Жюльена Сореля, благодаря чему госпожа де Реналь предпринимает решительные шаги, чтобы как-то на них воздействовать.

В момент, когда Жюльен впервые увидел короля и ему «выпало счастье видеть его в нескольких шагах от себя», автор замечает, что не будет «повторять описаний всех церемоний в Бре-ле-О: в течение двух недель ими были заполнены столбцы всех газет нашего департамента» . Факт весьма примечательный, свидетельствующий не только о том, ка-кое значение придавалось визиту короля в департамент, но и о том, чем «в течение двух недель» могли быть заполнены столбцы всех газет целого департамента.

Наблюдая за событиями, связанными с приездом короля, и принимая в них участие, главный герой проникается осознанием их необычайной важности. Он замечает, что «все окрестное мужичье было пьяным - пьяно от радости и благочестия». Но главное даже не в этом: «Один такой денек способен свести на нет работу сотни выпусков якобинских газет» . Об этих самых якобинских газетах не случайно уже в самом начале романа вспоминал господин Реналь. Имея представление о том, как относились якобинцы к власти короля, можно представить себе, чем были наполнены «сотни выпусков якобинских газет». Однако все усилия прессы оказываются бессильны, если люди сами могут увидеть венценосного, наблюдать за ним во время молебна, молиться вместе с ним. Слово, пусть даже и печатное, вне сомнения, проигрывает возможности лицезреть того, кому оно посвящено.

Однако писатель понимает прессу, газету как средство, обладающее большой и, прежде всего, воспитательной силой. Есть в романе и мысль о том, что эта сила со временем будет только возрастать. Когда в семинарии Жюльен получил «первое повышение»: аббат назначил его «репетитором по Новому и Ветхому завету», то обнаружил, что «его стали меньше ненавидеть». В связи с этим писатель замечает: «Но к чему перечислять его друзей, его врагов? Все это гнусно, и тем гнуснее, чем

правдивее будет наше изображение. А между тем ведь это единственные воспитатели нравственности, какие есть у народа: что же с ним будет без них? Сможет ли когда-нибудь газета заменить попа?» .

Семинаристы - это будущие священники, «единственные воспитатели нравственности», однако логика вопросов Стендаля такова, что убеждает: у священника появился вполне достойный конкурент. Сама постановка вопроса о том, «сможет ли когда-нибудь газета заменить попа», не исключает такой возможности. Значит, газета при самом разнообразном отношении к ней уже во времена Жюльена Сореля многими представителями французского общества воспринималась как орудие воспитания народа, чьи возможности уже можно сравнивать с возможностями служителей церкви.

Пресса в романе понимается не только в качестве средства воспитания, тем более, когда ее возвышения в этой роли надо еще ожидать. В ней видят мощное средство сведения счетов, угрозу своему имени (вспомним хотя бы отношение к прессе господина де Реналя). Получив от маркиза предложение стать его секретарем, Жюльен отправляется к своему приятелю Фуке, чтобы узнать его мнение относительно такой перспективы. Фуке, который охарактеризован в романе как «человек здравомыслящий», не стал разделять восторгов Жюльена в связи с открывающимися перспективами жизни: «Для тебя это кончится не иначе как какой-нибудь казенной должностью, - сказал ему этот приверженец либералов, - и это рано или поздно приведет тебя к чему-нибудь такому, за что тебя в газетах с грязью смешают. Я о тебе здесь услышу только тогда, когда ты осрамишься <.>» .

В приведенном отрывке два принципиально важных, с точки зрения характеристики современной прессы, момента. Во-первых, казенная должность делает человека сразу же объектом внимания прессы, которая только и ждет, чтобы он оступился, и тогда можно будет смешать его «с грязью». И, во-вторых, поведение прессы таково, что человек становится интересен по-настоящему ей только тогда, когда он осрамился: в этом случае, благодаря прессе, о нем услышит не толь-ко столица, но и провинция.

Стремление прессы выполнять роль воспитателя нравственности, быть проводником и определяющей силой политики приводит к тому, что уже в этой эпохе появляется значительная часть людей, которые начинают избегать общения с прессой. Так, в самом начале второй части романа Жюльен слышит разговор того самого Фалькоза и его приятеля Сен-Жиро. Последний покинул Париж и отправился жить

в провинцию. Своим соседям, приходскому священнику и «мелкопоместным дворянчикам» он объяснял: «Я уехал из Парижа, чтобы больше за всю жизнь мою не слышать ни одного слова о политике. Как видите, я даже ни на одну газету не подписался. И чем меньше мне почтальон писем носит, тем мне приятнее» .

Получается, что повсеместное распространение печатных изданий, и прежде всего газет, приводит к тому, что теперь уже мало просто уехать из столицы, чтобы «не слышать ни одного слова о политике». Для этого надо отказаться от подписки на газеты, а еще лучше, чтобы и письма не приходили. Это тем более удивительно, что в ходе дальнейшей беседы Фалькоз называет Сен-Жиро «старым газетчиком».

В возможностях прессы герои Стендаля видят и другое. Аббат, устроивший Жюльену место секретаря у маркиза, беспокоясь о том, как бы «высокомерие маркизы и скверные шуточки ее сынка» не сделали жизнь его протеже невыносимой, советует ему в таком случае все-таки закончить образование, но недалеко от Парижа: «Если высокомерие маркизы или скверные шуточки ее сынка сделают для вас этот дом совершенно невыносимым, я вам советую закончить ваше образование где-нибудь в семинарии в тридцати лье от Парижа, и лучше на севере, чем на юге. На севере народ более цивилизован и несправедливости меньше, и надо признаться, - добавил он, понизив голос, - что соседство парижских газет как-никак немного обуздывает этих маленьких тиранов» .

Итак, в случае неудачи аббат советует Жюльену заканчивать церковное образование недалеко (приблизительно в 130 километрах) от Парижа, там, где еще ощутимо «соседство парижских газет», ощутимо настолько, что способно сдерживать «маленьких тиранов» духовных семинарий, о которых Жюльен Сорель знает не понаслышке.

Наблюдая за жизнью буржуазных домов, Жюльен заметил, что высшая политика здесь «служит обычной темой разговора», а «в домах того круга, к которому принадлежал маркиз, только в минуты бедствий». К наблюдениям героя автор добавляет и свои, замечая, что «потребность развлекаться и в наш скучающий век. непреодолима», однако на эти развлечения распространялся ряд ограничений: «В разговорах не допускалось только никаких шуточек над Господом Богом, над духовенством, над людьми с положением, над артистами, которым покровительствует двор, - словом, над чем-либо таким, что считалось раз навсегда установленным; не допускалось никаких лестных отзывов о Беранже, об оппозиционных газетах, о Вольтере, о Руссо, ни о чем бы

то ни было, что хоть чуть-чуть отдает свободомыслием, самое же главное - никоим образом не, допускалось говорить о политике; обо всем остальном можно было разговаривать совершенно свободно» .

Нельзя не заметить того, как «оппозиционные газеты» оказываются в одном ряду с Беранже, Вольтером, Руссо и со всем, «что хоть чуть-чуть отдает свободомыслием». Значит, оппозиционная пресса для высшего светского общества была явлением такого же порядка, что и поэзия Беранже, трактаты и повести Вольтера и Руссо.

Наблюдая за тем, как на светских приемах «разговор обычно поддерживался двумя виконтами и пятью баронами», Жюльен Сорель знал, что этих господ характеризует рента «от шести до восьми тысяч ливров», а также то, что «четверо из них выписывали «Котидьен», а трое - «Газет де Франс» . Обе газеты принадлежали правительству Франции. Для современников Стендаля такая характеристика была вполне исчерпывающей, так как свидетельствовала о завидном материальном положении и о вполне определенных политических пристрастиях.

Маркиз де Ла-Моль, вынужденный в определенный момент «довольствоваться обществом одного Жюльена», своего секретаря, однажды «был крайне удивлен, обнаружив у него какие-то мысли». Одной из причин того, что у и без того одаренного, наделенного острым умом юноши появились свои мысли, является пресса. Сам маркиз способствовал политическому развитию своего секретаря: «Он заставлял его читать себе вслух газеты. Вскоре юный секретарь уже сам был в состоянии выбирать интересные места. Была одна новая газета, которую маркиз ненавидел: он поклялся, что никогда не будет ее читать, и каждый день говорил о ней. Жюльен смеялся. Возмущаясь нынешним временем, маркиз заставлял Жюльена читать себе Тита Ливия: импровизированный перевод прямо с латинского текста забавлял его» .

Регулярное чтение газет научило Жюльена Сореля находить в них самое интересное, чтобы не читать все подряд. Однако в этом эпизоде больший интерес с точки зрения раскрытия психологии маркиза представляет упоминание новой газеты, которую последний ненавидел и «поклялся, что никогда не будет ее читать», но при этом «каждый день говорил о ней». Это психологически очень точно и интересно, когда героя привлекает то, что вызывает его раздражение и даже ненависть, когда отвратное одновременно выступает и как привлекательное.

С другой стороны, систематическое чтение прессы привело Жюлье-на Сореля к неутешительным выводам. Он заметил, что для ведения серьезных разговоров с дипломатами, которых он не без иронии называет

«великими», газетных истин явно недостаточно: «Никак не угадаешь, что надо сказать, когда говоришь с нашими великими дипломатами, - отвечал Жюльен. - У них просто страсть какая-то заводить серьезные разговоры. Так вот, если придерживаться общих мест и газетных истин, прослывешь глупцом <.>» .

Получается, что истины, которыми питаются читатели газет, делают их глупцами, а это значит, что и граф Норбер, просматривающий газеты на случай, если вечером зайдет разговор о политике, должен восприниматься именно в таком качестве.

Однако сила прессы главному герою романа хорошо известна, и он попытался ею воспользоваться. Когда Жюльен получил очередное письмо от мадмуазель де Ла-Моль с просьбой прийти ночью в сад и подняться по лестнице в ее покои для серьезного разговора, то почувствовал серьезную опасность и для своего «доброго имечка», и для жизни. Он сделал копии с писем мадмуазель де Ла-Моль и написал письмо своему другу Фуке, в котором изложил свою просьбу, обязательную к исполнению, если с ним что-то случится: «Друг мой, письмо, которое сюда вложено, ты вскроешь только в том случае, если что-нибудь случится, если ты услышишь, что со мной произошло нечто необыкновенное. Тогда сотри собственные имена в рукописи, которую я тебе посылаю, сделай восемь копий и разошли их по газетам в Марсель, Бордо, Лион, Брюссель и так далее; через десять дней отпечатай эту рукопись и пошли первый экземпляр маркизу де Ла-Молю, а недели через две разбросай ночью остальные экземпляры по улицам Верьера» .

В действиях, которых ждет от своего приятеля Жюльен Сорель, есть своя логика. Ему мало, чтобы правду узнали маркиз де Ла-Моль и родной Верьер. Включая в круг адресатов Марсель, Бордо, Лион, Брюссель, он стремится к тому, чтобы эта правда стала достоянием и Франции, и Швейцарии. В таком случае потеря доброго имени и даже потеря самой жизни будут отомщены и в какой-то степени оправданы. В газеты должен был попасть весьма примечательный документ, о котором автор сообщает: «В этом маленьком оправдательном документе, написанном в форме повествования, который Фуке надлежало вскрыть, только если случится что-нибудь необычайное, Жюльен постарался, насколько возможно, пощадить доброе имя м-ль де Ла-Моль; однако он все же весьма точно описал свое положение» .

Когда у де Ла-Моля возникает необходимость проверить память своего секретаря, вызванный к нему Жюльен застает маркиза, который «раздраженно мял в руках свежий номер «Котидьен», тщетно ста-

раясь скрыть необычайную серьезность». Уже достаточно опытный в общении с маркизом Жюльен, понимая, «что должен совершенно всерьез принимать этот шутливый тон, которым с ним старались говорить», предлагает своему хозяину:

«- Вряд ли этот номер «Котидьен» достаточно занимателен, но если господин маркиз разрешит, завтра утром я буду иметь честь прочитать его весь наизусть.

Как? Даже объявления?

В точности. Не пропуская ни слова.

Вы ручаетесь, вы мне обещаете это? - вдруг спросил маркиз с неожиданной серьезностью <...>» .

Однако у маркиза был свой план: он предлагает во время их беседы исписать страниц двадцать, а вернувшись домой, выкроить из них страницы четыре и выучить их наизусть «вместо всего номера «Котидьен» .

Однако на этом история с заучиванием газетного номера наизусть не закончилась. На следующий день, уже в дороге Жюльен сообщает маркизу:

«<.> - Сударь, - сказал Жюльен, - покуда мне поправляли этот костюм, я выучил наизусть первую страницу сегодняшнего номера «Котидьен».

Маркиз взял газету, и Жюльен прочел на память все, не сбившись ни в одном слове. «Превосходно, - сказал себе маркиз, который в этот вечер сделался сущим дипломатом. - По крайней мере, юноша не замечает улиц, по которым мы едем» .

Газета в приведенной истории выступает как средство проверки памяти героя. Ее достоинство в этом случае таково, что газету, в отличие от книги, нельзя выучить заранее, а потом сделать вид, что ее выучили за одну ночь. Как выясняется позже, заучивание имело и другую цель: во время проверки этого заучивания спутник маркиза, занятый пересказом, не замечает улиц, по которым его везут по секретному адресу.

На квартире, куда Жюльен Сорель попал вместе с маркизом, история с проверкой памяти по газете имела продолжение: «Представляю вам господина аббата Сореля, - сказал маркиз. - Он наделен изумительной памятью; всего лишь час назад я сообщил ему о том, что, быть может, ему выпадет честь удостоиться высокой миссии, и он, дабы показать свою память, выучил наизусть всю первую страницу «Котидьен».

А-а! Сообщения из-за границы этого бедняги Н., - промолвил хозяин дома.

Он поспешно схватил газету и, состроив какую-то нелепую мину, ибо старался придать себе внушительный вид, поглядел на Жюльена. - Прошу вас, сударь, - сказал он.

Наступило глубокое молчание, все глаза устремились на Жюльена; он отвечал так хорошо, что после двадцати строк герцог прервал его, промолвив:

Довольно» .

Только здесь Жюльен Сорель по-настоящему понял, что «попал, по меньшей мере, в заговорщики». Его память нужна была для того, чтобы запомнить весь разговор, а потом по памяти оформить его протоколом, который со временем стал достоянием общественности. Пересказывая его содержание, писатель говорит о том, что представляет только «краткое изложение его, хотя и довольно бледное», а полностью этот протокол ко времени написания романа можно прочитать в газете: «Протокол Жюльена занял двадцать шесть страниц; вот краткое изложение его, хотя и довольно бледное, ибо пришлось, как это всегда делается в подобных случаях, выпустить разные курьезы, изобилие коих могло бы оттолкнуть или показаться неправдоподобным (см. «Газет де три-бюно»)» .

Писатель не боится отправлять читателя к газете, в которой был полностью напечатан протокол заседания заговорщиков. Он находит в такой отсылке вполне логичное оправдание, несмотря на то, что буквально перед этим пояснением в романе есть слова издателя газеты, тоже участника заговора, который, рассуждая о политике, сам отказывает прессе в способности верно и выразительно отражать ее процессы, да еще и учитывать при этом интересы всех читателей: «Политика, - возражал автор, - это камень на шее литературы; не пройдет и полгода, как он потопит литературное произведение. Политика средь вымыслов фантазии - это все равно, что выстрел из пистолета среди концерта: душераздирающий звук, но при этом безо всякой выразительности. Он не гармонирует ни с какими инструментами. Политика насмерть разобидит одну половину моих читателей, а другой половине покажется скучной, ибо то, что они читали сегодня утром в газете, было куда интереснее и острее... » .

Издатель уверен в том, что отражение политических событий в газете «куда интереснее и острее» чем то, каковыми на самом деле эти события являются. Значит, периодическая печать идет по пути искажения истинной политической картины, за счет придания ей особой остроты и добавления «интересных» подробностей.

Однако, несмотря на то, что в газете «куда интереснее и острее», чем в жизни, некоторые из заговорщиков считают газеты едва ли не единственным источником информации о политических событиях. Эти же газеты для них являются главным виновником того, что к концу 20-х годов во Франции, а особенно в Париже, так распространилось социальное зло. Молодой епископ Агдский, участник дискуссии заговорщиков, в связи с их целями заявляет: «Ныне, господа, требуется сокрушить не одного человека, а весь Париж. Вся Франция берет пример с Парижа. Какой толк вооружать ваши пятьсот человек в каждом департаменте? Затея рискованная, и добром она не кончится. Зачем нам вмешивать всю Францию в дело, которое касается одного Парижа? Только Париж, со своими газетами, со своими салонами, породил это зло, пусть же и погибнет этот новый Вавилон» .

По мнению священника, разделяемого и другими участниками заговора, среди главных виновников зла, поразившего Францию, - Париж, прежде всего, «со своими газетами». Солидарен с молодым епископом, к примеру, маркиз де Ла-Моль, предлагающий, чтобы во Франции было только две партии, «но чтобы это были две партии не только по имени, а две совершенно четкие, резко разграниченные партии. Установим, кого надо раздавить. С одной стороны, журналисты, избиратели, короче говоря, общественное мнение; молодежь и все, кто ею восхищается <...>» .

Отнюдь не случайно первыми в списке, «кого надо раздавить», оказываются журналисты, которые, наряду с избирателями, представляют «общественное мнение», раздавить и молодежь, а также всех тех, кто ею восхищается.

Жюльен Сорель начинает понимать газеты тоже в качестве зла по-настоящему в тот момент, когда оказался в тюрьме, когда уже во время следствия он ожидает смертельного приговора. В письме к мадемуазель де Ла-Моль, написанном в камере, он замечает, что «отомстил за себя», но «к несчастию, имя мое попадет в газеты, и мне не удастся исчезнуть из это мира незаметно. Прошу простить меня за это» .

Имя преступника, попавшее в газеты, доставляет неприятности не только ему, но и тем, кто был с ним близок, кто ему доверял и доверился. Отсюда - извинение ждущего смертного приговора перед тем, кто остается жить. Человек, мечтавший о том, чтобы прославить свое имя, сожалеет в итоге о том, что оно и в самом деле будет прославлено, и ему не удастся уйти из этого мира незамеченным. При этом, однако, он не забывает сравнивать себя с Наполеоном, который и в заточении не на-

ложил на себя руки. Имя Наполеона, его пример удерживают Жюльена Сореля от самоубийства в тюрьме.

Показательно, что после вынесения приговора, который определил Жюльену Сорелю смертную казнь, газета неизменно присутствует в его размышлениях о том, как приведение приговора в исполнение будет воспринято людьми, с которыми он был близок, которые были ему дороги. Приняв решение не подавать апелляцию, «он погрузился в задумчивость»: «Почтальон принесет газету1, как всегда, в шесть часов, а в восемь, после того как господин де Реналь прочтет ее, Элиза на цыпочках войдет и положит газету ей на постель. Потом она проснется и вдруг, пробегая глазами, вскрикнет, ее прелестная ручка задрожит, она прочтет слова: «В десять часов пять минут его не стало».

Она заплачет горючими слезами, я знаю ее. Пусть я хотел убить ее, - все будет забыто, и эта женщина, у которой я хотел отнять жизнь, будет единственным существом, которое от всего сердца будет оплакивать мою смерть.

«Удачное противопоставление!» - подумал он, и все время, все эти пятнадцать минут, пока Матильда продолжала бранить его, он предавался мыслям о г-же де Реналь. И хотя он даже время от времени и отвечал на то, что ему говорила Матильда, он не в силах был оторваться душой от воспоминаний о спальне в Верьере. Он видел: вот лежит безансонская газета на стеганом одеяле из оранжевой тафты; он видел, как ее судорожно сжимает эта белая-белая рука; видел, как плачет г-жа де Реналь... Он следил взором за каждой слезинкой, катившейся по этому прелестному лицу» .

Газета в этом эпизоде выступает в качестве детали, без которой картина была бы и не полной, и менее выразительной. Она является не простым дополнением интерьера, такого дорого и памятного для Жюльена пространства, она несет весть о том, что героя уже нет на свете, и ее сжимает «эта белая-белая рука», которая когда ласкала его, она там, где герой был по-настоящему счастлив.

Мысль о газете еще однажды придет герою, но совсем уже по другому поводу. Когда местный священник добивался встречи с Жюльеном Сорелем, «чтобы смягчить сердце этого отступника», герой, «не помня себя от ярости», воскликнул: «О, родина моя, в каком темном невежестве ты еще пребываешь! <...> Этому попу хочется попасть в газеты, и уж, конечно, он этого добьется. Ах, гнусные провинциалы!

Курсив в приведенном отрывке наш - С.А., С.В.

В Париже мне не пришлось бы терпеть таких унижений. Там шарлатанят искуснее» . В поступке священника Жюльен угадал только желание провинциала «попасть газеты», что представляется ему таким же шарлатанством, как и в Париже, только там шарлатаны были более искусными.

В романе «Пармская обитель» (1839) местом действия избрана Италия времен Реставрации, об этом автор сообщает в предисловии, как о первой неприятности для читателя: «действующие лица у меня - итальянцы, а это может уменьшить интерес к книге, так как сердца итальянцев сильно отличаются от сердец обитателей Франции; в Италии люди искренни, благодушны и не боязливы, - говорят то, что думают, тщеславие находит на них лишь приступами, но тогда оно становится страстью, именуемой puntiglio. И, наконец, они не смеются над бедностью»1 (Пер. Н. Немчинова).

Писателя волнует судьба того поколения итальянцев, которое входило в жизнь на рубеже двух столетий, входило с мечтой о единой и независимой родине.

Уже первый абзац романа, повествующий о событиях в Милане в 1796 году, дает выразительный образ выходившей три раза в неделю одной миланской газеты: «15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан во главе молодой армии, которая прошла мост у Лоди, показав всему миру, что спустя много столетий у Цезаря и Александра появился преемник. Чудеса отваги и гениальности, которым Италия стала свидетельницей, в несколько месяцев пробудили от сна весь ее народ; еще за неделю до вступления французской армии жители Милана видели в ней лишь орду разбойников, привыкших убегать от войск его императорского и королевского величества, - так, по крайней мере, внушала им трижды в неделю миланская газетка, выходившая на листке дрянной желтой бумаги величиною с ладонь».

Сам внешний вид газетки «величиной с ладонь», да к тому же выходившей на «листке дрянной желтой бумаги», уже не вызывает уважения. Но главное в том, что армия, которая на глазах Италии проявляла «чудеса отваги и гениальности», представлялась этой газеткой в качестве орды разбойников и трусов. То есть газета три раза в неделю снабжала своих сограждан откровенной ложью.

Это не мешает главному герою романа Фабрицио после ранения искать именно в газетах информацию о том произошедшем, в чем он при-

нимал самое непосредственное участие. По замечанию писателя, «он остался ребенком только в одном отношении: ему очень хотелось знать, было ли то, что он видел, действительно сражением и было ли это сражение - битвой при Ватерлоо. Впервые в жизни ему доставляло удовольствие чтение: он все надеялся отыскать в газетах или в рассказах об этой битве описание тех мест, по которым он проезжал в свите маршала Нея и другого генерала».

Вынужденный скрываться от властей как воевавший на стороне Наполеона, Фабрицио получает от каноника Борда инструкции, как ему необходимо себя вести «во время его добровольного изгнания в Рома-ньяно». Один из пунктов этой инструкции гласил: «Никогда не бывать в кофейнях, никогда не читать газет, кроме двух правительственных листков - туринского и миланского, и вообще выказывать большую неохоту к чтению, а главное, не читать никаких книг, написанных после 1720 года, - самое большее можно сделать исключение для романов Вальтер Скотта».

Такое наставление свидетельствует о том, что человек, читавший что-либо помимо «правительственных листков», мог вызвать подозрения, он ставился на заметку, что в положении Фабрицио было недопустимо.

Однако тяга героя к газетам не пропадает и во время добровольного изгнания в Романьяно. Только делать это приходится тайно от окружающих: «он ходил пешком за три лье ради того, чтобы в непроницаемой, как ему казалось, тайне читать «Конститюсьонель» - он считал эту газету откровением. «Это так же прекрасно, как Альфиери и Данте!» - часто восклицал он. У Фабрицио была одна черта, роднившая его с французской молодежью: он серьезнее относился к любимой верховой лошади и к излюбленной газете, чем к своей благомыслящей любовнице».

«Конститюсьонель» - французская либеральная газета, основанная в 1815 году, была излюбленной, видимо, потому, что герой питал особую симпатию к Наполеону. Он уподобляет эту газету поэзии Данте и Витторио Альфиери, считая ее так же прекрасной, как их поэзия.

Пресса были настолько важным элементом жизни Фабрицио, что, когда он оказался заточенным в крепость, Клелия наряду с собственными коротенькими записками передавала ему в камеру книги и газеты.

В романе есть газеты, которые никак не могут вызывать симпатий главного героя, его единомышленников. Когда генерала Фабио Конти назначают комендантом крепости, «стало известно, что в Парме будет издаваться газета ультрамонархического направления».

В романе есть примечательный эпизод, когда герцогиня обсуждает с человеком, который решился на такое издание, возможные последствия этого предприятия:

«- Сколько раздоров породит такая газета! - сказала герцогиня.

Ну что ж! Мысль об ее издании, пожалуй, верх моей изобретательности, - смеясь, ответил граф. - Мало-помалу руководство газетой у меня отнимут самые ярые монархисты, - разумеется, против моей воли. Я уже распорядился назначить хорошее жалованье редакторам. Со всех сторон будут добиваться этих должностей. Дело это займет нас месяца на два, а тем временем все позабудут, какая опасность мне грозила. Две важные особы, П. и Д., уже выставили свои кандидатуры».

Герцогиня уверена в том, что в газете графа будут печатать «возмутительные нелепости», однако последнего этим смутить нельзя, ибо будучи дальновидным и даже хитрым политиком, он на это и рассчитывает: «Я на это и рассчитываю, - возразил граф. - Принц будет читать ее каждое утро и восхищаться моими взглядами, - ведь я ее основатель. Отдельные мелочи он станет одобрять или порицать, и так пройдут два часа из тех, которые он посвящает работе. Газета вызовет, конечно, нарекания, но к тому времени, когда поступят серьезные жалобы, - то есть месяцев через восемь - десять, - она уже полностью будет в руках махровых монархистов. Отвечать придется им. Эта партия мне мешает, и я выступлю против ее газеты. Но в конце концов лучше писать самые дикие нелепости, чем отправить на виселицу хоть одного человека. Кто помнит нелепость, напечатанную в официозной газете, через два года после выхода номера? А вот сыновья и родственники повешенного будут питать ко мне ненависть, которая переживет меня и, пожалуй, сократит мою жизнь».

Для того чтобы в условиях даже после поражения при Ватерлоо найти в газету «ультрамонархического направления» достойных сотрудников, необходимо хорошее жалование редакторам. При этом герцогиня почему-то уверена в том, что газета такого толка будет печатать «возмутительные нелепости», а издатель газеты абсолютно с этим согласен. Более того, он на это и рассчитывает. Только возмутительные нелепости возбудят к нему симпатии монархической семьи, самого принца. Есть и еще одно оправдание этим нелепостям, против которого что-либо трудно возразить: «лучше писать самые дикие нелепости, чем отправить на виселицу хоть одного человека». Весьма убедительно звучат слова о том, как людская память сохраняет напечатанное в «официозной газете» в сравнении с тем, что и как помнят родственники пове-

шенного. Писатель явно оказывается на стороне издателей, которые, независимо от направленности и стиля своего издания, независимо от того, насколько либеральным или реакционным, оппозиционным или официозным оно является, все равно выглядят лучше, чем те, которые повелевают судьбами людей и их жизнями.

Разговор об официозной печати на этом не прекращается. Он возникает вновь во время аудиенции Фабрицио у принца. Инициатором ее стал сам принц, «сказав несколько слов о великих принципах устроения общества и государства», он заметил: «Принципы эти, конечно, удивляют вас, молодой человек, . - да, эти принципы, конечно, удивляют вас, молодой человек. Признаюсь, они совсем не похожи на осанну самодержавию (он так и сказал!), которую вы каждый день можете видеть в моей официозной газете. Но, Боже мой, что я говорю! Наших газетных писак вы, конечно, не читаете!»

Принц, который называет официозную газету своей, пытается уверить Фабрицио в том, что принципы устроения общества и государства, которых он придерживается, «совсем не похожи на осанну самодержавию», которой ежедневно наполнена принадлежащая ему газета. Выходит, что пресса не является зеркальным отражением тех истинных пред-ставлений и принципов, которых придерживаются люди, ею владеющие. Примечательно и то, как пренебрежительно называет «писаками» принц преданных журналистов, на него работающих, своим пером отстаивающих его идеологию. Значит, принц знал цену этой преданности и этой работе.

Фабрицио спешит сделать комплемент официозной газете принца: «Прошу прощения, ваше высочество, я не только читаю пармскую газету, но нахожу, что в ней пишут довольно хорошо, и так же, как эта газета, я полагаю, что все, произошедшее с тысяча семьсот пятнадцатого года, то есть со времени смерти Людовика Четырнадцатого, было и престу-плением и глупостью».

Автор словно бы боится того, что читатель, зная Фабрицио, после таких слов заподозрит его в двоедушии, тем более что и любимая газета у него было совершенно иного толка. Поэтому после ухода героя от принца, он через несколько абзацев поясняет: «Фабрицио действительно верил почти всему, что он наговорил принцу, хотя и двух раз в месяц не думал о «великих принципах». У него была жажда жизни, у него был ум, но он был верующим».

Кроме того, у героя было свое понимание свободы, свое понимание счастья, которые расходились с модными их толкованиями, по-

разившими современное общество, что не мешало однако ему, даже рискуя, читать французские газеты, писавшие в духе этих новомодных представлений: «Стремление к свободе, новые идеи и культ счастья для большинства, которые увлекали девятнадцатый век, являлись в его глазах модой, ересью, недолговечной, как и всякая ересь, и неизбежно должны были исчезнуть, погубив, однако, много человеческих душ, подобно тому, как губит человеческую плоть чума, на время воцарившаяся в каком-нибудь крае. Но, несмотря на все это, Фабрицио с наслаждением читал французские газеты и даже совершал неосторожные поступки, чтобы их раздобыть».

Опасность от чтения в Италии, в частности в Парме, французских газет была вполне реальной. В конце романа читатель узнает от одного государственного деятеля, графа, что, покидая свой пост, он оставит «все дела в невообразимом беспорядке; у меня в различных моих министерствах, - признается он, - было человек пять толковых и трудолюбивых чиновников; два месяца назад я перевел их на пенсию за то, что они читали французские газеты, и посадил на их место круглых дураков».

Чтение именно французских газет стало причиной того, что толковые и трудолюбивые чиновники были отправлены на пенсию, а их места заняли «круглые дураки». По логике этого героя, получается, что только «круглые дураки» в наше время в Италии не читают французских газет, хотя власть этого и не приветствует.

Французские газеты вспоминаются в романе Стендаля и в связи с приемом у маркизы Крешенци, однако здесь представлены как раз-таки те, кто их не читает: «Через полчаса после облезлых лизоблюдов прибывало пять-шесть офицеров с зычными голосами и воинственной осанкой, обычно обсуждавших вопрос о количестве и размере пуговиц, которые необходимо нашивать на солдатские мундиры, для того чтобы главнокомандующий мог одерживать победы. В этой гостиной было бы опрометчивостью упоминать о новостях, напечатанных во французских газетах; даже если бы известие оказалось наиприятнейшим, как, например, сообщение о расстреле в Испании пятидесяти либералов, рассказчик тем не менее изобличил бы себя в чтении французских газет. Все эти люди считали верхом ловкости выпросить к своей пенсии каждые десять лет прибавку в сто пятьдесят франков. Так монарх делит со своим дворянством удовольствие царить над крестьянами и буржуа <.>».

Так или иначе, но обсуждение вопроса «о количестве и размере пуговиц» для войска главнокомандующего, который рассчитывает на

победу, и способность выпрашивать прибавку к пенсии выступают как оппозиция французским газетам. Автор создает впечатление, что читающие их не способны на такую «глубокомысленность» и такую «воинскую» ловкость.

Чтению французских газет самим Фабрицио не мешает даже его согласие с дядей, который считает, что «не нам разрушать престиж власти: французские газеты и без нас расправляются с ним довольно успешно».

Мнения этих газет боятся все, в том числе и принц. Когда возникает опасность того, что Фабрицио будет отравлен в крепости, куда он заточен, принца волнует не столько сам факт его возможной гибели, сколько то, что данный факт будет известен и опозорит его на всю Европу: «В моих владениях, сокрушается он, - отравляют заключенных, а мне ничего об этом неизвестно! Расси хочет опозорить меня перед всей Европой! Бог весть, что я прочту через месяц в парижских газетах!.. »

Иногда в романе пресса выступает с неожиданной для героя стороны, которого мы привыкли видеть в стремлении с помощью прессы составить представление о современной жизни, о политике, о себе. Так газета упоминается в связи с историей «с поджарой лошадью», которую Фабрицио бросил «на берегу Лаго-Маджоре». Чувствуя свою вину, он объявляет: «Я твердо решил, - очень серьезно сказал Фабрицио, - возместить хозяину лошади все расходы по объявлениям в газете и прочие издержки по ее розыску; крестьяне, наверное, нашли ее и вернут. Я буду внимательно читать миланскую газету и, конечно, натолкнусь там на объявление о пропаже этой лошади, - я хорошо знаю ее приметы».

В данном случае газета выступает для героя как одно из средств искупить свою вину и возместить в том числе и расходы хозяина лошади на объявления в газетах.

Новости в Парме могут распространяться весьма быстро и без помощи газет. Случается даже так, что, распространившись в виде слухов, пармская новость возвращается затем в Парму из Парижа, но уже благодаря газетам и в измененном виде. Так случается с новостью о назначении нового епископа пармского: «<.> Буржуа, а за ними и простой народ, заключили, что принц, несомненно, решил сделать монсиньора дель Донго архиепископом Пармским. В кофейнях хитроумные политики даже утверждали, что нынешнему архиепископу, отцу Ландриани, ведено подать в отставку под предлогом болезни, а в награду за это ему, очевидно, назначат солидную пенсию из доходов от табачной моно-

полии; такие слухи, дойдя до архиепископа, очень его встревожили, и на несколько дней его ревностные заботы о нашем герое значительно ослабели. Через два месяца эта важная новость появилась в парижских газетах с маленьким изменением: архиепископом собирались, оказывается, назначить «графа Моска, племянника герцогини Сансеверина».

Здесь важно не только то, что новость пришла с маленьким изменением, но и то, что эта «важная новость» пришла из Парижа только спустя два месяца: срок необычайно большой для важной новости.

В романе Стендаля газеты очень часто вводят своих читателей в заблуждение, выдают желаемое за действительное, публикуют непроверенную, а то и откровенно сфабрикованную информацию. Встретив герцогиню, которая не позволила Фабрицио открыто вернуться в Парму, граф рассказывает ей о том, что в городе «реакция в полном разгаре». Наряду с другими показателями реакции он предупреждает собеседницу: «<...> у нас тут все постарались замять. Если ты заглянешь в нашу газету, то узнаешь, что некий Барбоне, писец из крепости, умер от ушибов, упав из экипажа. А шестьдесят с лишним бездельников, в которых я приказал стрелять, когда они бросились на статую принца в дворцовом саду, отнюдь не убиты, а благополучно здравствуют, но только отправились путешествовать. Граф Дзурла, министр внутренних дел, лично побывал в доме каждого из этих злосчастных героев, дал по пятнадцати цехинов их семьям или друзьям и приказал говорить, что покойник путешествует, весьма решительно пригрозив тюрьмой, если только посмеют заикнуться, что он убит. Из министерства иностранных дел специально послан человек в Милан и Турин договориться с журналистами, чтобы они ничего не писали о печальном событии, - такой у нас установлен термин; человек этот должен также поехать в Лондон и в Париж и дать там во всех газетах почти официальные опровержения всем возможным толкам о происходивших у нас беспорядках. Второго чиновника направили в Болонью и Флоренцию. Я только плечами пожал».

Административными и репрессивными мерами можно остановить беспорядки, можно наказать виновных, но создать нужное представление об этих событиях, успокоить взволнованное ими общество нельзя. Здесь власть прибегает к возможностям прессы, печатая в официозной газете искаженную информацию, предпринимая меры, чтобы «дого-вориться с журналистами», давая «почти официальные опровержения» в газетах европейских столиц «всем возможным толкам».

Таким предстает концепт средства массовой информации в видении персонажей двух романов и их автора, писателя Стендаля.