Фатальные бриллианты.
Василий Кандинский. «Иматра», 1917 г. Из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина
Куратор выставки,
заведующая отделом личных коллекции ГМИИ им. А.С. Пушкина Наталья Автономова рассказала Posta-Magazine о московском периоде художника, самой большой любви и музыке его жизни и творчества.
Московский период
«В этом году весь мир отмечает 150 лет со дня рождения Василия Кандинского , и предстоящая выставка в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков - одно из многочисленных юбилейных событий. Родившись в Москве, он в пятилетнем возрасте из-за болезни отца вместе с родителями переехал в Одессу. Получив юридическое образование в Московском университете, он в тридцатилетнем возрасте решает посвятить себя искусству и переезжает в Мюнхен, где поступает в частную студию живописи Антона Ашбе. Мюнхен - второй родной город Кандинского после Москвы, город прекрасной художественной школы и больших возможностей.
В 1914 году разразившаяся Первая мировая война вынуждает его вновь вернуться в Москву, где он останется вплоть до 1921-го. Московский период в творчестве Кандинского - поистине уникальное время. Особенно насыщенными были три послереволюционных года: он активно участвует в выставках, занимается педагогической работой. В этот момент он, не отказываясь от абстракции, снова возвращается к предметной живописи - создает маленькие этюды и виды из окон своего дома. В 1916 году он пишет очень интересную картину «Москва. Красная площадь», которая стала своего рода точкой отсчета его новой жизни: он встречает свою будущую вторую жену, Нину Андреевскую . Их знакомство состоялось по телефону - она позвонила ему, чтобы передать какую-то книгу или посылку, и ее голос настолько его впечатлил, что после этого разговора он написал акварельную фантазию «Одному голосу». И это не случайно - Кандинский был чрезвычайно музыкален, с музыкой у него были особые отношения. В детстве он играл на виолончели, прекрасно знал оперу, увлекался Вагнером и Скрябиным, общался с представителем Новой венской школы, революционером в музыке Арнольдом Шенбергом, которому он говорил, что тот делает в музыке то, что сам он воплощает в своих живописных произведениях.
С Ниной Андреевской Кандинский прожил тридцать лет, несмотря на солидную разницу в возрасте (на момент их встречи Нине было 23, а Кандинскому - 50). Это была удивительная пара и любовная история. Подготавливая выставку, я стала искать какие-то их письма, но ничего не обнаружила: как вспоминает Нина, они „ни на день не расставались“».
«Багатели»
«Московский период интересен еще и тем, что Кандинский возвращается к живописи на стекле - старинной традиционной технике, которая была распространена в Баварии, Чехии, Словакии и на юге России. Главными героями этих сюжетов были в основном почитаемые в народе святые. Кандинский заинтересовался этой техникой в Мюнхене, у него была целая коллекция баварских стекол, которую он собирал вместе со своей верной соратницей художницей Габриэле Мюнтер. Он сам писал композиции на стеклах, которые сейчас хранятся в собрании мюнхенской галереи Ленбаххаус.
И вот в 1917 году, когда он счастлив в новом браке, у него только родился сын, он снова обращается к подстекольной живописи. Возможно, причина в его эмоциональном состоянии, а может, он чувствовал необходимость в создании некоего интимного мира посреди голодного и холодного 1917-го. Отсюда и фольклорные, сказочные сюжеты «багателей» (от французского bagatelle, что означает «безделушка», «пустячок») . Изначально Кандинский так называл акварели, которые он писал в 1916 году в Стокгольме. Уже открыв к тому времени новые пространства в искусстве, он как бы играючи возвращается к своим старым привязанностям и темам, но уже на другом уровне и в очень свободной манере. Можно смело сказать, что это своеобразные шедевры в своем малом формате.
Также на выставке мы показываем акварели 1915-1916 годов из небольшого города Яранска, что под Вяткой, нынешним Кировым. Там в краеведческом музее около десяти лет назад совершенно неожиданно обнаружили шесть акварелей и рисунков, которые попали туда в 1920-е годы. Вообще многие вещи Кандинского московского периода оказались рассеяны по разным галереям и музеям России и бывших советских республик. Это связано с тем, что, покинув Россию в 1921 году, он оставил в Москве работы, которые впоследствии были национализированы и, в соответствии с распространенной в 1930-е годы практикой, разосланы по стране. Так, на нашей выставке мы показываем три стекла из Национального музея Азербайджана в Баку, которые долгое время были известны исследователям лишь в черно-белых фотографиях».
Интеллектуал авангарда и человек XIX века
«Нина Николаевна в своих воспоминаниях пишет, что после революции Татлин обратился к Кандинскому, пригласив его принять участие в строительстве новой культуры. У него появилось огромное поле деятельности: организация выставок, охрана памятников, строительство музеев, педагогическая деятельность в ГСХМ (Вторые государственные свободные художественные мастерские). И хотя он аккумулировал эти веяния времени, надо понимать, что Кандинский все же был родом из XIX века, в нем не было радикализма Родченко, с которым они и не смогли найти общий язык, хотя и были дружны. В отличие от Родченко, видевшего развитие живописи в союзе с архитектурой и дизайном, Кандинский, с его символистскими корнями, тяготел к музыке и поэзии . Вообще Василий Кандинский очень не прост для изучения - в его творчестве одинаково сильны интеллектуальная и интуитивная составляющие».
Детали от Posta-Magazine
Выставка открыта с 20 декабря по 12 февраля
ГМИИ им. А.С. Пушкина, Галерея искусства стран Европы и Америки XIX-ХХ веков.
Ул. Волхонка, 14
www.arts-museum.ru
1 сентября 1983 года в швейцарский курортный городок Гстаад к Нине Кандинской, вдове знаменитого художника Василия Кандинского, приехали гости. Званые обеды Нины всегда были роскошны и обильны, в меню непременно включали икру, шампанское, борщ и русские - стало быть, необъятные - пироги.
После пиршества у Кандинской всегда оставалось много еды, и рачительная хозяйка решила: не пропадать же такому добру! Пригласила друзей еще раз отобедать на следующий день в 7 часов вечера. Гости явились в предписанное им время. Однако на звонок никто не вышел.
Обеспокоенные, они вернулись в отель и вызвали полицию. Нину нашли на полу в ванной комнате. Она была привязана за кисти рук к одной из ножек ванны. Медицинское освидетельствование показало, что смерть наступила мгновенно примерно в 9 часов вечера минувшего дня. То есть через час после того, как гости покинули виллу. И никаких следов борьбы. Эксперты установили, что ее ударили сзади чем-то тяжелым. Убийца, судя по всему, был хорошо знаком несчастной женщине, если она не только впустила его в дом, но и не побоялась в его присутствии принимать ванну.
Весь дом тщательно обыскали и убедились, что ни одна из картин Василия Кандинского, которые уже были завещаны Франции, не исчезла. Зато пропали драгоценности на сумму порядка 2 миллионов долларов. Среди прочего и легендарное ожерелье от Картье. Это были великолепные грушевидные бриллианты в оправе зеленого цвета. За него вдова заплатила около полумиллиона долларов - фантастическая по тем временам сумма.
Они встретились, когда Василию Васильевичу Кандинскому было 50, а Нине, по ее словам, 20 лет. До встречи с ней у Кандинского уже были две любовные истории. Совсем молодым он влюбился в свою двоюродную сестру Анну Федоровну Шемякину. Однако страсть, соединявшая их, оказалась недолговечной и завершилась разводом. Уже разменяв четвертый десяток, Кандинский познакомился в Германии с хорошенькой немкой, художницей Габриэлой Мюнтер. Месяц спустя Габриэла сообщила, что он должен на ней жениться, ибо она, кажется (?!), в положении. Василий Васильевич обреченно кивнул, но за два дня до знакомства с ее родителями сбежал от невесты. Вернувшись в Москву, он дал судьбоносное объявление о найме горничной.
А незадолго до того Нина Андреевская бегала с подружкой к одной известной московской гадалке. Карты уверили, что она скоро выйдет замуж за известного человека. Прежде чем смешать карты, гадалка осторожно спросила: говорить ли ей о том, что ждет девушку дальше? Нина испугалась. Она решила: на сегодня с нее хватит и встречи с известным, а значит, наверное, и богатым человеком. А что там будет через десятилетия - все равно. Нина отказалась.
И вот предсказание сбылось. Прочитав объявление, девушка позвонила по указанному номеру. В своих мемуарах "Кандинский и я" Нина утверждает, что, очарованный ее голосом художник сразу предложил встретиться и обсудить детали ее будущей работы. Как пишет она, именно после их первой встречи Кандинский написал картину под названием "Посвящение одному голосу" - голосу Нины.
Дальнейшее - понятно. Кандинский не мог не увлечься молодой красавицей, а та, очевидно, сочла, что перспектива стать женой известного и совсем не бедного человека вполне уравновешивает разницу в возрасте.
Первые ночи несколько удивили молодую жену. Она, честно говоря, ожидала большей страсти от художника, столь яростного и неукротимого в своих картинах. Однако обнаружилось: оба они - законченные мистики. Такое сходство сулило, что этот брачный союз, заключенный не без участия судьбы, окажется крепким.
Как-то раз ночью Кандинский стал рассказывать молодой жене историю своего становления как художника. Он поведал Нине, что цвет в его картинах предсказывает судьбу. Особо подчеркнул при этом, что очень боится зеленого цвета. Примечательно, кстати, что при всем многоцветье полотна "Посвящение одному голосу" зеленых красок там нет.
Разделяя веру мужа в силу судьбы, Нина тем не менее упустила из виду эту "зеленую" деталь. Иначе она, может быть, воздержалась бы много лет спустя от покупки упомянутого бриллиантового колье в зеленой оправе, из-за которого, как полагают, ее убили.
Но до этого было еще далеко.
Нетрудно представить, какое будущее ждало художника-абстракциониста, останься он в СССР. Но в 1922 году происходит "чудо" - Кандинскому разрешают выехать в длительную командировку в Германию на преподавательскую должность в Веймар. Покидая Советскую Россию, Кандинские не сомневались, что уезжают навсегда.
После прихода к власти нацистов в 1933 году Кандинским пришлось покинуть Германию. Во Франции, где обосновалась русская чета, им пришлось нелегко. В то время Кандинский уже был достаточно известен. Но место культового художника, на которое по праву он мог претендовать, было прочно занято Шагалом и Пикассо. А потом началась Вторая мировая война и было уже не до картин.
В 1944 году, когда Нина по своему обыкновению пропадала в ювелирной лавке, прибежал посыльный и сообщил о скоропостижной кончине мужа.
Как это часто бывает, смерть мастера ускорила признание творений русского гения. Любовь к мертвым дается современникам почему-то легче, чем к живым. В результате начинают стремительно расти цены на их произведения на артрынке. Первые же хорошие деньги стимулировали аппетиты молодой вдовы. У нее появилась машина с шофером, она стала одеваться у одного из законодателей моды - Баленсиаги. Наконец-то Нина могла удовлетворить свою поистине непомерную страсть к драгоценностям, отдавая особое предпочтение бриллиантам, хотя не забывала и о сапфирах, рубинах... "Знаменитые ювелиры Ван Клифф и Арпельс, те самые, которые своими камнями закрывали морщины на шее самой королевы Великобритании, - сообщала всем и вся Нина, - были моей семьей".
Но ведь драгоценности не для того приобретаются, чтобы прятать их где-то в подполье. Поэтому и в театрах, и на приемах Нина появлялась, декорированная драгоценностями, как рождественская елка. Свою виллу в швейцарском Гстааде она назвала "Эсмеральдой" - по имени любимого изумруда, который в иерархии ее ценностей занимал второе место после бриллиантов. Здесь она опять нарушила "заповедь" своего гениального мужа, боявшегося зеленого цвета.
Став богатой, а потом и очень богатой, она прониклась сознанием собственной значимости. Теперь Нина воспринимала как должное приглашение на ланч в президентский дворец. Была очень горда, когда за щедрые пожертвования картин французскому государству ее наградили орденом Почетного легиона. С того момента мадам Кандинская постоянно надевала орденскую ленту на все приемы и даже в рестораны.
Она была хороша собой, богата, свободна. И очень хотела нравиться мужчинам. Особенно молодым. И чем старше становилась, тем моложе были мужчины, которые могли надеяться на ее благосклонность.
Первым на прекрасную музу "вышел" молодой владелец картинной галереи Эме Маис. Она сделала его своим официальным агентом. Чем чаще Нина соглашалась продавать картины своего мужа, тем больше зарабатывал ее любовник. Вдова долго ни о чем не догадывалась, но один из претендентов на ее внимание раскрыл Нине глаза на то, что ее обкрадывают. В дальнейшем она четко отделяла любовные связи от деловых, поручая вести коммерческую сторону своей жизни профессионалам-юристам. Но даже в 80 лет, как вспоминал один из жителей Гстаада, она вела себя очень кокетливо с молодыми людьми. Полагают, что именно эта "кокетливость" в конечном счете и сыграла с ней злую шутку.
Швейцарской полиции, которая вела расследование драмы, разыгравшейся на вилле "Эсмеральда", стало известно, что за день или два до убийства Нину видели в компании молодого мужчины, с которым она прогуливалась под руку. Заслуживал внимания и рассказ горничной о том, что накануне приема гостей хозяйка виллы вызывала из Женевы флористов, которые должны были составить декоративные букеты. Но букетов в доме обнаружено не было.
И все же, судя по всему, активных розыскных действий не велось. Бытует версия, что такая инертность имела свою подоплеку. Местные власти, да и федеральное правительство Швейцарии были заинтересованы в том, чтобы эта история получила как можно меньшую огласку и не повлияла на репутацию фешенебельного курорта.
Через три года на одном из аукционов было выставлено имущество некой мадам Золя. Люди, хорошо знавшие Нину, в числе прочих лотов опознали некоторые драгоценности, входившие в список вещей, похищенных на вилле "Эсмеральда". Говорят, что, когда последний бриллиант был продан, со стены ее дома упал портрет хозяйки работы Кандинского. Это как бы означало вторую смерть Нины - ведь в этих бриллиантах была вся ее жизнь.
Аркадий Вениаминов
Убийства."Тифлисское дело". (Уголовное дело по обвинению братьев Николая и Давида Чхотуа, а также Коридзе, Мчеладзе и Габисония в похищении и убийстве 22 июля 1876 г. Нины Андреевской)
(интернет-версия*)
На представленный ниже очерк распространяется действие Закона РФ от 9 июля 1993 г. N 5351-I "Об авторском праве и смежных правах" (с изменениями от 19 июля 1995 г., 20 июля 2004 г.). Удаление размещённых на этой странице знаков "копирайт" (либо замещение их иными) при копировании даных материалов и последующем их воспроизведении в электронных сетях, является грубейшим нарушением ст.9 ("Возникновение авторского права. Презумпция авторства.") упомянутого Закона. Использование материалов, размещённых в качестве содержательного контента, при изготовлении разного рода печатной продукции (антологий, альманахов, хрестоматий и пр.), без указания источника их происхождения (т.е. сайта "Загадочные преступления прошлого"(http://www..11 ("Авторское право составителей сборников и других составных произведений") всё того же Закона РФ "Об авторском праве и смежных правах".
Раздел V ("Защита авторских и смежных прав") упомянутого Закона, а также часть 4 ГК РФ, предоставляют создателям сайта "Загадочные преступления прошлого" широкие возможности по преследованию плагиаторов в суде и защите своих имущественных интересов (получения с ответчиков: а)компенсации, б)возмещения морального вреда и в)упущенной выгоды) на протяжении 70 лет с момента возникновения нашего авторского права (т.е. по меньше мере до 2069 г.).
Двадцать второго июля 1876 г. между 9 и 10 часами вечера было установлено исчезновение из дома Нины Эрастовны Андреевской, приехавшей в Тифлис из Одессы вместе с матерью для участия в разделе семейного имущества. Женщины появились в Тифлисе 29 июня, поначалу они остановились в гостинице "Европа", позже переехали жить в дом Георгия Шарвашидзе, мужа Елены Эрастовны Андреевской, сестры Нины. Сам Г.Шарвашидзе в это время был в деловой поездке в Кутаисской губернии.
Кроме женщин, в июле 1876 г. в доме Шарвашидзе проживали: Давид Чхотуа, управляющий имуществом семьи Андреевских в Тифлисском уезде, его младший брат Николай, оформлявшийся в тот момент на воинскую службу, повар Габисония, сторож Коридзе и садовник Мчеладзе.
В день исчезновения Нины, мать и дочь возвратились домой около 8 часов вечера. Они были встречены Давидом Чхотуа, который после 20 - минутного разговора с Ниной ушел в город; вслед за ним в город отправился и его брат Николай.
Нина Эрастовна, переодевшись в домашнее платье и переобувшись в старые опорки от дамских полусапожек, занялась деловой перепиской. В последний вечер своей жизни она писала письмо Георгию Шарвашидзе; также на ее столе осталось написанное утром письмо Иосифу Романовскому, управляющему имуществом Андреевских в Одесской губернии.
В десятом часу вечера Нина взяла свечу и вышла из комнаты, сказав матери, что идет к повару Габисония за обувью, которая утром была отдана тому в чистку. Через 20 минут после ухода дочери, мать вышла в коридор и увидела, что свеча, взятая Ниной, горит в коридоре у поворота к двери, ведущей на террасу. Дочери не было ни в коридоре, ни в комнатах. У вошедшего с улицы сторожа Коридзе Варвара Андреевская поинтерисовалась, где может быть дочь? тот ответил, что, очевидно, она пошла прогуляться. Поиски в саду результатов не дали; к розыскам присоединились вернувшиеся из города братья Чхотуа. Поиски в саду оказались безрезультатны, тогда Давид Чхотуа спустился по тропинке с крутого берега Куры, на котором стоял дом, к воде. Там, на каменной площадке он обнаружил аккуратно сложенную одежду Нины Андреевской и ее обувь.
Была вызвана полиция. Пристав Цинамзгваров, ознакомившись с ситуацией, в два часа ночи 23 июля задержал повара Габисония, сторожа Коридзе и садовника Мчеладзе "вплоть до выяснения обстоятельств происшедшего".
Так загадочно и воистину драматично началось "Тифлисское дело", ставшее в скором будущем известным на всю Россию.
Обстоятельства происшедшего сразу придали делу характер исключительный и таинственный. Наличие вещей девушки у реки наводило на мысль о возможном купании. Но это представлялось в силу нескольких соображений маловероятным: во - первых, спуск с крутого берега к воде в полной темноте был весьма непрост даже для ловкого и крепкого мужчины; во - вторых, если Нина Андреевская все же и спустилась самостоятельно вниз, то ее длинное платье и обувь непременно испачкались бы грязью (т.к. тропинка была грязна), однако они остались чисты и сухи; в - третьих, будучи в высшей степени стыдливой и конфузливой, Нина не стала бы купаться в то самое время, когда, по заявлению свидетелей, на противоположном берегу купались мужчины; наконец, в - четвертых, видя купающихся в Куре, Нина неоднократно смеялась над тем, что находятся люди, не брезгующие такой мутной и грязной водой.
Минула ночь и первая половина 23 июля - никаких известий о местонахождении девушки не поступало.
Между тем, о происшедшем были информированы высшие представители местной администрации. Нина Эрастовна Андреевская была дочерью доктора князя Воронцова, одного из высших сановников Российской Империи эпохи Николая Первого. Эраст Андреевский, женатый на княжне Тумановой, был породнен с известным грузинским дворянским родом Орбелиани; умер он в 1872 г., оставив после себя двух дочерей и сына. Андреевские были очень состоятельны, владели большой недвижимостью в Грузии, Бессарабии, на Урале. Хотя Нина и казалась человеком простым и демократичным, отнюдь не чуждавшимся либеральных веяний 70-х годов - интересовалась женским вопросом, готовилась к поступлению на Высшие женские курсы - она не переставала быть лицом высшего сословия. Понятно, что исчезновение подобной персоны, да еще при столь необычных обстоятельствах, не могло не привлечь к себе самого пристального внимания представителей власти, закона, прессы и общественности.
Между 7 и 7.30 часами утра 23 июля 1876 г. рыбаки Пидуа Менабди - Швили и Эстате Чиаберов обнаружили женский труп в нижнем белье, с браслетами на руках, плывший по течению Куры в месте, называемом Риша - кала, в 30 с лишком километрах от Тифлиса. Рыбаки вытащили труп, раздели его (дабы не пропали вещи), с помощью крестьян Ивана Арутинова и Гигола Каракозова зарыли в неглубокую яму, чтобы предохранить тело от быстрого разложения на солнце и падальщиков. Место было довольно пустынным, потребовалось некоторое время на то, чтобы оповестить о находке полицию.
Тело забрали из этого схрона лишь в семь часов вечера 24 июля. Для этого прибыли полицейские Кобиев и Цинамзгваров, вместе с ними был доктор Мревлов. К этому времени тело начало разлагаться; в протоколе наружного осмотра было указано, что "со спины и предплечий даже кожа слупилась:труп в полном гниении". Тело было доставлено в Тифлис, в анатомический театр и сдано цирюльнику Шах - Незидову. Тот проколол пузыри на животе бустирмом (булавкой) в двух местах; об этом следует сообщить, ибо в дальнейшем этот эпизод оказался весьма существенен.
По доставке тела в Тифлис было проведено его официальное опознание. Для его проведения были приглашены Варвара Андреевская (мать Нины), Георгий Шарвашидзе, прервавший свою поездку в Кутаис, братья Чхотуа. В предъявленном для опознания теле была узнана Нина Андреевская, хотя до последней минуты на этот счет оставались серьезные сомнения. Главным признаком, исключившем любые сомнения, послужило отсутствие указательного пальца левой руки - достаточно редкий для женщин дефект. Т.о. таинственные события вечера 22 июля 1876 г. обрели трагический финал.
Паталогоанатомическое исследование было проведено 25 июля 1876 г., через 61 час от расчетного момента смерти. В анатомировании участвовали врачи: Горалевич, Главацкий, Блюмберг, Павловский.
Прежде чем приступить к изложению результатов их исследования, следует сделать небольшое отступление. Проблема установления причин смерти в воде (был ли человек утоплен, утонул ли сам, был помещен в воду уже мертвым) принадлежит к старейшим в судебной медицине. В настоящий момент существуют строгие методики, позволяющие безошибочно установить обстоятельства гибели в воде или любой другой жидкости. К таковым методикам относится определение разбавления крови в левом желудочке сердца, обнаружение воды и легких водорослей в желудке и двенадцатиперстной кишке и пр. В 1876 г. таковых методик еще не существовало. Был набор классических внешних (пена на губах и у носа, гусиная кожа) и внутренних (т.н. вздутая эмфизема легких) признаков. Но наработанной статистики по различным вариантам и комбинациям признаков, их зависимости от внешних условий не существовало. Поэтому следует понимать, что эксперты прошлого века просто не могли сделать те наблюдения, которые сделали бы их современные коллеги. И трудно сказать, каковым было бы заключение нынешних специалистов, оперирующих гораздо более широким набором признаков.
Все четверо экспертов единогласно согласились с тем, что нет никаких признаков утопления - пены у рта, отека легких, воды в желудке. Были констатированы обширные кровоподтеки в грудных мышцах, плечах, спине, пояснице, на обеих голенях. Синяки того же происхождения покрывали и голову: "под кожей на всех костях черепа обширные кровоподтеки в виде рыхлых темных шариков, лежащих сплошной массой." На шее против яремной впадины был обнаружен кровоподтек размером с двугривенную монету (около 3 см.). При этом труп не имел ни одного перелома; несмотря на очевидное сдавление горла, хрящи гортани остались целы. В желудке и кишечнике не было следов яда или снотворного; экспертиза также констатировала, что Нина Андреевская не была беременна, не подвергалась сексуальному насилию и на момент смерти не имела регулярных половых отношений.
Синяки, покрывавшие ее тело, были признаны экспертами "прижизненными явлениями травматического происхождения, т.е. причиненными Н. Андреевской насилием извне". Эксперты посчитали неправдоподобным, чтобы причиной появления этих синяков могли послужить случайные удары утопающей или только что утонувшей женщины об окружающие предметы (камни, бревна в воде, дно водоема и пр.) В заключении было особо подчеркнуто, что эти кровоподтеки не могут быть смешаны с трупными пятнами, т.к. имеют разную с ними природу.
Происхождение синяков эксперты объяснили так: "полное отсутствие ссадин и ран приводит к заключению, что подтеки могли произойти либо от ушибов не особенно сильных, либо от давления".
В качестве непосредственной причины смерти была указана асфиксия, последовавшая за побоями. Таковое заключение было эклектичным, т.к. давало простор для неоднозначного толкования. Асфиксия могла подразумевать как насильственное удушение путем зажатия рта, так и удушение вследствие захлебывания в воде потерявшего сознание человека. Но все врачи сошлись во мнении, что до помещения тела Н.Андреевской в воду, она подверглась избиению.
Уже при первоначальном сборе информации и осмотре дома в самую ночь исчезновения Нины Андреевской внимание полицейских привлекли некоторые любопытные детали.
Так, пристав Цинамзгваров обнаружил на кухне палку, испачканную кровью, с налипшими волосками. Находка показалась ему весьма подозрительной: палка напоминала рукоять топора и полицейский решил, что кто - то намеренно разобрал топор, и топор этот был окровавлен. Странная находка быстро нашла свое объяснение, но менее подозрительной от этого быть не перестала.
Оказалось, что садовник Мчеладзе этой самой палкой накануне вечером, т. е. за несколько часов до исчезновения Нины Андреевской, убил самого свирепого пса из своры, охранявшей дом. Сделано это было по приказанию Давида Чхотуа.
Обратило на себя внимание полицейских и понятых полное отсутствие во дворе и в обширном саду в ночь с 22 на 23 июля сторожевых собак. Совпадение этого факта со временем исчезновения Н. Андреевской казалось очень странным. Садовник Мгеладзе объяснил, что собаки были им заперты в сторожке в саду. Дверь этой сторожки он даже поленом заложил, чтобы псы не вырвались, и проделано все это было опять - таки по прямому указанию Давида Чхотуа.
После опознания тела Нины Андреевской и получения первых показаний домашней прислуги полицейский следователь Кобиев и товарищ прокурора окружного суда Хлодовский сосредоточились на проверке алиби всех лиц, имевших отношение к дому Георгия Шарвашидзе.
Очень быстро привлек к себе внимание следствия Давид Чхотуа. Рассказывая о событиях злосчастного вечера 22 июля 1876 г. он указал, что около 20.20 вышел из дома в город, купил в аптеке у провизора Канделяки хинный порошок и мозольные кружки (пластырь), в лавке Чарухчианца приобрел шарф и галстук, после чего поужинал в гостинице "Европа"; возвратился домой в четверть одиннадцатого. Быстро выяснилось, что вечером 22 июля Давид Чхотуа не делал покупок в аптеке Канделяки, галстук же и шарф в магазине отца и сына Чарухчианцев был куплен утром 23 июля. Т. о. получалось, что на время исчезновения Нины Андреевской старший из братьев Чхотуа алиби не имел. Причем, даже будучи уличенным полицейскими во лжи, он не пожелал дать объяснения происшедшему и показаний своих не изменил.
Безусловно, неприятное впечатление оставил инцидент, имевший место в ночь на 23 июля, во время розысков Нины Андреевской на территории усадьбы. К двум часам ночи домашняя прислуга уже была задержана полицейскими, но все еще не была препровождена в полицейский участок. Подошедший к задержанным (а это были, напомним, Габисония, Мгеладзе и Коридзе) Давид Чхотуа заговорил с ними по - грузински. Стоявшие рядом полицейские - Петренко, Колмогородский и Цинамзгваров - были русскими, грузинской речи не понимали и потому потребовали немедленно прекратить диалог. Выяснить о чем именно успели поговорить Давид Чхотуа и отвечавший ему Габисония так и не удалось; быть может ничего крамольного и вовсе не было в их кратком диалоге, но сама попытка такого рода общения выглядела весьма подозрительно.
Давид Чхотуа познакомился с семьей Андреевских еще в 1870 г. в г. Одессе. В то время он был студентом геологического факультета Петербургского университета. Он стал третьим по счету управляющим имуществом Андреевских на Кавказе, сменив на этом посту Анищенко и Вейнсфельда, чья деятельность не приносила ожидаемого дохода. Д. Чхотуа стал служить у Андреевских с апреля 1875 г.; поначалу его оклад составлял 600 рублей в год, затем он был повышен до 1200 рублей.
Семья Андреевских переживала процесс раздела имущества. После смерти Эраста Андреевского, главы семейства, последовавшей в 1872 г., имущество семьи некоторое время продолжало находиться в общем владении наследников, но в начале 1876 г. на встрече в Варшаве ими было решено произвести его раздел. Всего наследников было четверо: Варвара, вдова Эраста Андреевского, ее дочери Нина и Елена, сын Константин. Для выделения своих долей в недвижимости на Кавказе Варвара и Нина Андреевские и прибыли в июне 1876 г в Тифлис.
Как установило следствие, раздел проводился полюбовно. Приехавшие женщины договорились с Георгием Шарвашидзе, представлявшем интересы Елены Андреевской, относительно оценки дома в Тифлисе и имений. Дом, оцененный в 22 тысячи рублей, Нина оставляла в полном владении Г. Шарвашидзе, но получила в качестве отступного вексель на 11 тыс. рублей. Кроме того, Нине достался большой лесной массив в местечке Дрэ, где по распоряжению Д. Чхотуа уже велась вырубка. Нина Андреевская отправилась туда, чтобы остановить вырубку и познакомиться с местными жителями.
Следствие внимательно изучило все обстоятельства раздела имущества. Помимо заинтересованных сторон при этом присутствовали нотариус Гогоберидзе, старинные друзья семьи Андреевских - Анчабадзе, Оников и его племянник Сулханов. Все они согласно показали, что Нина предлагала Георгию Шарвашидзе заменить лес в Дрэ на какую - либо иную недвижимость, но последний отказался. Лакей Леванидзе, обслуживавший господ, показал, что Г. Шарвашидзе остался разделом недоволен и уехал недопив чаю.
В Дрэ Нина Андреевская поехала вместе с Давидом Чхотуа и Александром Сулхановым; возницей был Баграт - Швили. Прибыв на место, Нина велела созвать крестьян, заявила им, что отныне является владелицей этой земли и леса и запрещает порубку леса на продажу. Указав на Сулханова, она объявила, что этот человек является новым управляющим и с этих пор крестьяне должны к нему обращаться со своей нуждой и требованиями. По показаниям Сулханова "при этом случае Давид Чхотуа был скучен и побледнел"; Баграт - Швили высказался куда определеннее "(Д. Чхотуа) метал на Сулханова столь злобные взгляды, что я опасался за жизнь Сулханова и держал ружье наготове".
Мать погибшей-Варвара Андреевская-была передопрошена 5 и 29 ноября 1876 г. Если во время летних допросов женщина в целом оставалась нейтральна по отношению к Давиду Чхотуа, то в новых ее показаниях появился некоторый обличительный оттенок; несомненно, это произошло под впечатлением от ареста братьев. В. Андреевская упомянула о некоторых неодобрительных высказываниях дочери в адрес управляющего, несколько иначе описала свой последний разговор с дочерью.
Несмотря на то, что находившиеся под стражей Давид и Николай Чхотуа не признавали себя виновными, следствие решило, что собранный материал доказательно изобличает их вину и вполне достаточен для передачи дела в суд.
В утвержденном окружным прокурором обвинительном заключении инициаторами убийства признавались братья Чхотуа. О предполагаемой роли князя Г. Шарвашидзе ничего не говорилось; последнее обстоятельство объяснялось тем, что против него не было получено никаких улик. Если в качестве мотива младшего из братьев - Николая - назывались "побуждения родственных чувств", то мотивы преступных намерений Давида Чхотуа определялись следующим образом: 1) недоверчивое отношение к нему со стороны Нины Андреевской, выражавшееся не только в лишении его полномочия на участие вместо нее в разделе имущества, но и в устранении от управления доставшимся ей имуществом; 2) неудовольствие, доходившее до столкновений, вследствие находившихся в доме Шарвашидзе под надзором Давида вещей НиныФ.
"Тифлисское дело" рассматривалось судом присяжных в июле 1877 г. К суду привлекались Давид и Николай Чхотуа, домашняя прислуга князя Шарвашидзе в лице Габисония, Мчеладзе и Коридзе. Им вменялось в вину совершение преднамеренного убийства Нины Андреевской по взаимному соглашению. Общественное мнение было возбуждено слухами и настроено крайне враждебно к обвиняемым.
Но очень скоро обвинение столкнулось с неожиданными и неприятными для себя открытиями.
Прежде всего, княжна Варвара Туманова, родственница погибшей по матери, рассказывая о событиях 22 июля 1876 г. вполне определенно заявила, что зная Нину, вполне допускает возможность ее купания в одиночку. На перекрестном допросе она высказалась еще более категорично: "Нина совершала поступки на которые решился бы не каждый мужчина". Княжна упомянула о стеснительности Нины и ее привычке купаться в рубашке. Старуха-служанка Хончикашвили заявила о том же: "Раз я была в бане с Андреевскими; барышня парилась в рубашке и только потом разделась". О той же самой привычке рассказала на суде в своих показаниях и мать погибшей. Правда, после такого купания Нина всегда сбрасывала рубашку и закутывалась в простыню; в данном же случае на месте обнаружения одежды Нины простыни не оказалось. Но самый факт признания возможности вечернего купания прозвучал сильным доводом против той версии событий, которую предлагало обвинение.
Мчеладзе и Коридзе от показаний, данных на предварительном следствии не отказалась, но когда адвокаты начали расспрашивать обвиняемых об условиях содержания в Метехском замке и обстоятельствах получения от них признательных показаний механизм воздействия на заключенных раскрылся во всей своей очевидной неприглядности. Хотя суд и принял в конечном итоге эти показания к рассмотрению, они в напутствии Председателя суда присяжным заседателям были названы УнедоброкачественнымиФ. Чем не пример юридической казуистики!
С заявлением доктора Маркарова, которое изобличало Габисония, получился не просто скандал, а настоящая драма. Габисония отказался ото всего, что ему приписывалось доктором; получалось его слово против слова свидетеля. Стремясь подавить обвиняемого, товарищ прокурора Хлодовский потребовал вызвать в суд одного из тех полицейских осведомителей, что были приставлены к Габисония на все время его пребывания в лазарете. В суде появился арестант Муса-Измаил-оглы (действовавшие с ним Мурад-Али-оглы и Церетели не могли принять участие в судебном заседании; первый уже находился в Сибири, а второй лежал в военном госпитале). Едва Мусе заявили о необходимости приведения к присяге он разрыдался. Можно представить себе шок присутствовавших в зале! Когда он несколько успокоился, то объяснил, что соглашался наговаривать на Габисония лишь потому, что полицейский агент Лоладзе обещал, что ни при каких обстоятельствах ему - Мусе-Измаил-оглы - никогда не придется повторять эту ложь под присягой. Как на духу этот человек рассказал о тех отвратительных полицейских приемах, которыми он был принужден в исполнению позорной роли провокатора. Арестантская доля, о которой было рассказано простым безыскусным языком, а потому особенно трогательно, никого не оставила равнодушным. На следующий день газета УТифлисский вестникФ назвала худого, измученного долгим заключением и смертельной болезнью Габисония Убиблейским ЛазаремФ и наверное не было в городе ни одного человека, который бы взялся оспаривать эту метафору.
После провала доктора Маркарова со своим заявлением, обвинению не оставалось ничего другого, как напирать на признания Коридзе и Мчеладзе. Однако и здесь прокуратуру ожидала постыдная неувязка: револьвер с патронташем, которым Давид Чхотуа по версии обвинения запугивал домашнюю прислугу в ночь убийства Н. Андреевской, оказался куплен уже после ее гибели, а именно - 23 июля 1876 г. И приглашенные в суд свидетели защиты подтвердили это. Более того, именно гибель девушки подтолкнула Давида Чхотуа к мысли о необходимости обзавестись оружием.
Наконец, старший из братьев получил алиби, которого у него не было на протяжении всего предварительного следствия. Все те люди, на которых он ссылался на протяжении многих месяцев (братья Чарухчианцы, аптекарь Канделяки, официанты из ресторана в гостинице "Европа") изменили в суде показания, данные прежде полиции. Дошло даже до того, что портной Капанидзе, его приказчики Мдивани и Шахнабазов предъявили суду брюки, которые оставлял для подгонки Давид Чхотуа. Много месяцев они отрицали как существование этих брюк, так и самый факт посещения их мастерской обвиняемым-а тут неожиданно все подтвердили. Сейчас невозможно сказать, знало ли обвинение о предстоящем в суде улучшении памяти свидетелей, но в любом случае подготовиться к таким ударам было крайне непросто. Вообще, эти моменты в высшей степени любопытны и совсем не так однозначны, как может показаться на первый взгляд. Если согласиться с полицейской версией, по которой братья действовали в составе преступной группы часть которой так и осталась нераскрыта, то следует признать, что изменение свидетельских показаний могло оказаться вовсе не добровольным.
Когда суд подошел к разбору обстоятельств поездки Нины Андреевской в урочище Дрэ новый казус едва не превратил трагедию в фарс. Свидетель обвинения Баграт-Швили весьма мрачными красками живописал то недовольство, с каким Давид Чхотуа воспринял известие о назначении Ниной Андреевской на его место нового управляющего Сулханова. Свидетель даже сказал, что боялся за жизнь девушки и все время держал в руках ружье, готовый отразить нападение на нее. Но в ходе перекрестного допроса Баграт-Швили сам уничтожил себя как свидетеля, назвав Давида Чхотуа братом Нины. Оказалось, что темный лесник все это время принимал его за Константина Андреевского и сразу стало ясно, что нельзя всерьез воспринимать слова человека столь мало понимающего в происходящем вокруг.
Тот самый Дгебуидзе, который рассказывал на предварительном следствии о том, как Габисония предупреждал его загодя о готовящемся убийстве Нины Андреевской, оказался бывшим каторжанином. Его показания были зачитаны по стенограмме ноябрьских допросов; когда защита потребовала доставить этого свидетеля в суд выяснилось, что никто не знает, где этого человека можно отыскать.
Совокупность подобного рода накладок привела к тому, что позиции обвинения оказались в значительной степени подорваны. И объяснить это можно лишь плохой подготовкой окружного прокурора к процессу. Единственно сильным пунктом, против которого ничего не могли заявить адвокаты, оказалась судебно-медицинская экспертиза. Тот факт, что тело не утонуло, в легких погибшей не было воды (а значит не было и захлебывания!), а голова и туловище покрывали синяки прижизненного происхождения-это устраняло всякие сомнения в факте преступления. Видимо, эти соображения и послужили главными доводами в принятии решения присяжными заседателями.
По приговору тифлисского окружного суда Давид Чхотуа был приговорен к 20 годам каторжных работ, Николай Чхотуа, Коридзе и Мчеладзе-оправданы, Габисония получил 10 лет каторжных работ.
"Тифлисское дело" на этом не закончилось. Приговор суда оставил неудовлетворенными обе стороны. Прокуратурой был принесен протест на оправдание младшего из братьев, защита всех обвиняемых заявила аппеляционную жалобу на использование запрещенных приемов ведения следствия.
Для защиты Давида Чхотуа в апелляционной инстанции был приглашен известный на всю Россию адвокат Владимир Данилович Спасович. Свою громкую известность он стяжал вечной оппозицией властям, за что и был в конце-концов изгнан из С.-Петербургского университета. Образ либерала и гуманиста, борца за пресловутые УобщечеловеческиеФ ценности, сильно подпортил скандальный судебный процесс 1876 г. над С. Кроненбергом, в котором В. Спасович защищал последнего. Станислав Кроненберг - герой франко-прусской войны 1870 года, получивший за храбрость орден Почетного легиона и французское подданство, оказался банальным домашним тираном, систематически избивавшим семилетнюю дочку. Безнравственные приемы защиты и демагогия адвоката возбудили столь сильное негодование в обществе, что о Спасовиче писали в начале 1876 г. практически все крупные газеты России; Ф. М. Достоевский в своем УДневнике писателяФ посвятил адвокату несколько очерков, полных глубокого и искренного возмущения. Знаменитые слова о Услезинке ребенкаФ сказаны Достоевским именно в адрес Спасовича и именно на материале Удела КроненбергаФ. Любопытно, что в оценке безнравственности этого адвоката совпали мнения людей зачастую диаметрально противоположных политических взглядов: М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ф. М. Достоевского, К. П. Победоносцева.
Но каковы бы ни были человеческие качества адвоката, он являлся, безусловно, одним из лучших профессионалов того времени в своей области. Приглашение его в апелляционный суд являлось удачным ходом; там требовалась именно внимательная, скурпулезная работа с документами, а не остоумие или находчивость в перекрестном допросе опасного свидетеля. Апелляционный суд занимался изучением именно процессуальных нарушений, неточностей толкования законов и пр., он не подменял собою суд первой инстанции.
Тифлисская судебная палата пересматривала дело братьев Чхотуа 25-30 ноября 1878 г. Защита Спасовича явилась, безусловно, верхом совершенства адвокатской работы.
Понимая, что самое красноречивое свидетельство факта убийства-это экспертиза от 25 июля 1876 г., он обрушился на судебных медиков со всею возможной силой своего красноречия: при наружном осмотре пропущены несомненно существовавшие на трупе знаки, не упомянуты проколы булавками на животе Е, ни даже такой важный признак, по которому труп признан 24 июля за труп АндреевкойЕ, а именно-порубление, то есть отсечение указательного пальца левой руки!Ф Немало процитировав европейских специалистов, которые анализируя утопление человека тоже расходились в оценке достоверности тех или иных признаков, Спасович подитожил свои рассуждения вполне категорично: я надеюсь, господа судьи, что вы Ене поверите экспертамЕ ввиду противоречий и промахов экспертизыФ.
Далее В. Д. Спасович неожиданно и изящно опровергнул постулат о невозможности достичь свободно плывущим телом местечка Караяз. Точное расстояние от Михайловского моста до места обнаружения тела Нины Андреевской составило не 43 версты, как принималось во всех полицейских расчетах, а Е 33! И это было действительно так. Трудно сказать, что привело к такой колоссальной ошибке, вполне может быть, что элементарная невнимательность, проявленная при составлении первого протокола, но факт остается фактом: десятки людей знакомились с делом, заслушивали на суде отчет о следственном эксперименте на реке и никто не удосужился внимательно проверить расчеты старшины спасательной станции Водопьянова! Потребовались два с лишним года и визит столичного адвоката, чтобы вскрыть ошибку, имевшую принципиальное значение для оценки всего эксперимента! Уменьшение расстояния на 10 километров делало Караяз вполне достижимым при замеренной скрости течения реки на поверхности и такой вывод существенно менял категоричность заключения следственного эксперимента. Безусловно, вопиющие проколы в работе прокуратуры заслуживали самого серьезного порицания. После своего заявления, потрясшего всех как гром среди ясного неба, Спасович спокойно заявил, что не верит в непроходимость Караджаларских перекатов; в оценке глубины реки в этом месте была допущена такая же грубая ошибка, что и в оценке расстояния. Последнее утверждение он, впрочем, ничем не подтвердил, но эмоциональность его речи добавила ей убедительности.
Нарушения закона, допущенные следственными властями при получении показаний Мчеладзе и Коридзе, также дали немало пищи для работы адвоката. Собственно, хорошо известно, что критиковать сделанное другими всегда легче, чем делать это самому. Апелляционный же суд изначально ориентирован на критический разбор высказанных замечаний. Спасович подверг критике всех без исключения свидетелей обвинения; досталось даже матери погибшей за ее ноябрьские показания (по большому счету, абсолютно безопасные для его подзащитного). Причем, к свидетелям защиты он оказался гораздо милостивее и не заметил у них тех огрехов, которые поставил в вину противной стороне.
Так, В. Д. Спасович вполне обстоятельно взялся объяснять как могло появиться у Давида Чхотуа алиби, которого не существовало вначале. Причем адвокат счел нормальным и вполне допустимым неоднократное изменение свидетелями своих показаний. Но если он защищал право братьев Чарухчианцев менять свои показания на диаметрально противоположные, то почему, спрашивается, он отказывал в этом матери погибшей?
Речь Спасовича в Тифлисском судебной палате в высшей степени своеобразна и не лишена интереса; нет никакой возможности проанализировать массу всех тех изысков, что рассеяны на шестидесяти страницах стенограммы.
Важно то, что в конечном итоге адвокат поставленной цели так и не достиг: апелляционный суд оставил приговор окружного суда без изменений. На этом была поставлена точка в "Тифлисском деле".
Оно, безусловно, принадлежит к запутаннейшим делам отечественной криминалистики, прежде всего из-за массы грубых ошибок, допущенных на этапе досудебного расследования. Как и в ряде других дел, представленных на нашем сайте, в "Тифлисском деле" трудно утверждать, что восторжествовала именно справедливость. Сколько людей, столько, очевидно, окажется и мнений.
Нина Андреевская с раннего детства жила в Москве. Отец рано умер, воспитывалась девочка одной матерью. Нина закончила два курса в университете – историю и философию. Она всегда любила живопись, поэзию, музыку, но специально искусству никогда не училась. О художнике Кандинском, конечно же, слышала – в то время он принимал активное участие в культурной жизни Москвы.
Их знакомство состоялось в 1916 году, по телефону. И позже Кандинский признается Нине, что сначала влюбился в ее голос. Именно в этот день он написал свою акварель «Незнакомому голосу» . На момент их встречи Кандинскому было почти 50, Нине – 17. «Меня удивили его потрясающие голубые глаза…» – напишет позже Нина в своем дневнике о первой встрече с Василием. 11 февраля 1917 года пара обвенчалась. На невесте было белое платье по эскизу Кандинского. Несомненно, многие считали, что Нина вышла замуж за знаменитость. Но сама она всегда утверждала обратное, говоря, что это была любовь с первого взгляда. В подтверждение этого, она была ему верной женой почти 28 лет.
После революции Кандинские не покинули Москву. Они остались жить там, наблюдая за рождением новой страны. А в конце 1917 года у них родился сын, Всеволод, или Лодя, как его ласково называли в семье. Однако радость родителей была недолгой. В июне 1920 года случилась беда – Лодя умер. Это был сильнейший удар, и с тех пор тема детей навсегда стала табу для Кандинских.
Жить в новой России становилось все сложнее. И в 1921 году Кандинский уволился из Наркомпроса, где работал последние годы, и взял билеты на поезд Москва-Берлин. Кандинский бежал от холода, непонимания собратьев по цеху, от памяти о сыне. И от приближавшегося тоталитаризма.
В Берлине пара жила замкнуто. Несмотря на то, что там было много русских художников, Василий сознательно отказался от общения с ними. Зато они каждый день ходили в кино – оба просто обожали кинематограф. Вскоре Кандинскому предложили работу в Баухаусе – школе, которая была на тот момент локомотивом современного искусства и дизайна. Семья переехала в Веймар – провинциальный крошечный городок, без каких-либо признаков светской жизни. Нина Кандинская, молодая и активная женщина, конечно же, не могла смириться с таким положением. Она использовала все возможные поводы, чтобы организовать в их честь маленький семейный праздник. Это и стало радостью ее жизни.
Через несколько лет школа из Веймара переехала в Дюссау. Творческая жизнь там кипела, и для Кандинского это был самый плодотворный период. Но все закончилось в 1933 году, когда к власти пришел Гитлер. Он объявил абстрактное искусство «дегенеративным». Баухаус был закрыт, и Кандинские оказались на распутье. Они могли остаться в Германии, ведь их никто не выгонял. Но как жить художнику в такой атмосфере? И Кандинский решает переехать в Париж. Ему на тот момент 67, ей – 35 лет.
Но жить во Франции за счет искусства оказалось непросто. Картины почти не продавались, и на Кандинского это действовало угнетающе.
С началом Второй мировой войны пара Кандинских не покинула Парижа. И оккупация города не повлияла на распорядок дня Василия – он гулял и писал каждый день, до июля 1944. А 13 декабря 1944 года Василий Кандинский умер.
Нина очень хорошо сознавала, что цена его картин вскоре вырастет. И поэтому отказывалась сразу продавать полотна. После войны она продолжала жить в Париже, в их доме. Продавала и дарила картины мужа разным музеям, организовывала мемориальные выставки. В 1973 году она опубликовала книгу воспоминаний «Кандинский и я». В начале 70-х годов Кандинская купила шале в Швейцарии и переехала туда. 2 сентября 80 года ее домик в горах подвергся нападению грабителей, унесших все ее украшения. Хозяйку дома убили. Преступление так и не было раскрыто.
