Что управляет историей? Взгляд на войну и мир с позиции народных интересов (по роману Л.Н. Толстого "Война и мир")

Взгляд на войну и мир с позиции народных интересов (по роману Л.Н. Толстого "Война и мир")

В 1869 году из-под пера Л. Н. Толстого вышло одно из гениальных произведений мировой литературы - роман-эпопея "Война и мир". По словам И. С. Тургенева, "ничего лучшего у нас никогда не было написано никем".

"Чтобы произведение было хорошим, надо любить в нем главную, основную мысль. В "Войне и мире" я любил мысль народную, вследствие войны 1812 года", - говорил Лев Толстой.

Главный герой романа - народ. Народ, брошенный в ненужную и непонятную ему войну 1805 года, народ, поднявшийся в 1812 году на защиту Родины и разгромивший в освободительной войне огромную неприятельскую армию во главе с непобедимым до тех пор полководцем.

В романе более ста массовых сцен, в нем действуют свыше двухсот поименно названных людей из народа, хотя значение образа народа определяется не количеством массовых сцен, а народной идеей. Важнейшие события романа оцениваются Толстым с народной точки зрения. Народную оценку войны 1805 года выражает писатель словами князя Андрея: "Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение?.. Нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения".

Война 1812 года не была похожа на другие войны. "Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания", - писал Толстой.

Отечественная война 1812 г. для России была справедливой, национально-освободительной войной. Наполеоновские полчища вступили в пределы России и направились к ее центру - Москве. На борьбу с захватчиками выступил весь народ. Простые русские люди - крестьяне Карп и Влас, старостиха Василиса, купец Ферапонтов, дьячок и многие другие - враждебно встречают наполеоновскую армию, оказывают ей сопротивление. Чувство любви к Родине охватило все слои населения.

Толстой говорит, что "для русских людей не могло быть вопроса, хорошо или дурно будет под управлением французов". Уезжают из Москвы Ростовы, отдав подводы раненым и оставив на произвол судьбы свой дом; покидает родное гнездо Богучарово княжна Марья Болконская. Переодетый в простое платье граф Пьер Безухов вооружается и остается в Москве, намереваясь убить Наполеона.

Но омерзительны отдельные представители чиновно-аристократического общества, которые в дни всенародного бедствия действовали в эгоистических, корыстолюбивых целях. Враг уже был в Москве, а придворная петербургская жизнь шла по-старому: "Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы службы и интриги". Патриотизм московских аристократов заключался в том, что они вместо французских блюд ели русские щи, а за французские слова назначали штраф.

Гневно обличает Толстой московского генерал-губернатора и главнокомандующего Московским гарнизоном графа Ростопчина, из-за своего высокомерия и трусости не сумевшего организовать пополнения для героически сражавшейся армии Кутузова.

С возмущением рассказывает писатель о карьеристах - иностранных генералах типа Вольцогена. Они отдали Наполеону всю Европу и "приехали нас учить - славные учителя!" Среди штабистов Толстой выделяет группу людей, желающих только одного: "...наибольших для себя выгод и удовольствий... Трутневое население армии". К числу таких людей относятся Несвицкий, Друбецкой, Берг, Жерков и другие.

С большой симпатией относился Толстой к народу, который сыграл главную и решающую роль в войне против французских завоевателей.

Патриотические чувства, охватившие русских, породили массовый героизм защитников Родины. Рассказывая о боях под Смоленском, Андрей Болконский справедливо заметил, что русские солдаты "в первый раз дрались там за Русскую землю", что в войсках был такой дух, какого никогда он (Болконский) не видел, что русские воины "два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерил наши силы".

Еще более полно "мысль народная" ощущается в тех главах романа, где изображаются герои, близкие к народу или стремящиеся понять его: Тушин и Тимохин, Наташа и княжна Марья, Пьер и князь Андрей - все те, кого можно назвать "русскими душой".

Человеком, воплотившим в себе дух народа, Толстой изображает Кутузова.

Кутузов - подлинно народный полководец. Таким, выражающим нужды, мысли и чувства солдат, он выступает во время смотра под Браунау и во время Аустерлицкого сражения, и особенно во время Отечественной войны 1812 года. "Кутузов, - пишет Толстой, - всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат". Кутузов для России - свой, родной человек. Во время войны 1812 года все его усилия направлены к одной цели - очищению родной земли от захватчиков. "Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа", - говорит писатель. От имени народа Кутузов отклоняет предложение Лористона о перемирии. Он понимает и неоднократно говорит, что Бородинское сражение есть победа; понимая, как никто, народный характер войны 1812 года, он поддерживает предложенный Денисовым план развертывания партизанских действий.

Кутузов - носитель народной мудрости, выразитель народных чувств. Его отличает "необычайная сила проникновения в смысл совершающихся явлений, а источник ее лежит в народном чувстве, которое он носил в себе во всей своей чистоте и силе". Только признание в нем этого чувства заставило народ выбрать его против воли царя главнокомандующим русской армией. И только это чувство поставило его на ту высоту, с которой он направлял все силы не на то, чтобы убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.

И солдаты, и офицеры - все воюют не за Георгиевские кресты, а за Отечество. Потрясают своей нравственной стойкостью защитники батареи генерала Раевского. Толстой показывает необычайную стойкость, мужество солдат и лучшей части офицеров. Он пишет, что не только Наполеон и его генералы, но все солдаты французской армии испытывали в Бородинском сражении "чувство ужаса перед врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения".

С большим знанием дела описывает Толстой славные действия русских партизан и их командиров - Денисова и До-лохова. В центре повествования о партизанской войне - образы Тихона Щербатого, в котором воплощаются лучшие национальные черты русского народа, и Платона Каратаева, олицетворяющего "все русское, народное, круглое, доброе". Толстой пишет: "...благо тому народу, который в минуту испытания... с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувства оскорбления и мести не заменятся презрением и жалостью".

Кульминационным моментом Отечественной войны явилась Бородинская битва. Если при описании сражений, происходивших на чужой территории (Аустерлицкое, Шенграбенское), автор сосредоточил внимание на некоторых героях, то на Бородинском поле он рисует массовый героизм народа и не выделяет отдельных персонажей.

Мужественное сопротивление русских войск, их несокрушимость удивляют и поражают Наполеона, еще не знавшего поражений. Самоуверенный император сначала никак не мог понять, что происходит на поле боя, так как вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля прежде стройные колонны французских войск возвращались теперь расстроенными, испуганными толпами. Наполеон натыкался на массу убитых и раненых солдат и испытывал ужас.

Рассуждая об итогах и значении Бородинского сражения, Толстой говорит, что русские одержали нравственную победу над войсками Наполеона. Нравственная сила французской атакующей армии была истощена. "Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, - а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага.и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородином".

Моральные качества армии, или дух войск, безусловно, влияют на исход военных действий, тем более, что со стороны французов война носила захватнический характер, со стороны русского народа война была национально-освободительной.

Народ достиг своей цели: родная земля была очищена от иноземных захватчиков.

Читая роман, мы убеждаемся, что писатель судит о великих событиях прошлого, о войне и мире с позиции народных интересов. А это и есть та "мысль народная", которую любил в своей бессмертной эпопее Толстой, и которая осветила немеркнущим светом его гениальное творение.

Всюду в романе мы видим отвращение Толстого к войне. Толстой ненавидел убийства - безразлично, во имя чего эти убийства совершаются. Нет в романе и поэтизации подвига героической личности. Одно лишь исключение - эпизод Шенграбенского сражения и Тушина. Описывая войну 1812 года, Толстой поэтизирует коллективный подвиг народа. Изучая материалы войны 1812 года, Толстой пришел к выводу, что как бы ни была отвратительна война с ее кровью, гибелью людей, грязью, ложью, иногда народ вынужден вести эту войну, который может быть мухи не тронет, но если на него нападает волк, защищаясь, убивает этого волка. Но убивая, он не испытывает наслаждения от этого ине считает, что совершил нечто достойное восторженного воспевания. Толстой раскрываетпатриотизм русского народа, не пожелавшего воевать по правилам со зверем - французским нашествием.

Толстой с презрением говорит о немцах, в которых инстинкт самосохранения личности оказался сильнее инстинкта сохранения нации, то есть сильнее патриотизма и с гордостью говорит о русских людях, для которых сохранение их «я» было менее важным, чем спасение отечества. Отрицательными типами в романе являются и те герои, которые откровенно равнодушны к судьбам родины (посетители салона Курагиной), и те, которые прикрывают это равнодушие красивой патриотической фразой (почти все дворянство за исключением небольшой его части - людей типа Кутузова, Андрея Болконского, Пьера, Ростовых), а также те, для кого война - удовольствие ( , Наполеон).

Самыми близкими для Толстого являются те русские люди, которые, сознавая, что война - дело грязное, жестокое, но в некоторых случаях необходимое, без всякой патетики делают великое дело спасения родины и не испытывают, убивая врагов никакого наслаждения. Это - Кутузов, Болконский, Денисов и многие другие эпизодические герои. С особенной любовью Толстой рисует сцены перемирия и сцены, где русские люди проявляют жалость к поверженному врагу, заботу о пленных французах (призыв Кутузова к армии в конце войны - пожалеть обмороженных несчастных людей), или, где французы проявляют человечность в отношении русских (Пьер на допросе у Даву). Это обстоятельство связано с главной идеей романа - идеей единства людей. Мир (отсутствие войны) объединяет людей в единый мир (одну общую семью), война разделяет людей. Так в романе идея патриотическая с идеей мира, идеей отрицания войны.

Несмотря на то, что взрыв в духовном развитии Толстого произошел после 70-х годов, в зачаточном состоянии многие позднейшие его взгляды и настроения можно обнаружить и в произведениях, написанных до перелома, в частности в «Войне и мире». Этот роман издан за 10 лет до перелома, и весь он, особенно в том, что касается политических взглядов Толстого - явление момента переходного для писателя и мыслителя. В нем и остатки старых взглядов Толстого (например, на войну), и зародыши новых, которые впоследствии станут определяющими в этой философской системе, что получит название «толстовство». Взгляды Толстого менялись даже на протяжении его работы над романом, что выразилось, в частности, в резком противоречии образа Каратаева, отсутствующего в первых вариантах романа и введенного лишь на последних этапах работы, патриотическим идеям и настроениям романа. Но вместе с тем этот образ вызван был не прихотью Толстого, а всем развитием морально-этических проблем романа.

Своим романом Толстой хотел что-то очень важное сказать людям. Он мечтал силою своего гения распространить свои воззрения, в частности взгляды на историю, «на степень свободы и зависимости человека от истории», хотел чтобы его взгляды стали всеобщими.

Как Толстой характеризует войну 1812 года? Война - преступление. Толстой не делит сражающихся на нападающих и обороняющихся. «Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний…, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления».

А какова же по мнению Толстого причина этого события? Толстой приводит различные соображения историков. Но ни с одним из этих соображений не соглашается. «Всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам… одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события…». Огромное, страшное явления - война, должно быть порождено такой же «огромной» причиной. Толстой не берется найти эту причину. Он говорит, что «чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в природе, тем они становятся для нас неразумнее, непонятнее». Но если человек не может познать законы истории, значит, он не может повлиять на них. Он - бессильная песчинка в историческом потоке. Но в каких границах человек все же свободен? «Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем свободнее, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы». Это - ясное выражение тех мыслей, во имя которых создан роман: человек свободен в каждый данный момент поступить как ему угодно, но «совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение».

Человек не в состоянии изменить течение роевой жизни. Это жизнь стихийная, а значит, не поддающаяся сознательному воздействию. Свободен человек только в личной жизни. Чем более он связан с историей, тем менее он свободен. «Царь - есть раб истории». Раб не может командовать господином, царь не может влиять на историю. «В исторических событиях так называемые люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которое, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием». Таковы философские рассуждения Толстого.

Сам Наполеон искренне не хотел войны, но он раб истории - отдавал все новые распоряжения, ускоряющие начало войны. Искренний лжец Наполеон уверен в своем праве грабить и уверен, что награбленные ценности - его законная собственность. Восторженное обожание окружало Наполеона. Его сопровождают «восторженные крики», перед ним скачут «замиравшие от счастья, восторженные… егеря», он кладет подзорную трубу на спину «подбежавшего счастливого пажа». Здесь царит одно общее настроение. Французская армия - это тоже какой-то замкнутый «мир»; у людей этого мира свои общие желания, общие радости, но это «ложное общее», оно основано на лжи, притворстве, грабительских устремлениях, на несчастьях чего-то другого общего. Причастность к этому общему толкает на глупые поступки, превращает человеческое общество в стадо. Влекомые единой жаждой обогащения, жаждой грабежа, потерявшие внутреннюю свободу, солдаты и офицеры французской армии искренне верят, что Наполеон ведет их к счастью. А он, в еще большей степени раб истории, чем они, возомнил себя Богом, ибо «для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира… одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения». Людям свойственно создавать кумиров, а кумиры с легкостью забывают, что не они создали историю, а история создала их.

Как непонятно, почему Наполеон дал приказ о нападении на Россию, так непонятны и действия Александра. Все ждали войну, «но ничего не было готово» к ней. «Общего начальника над всеми армиями не было. Толстой как бывший артиллерист, знает, что без «общего начальника» армия попадает в тяжелое положение. Он забывает скептическое отношение философа к возможности одного человека повлиять на ход событий. Он осуждает бездействие Александра и его придворных. Все их стремления «были направлены только на то, чтобы… приятно провести время, забыть о предстоящей войне».

Толстой ставит Наполеона в один ряд с Анатолем Курагиным. Для Толстого - это люди одной партии - эгоистов, для которых весь мир заключен в их «я». Художник раскрывает психологию личности, уверовавшей в свою безгрешность, в безошибочность своих суждений и поступков. Он показывает, как создается культ такой личности и как сама эта личность начинает наивно верить во всеобщую к ней любовь человечества. Но у Толстого очень редки однолинейные характеры.

Каждый характер строится на определенной доминанте, но его не исчерпывается. Луначарский писал: «Все положительное в романе «Война и мир» - это протест против человеческого эгоизма, тщеславия … стремление поднять человека до общечеловеческих интересов, до расширения своих симпатий, возвысить свою сердечную жизнь». Наполеон олицетворяет этот человеческий эгоизм, тщеславие против которых выступает Толстой. Наполеону чужды общечеловеческие интересы. Это - доминанта его характера. Но Толстой показывает и другие его качества - качества опытного политика и полководца. Конечно, Толстой считает, что царь или полководец не может познать законов развития и тем более повлиять на них, но вырабатывается умение разбираться в обстановке. Чтобы воевать с Россией, Наполеону нужно было узнать хотя бы командиров вражеской армии, и он их знал.

«Война и мир» Л. Н. Толстого - исторический роман. Почему происходят те или иные исторические события? Кто движет историю? По своим историко-философским взглядам Толстой - фаталист. Он считает, что ход исторических событий предопределен свыше и не зависит от произвола людей. «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей».

Из этого постулата следует вывод, доказанный всей логикой романа. Решающее влияние на ход событий оказывает не отдельная (пусть даже исключительная) личность, а народ. Раскрыть характер целого народа - такова важнейшая художественная задача «Войны и мира». «Нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но и над всей Россией, заслонил все другие предположения», - пишет Толстой, подчеркивая нерасторжимую связь судеб своих любимых героев с жизнью народа, с исходом той борьбы, которую он ведет.

Пьер, побывав на поле Бородина, став свидетелем истинного героизма простых людей, увидел ту «скрытую теплоту патриотизма», «которая зажигает патриотические чувства в каждом солдате». «Солдатом быть, просто солдатом», - думает Пьер. Толстой изобразил русский народ в переломный момент истории.

На протяжении всего романа автор подчеркивает, что именно благодаря народу Россия вышла из войны победительницей. Не во имя крестов, чинов и славы сражались и умирали русские солдаты. В минуты подвига они меньше всего думали о славе. «Нет истинного величия там, где нет простоты, добра и правды», - пишет Толстой. Однако, утверждая мысль о том, что историю творят люди, массы, народ, а не человек, возвысившийся над народом, Толстой не отрицает вообще роль человека в истории.

Личности принадлежит свобода выбора собственных поступков. Тот, кто пользуется каждым моментом такой свободы, чутьем проникает в общий смысл событий, заслуживает имени великого человека.

Именно так изображен в романе Кутузов. Внешне он пассивен, отдает приказания лишь тогда, когда этого требуют обстоятельства. Главной своей задачей он считает руководство «духом войска» - в этом залог победы. Будучи близким народу мудрым полководцем, он чувствует этот «дух», «то народное чувство, которое он носит в себе во всей чистоте и силе его». Кутузов знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти. Антиподом Кутузова в романе является Наполеон. Согласно своей исторической концепции, писатель рисует этого знаменитого полководца и выдающегося деятеля как «маленького человека» с «неприятно-притворной улыбкой на лице».

Он самовлюблен, самонадеян, ослеплен славой, считает себя движущей силой исторического процесса. Его безумная гордость заставляет его принимать актерские позы, произносить напыщенные фразы. Для него имеет интерес «только то, что происходило в его душе». А «все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли». В романе «Война и мир» Толстой решил сложную задачу, отвечающую его историческим взглядам: создал образ целого народа в переломный для судьбы России исторический момент.

Идет война в Австрии. Генерал Мак разбит под Ульмом.

Австрийская армия сдалась. Над русской армией нависла угроза разгрома.

И вот тогда Кутузов принял решение послать Багратиона с четырьмя тысячами солдат через труднопроходимые Богемские горы навстречу французам. Багратиону предстояло быстро совершить трудный переход и задержать сорокатысячную французскую армию до прихода Кутузова.

Его отряду нужно было совершить великий подвиг, чтобы спасти русскую армию. Так автор подводит читателя к изображению первого великого сражения. В этом сражении, как всегда, дерзок и бесстрашен До л охов. Храбрость Долохова проявляется в бою, где «он в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера». Но после этого он идет к полковому командиру и докладывает о своих «трофеях»: «Прошу запомнить, ваше превосходительство! » Далее он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся кровь: «Рана штыком, я остался на фронте.

Попомните, ваше превосходительство». Везде, всегда он помнит прежде всего о себе, только о себе, все, что он делает, делает для себя. Нас не удивляет и поведение Жеркова. Когда в разгар боя Багратион послал его с важным приказом к генералу левого фланга, он не поехал вперед, где слышалась стрельба, а стал искать генерала в стороне от боя. Из-за непереданного приказа французы отрезали русских гусар, многие погибли и были ранены.

Таких офицеров много. Они не трусливы, но не умеют забыть ради общего дела себя, карьеру и личные интересы.

Однако русская армия состояла не только из таких офицеров. В главах, рисующих Шенграбенскую битву, мы встречаем истинных героев. Вот он сидит, герой этой битвы, герой этого «дела», маленький, худой и грязный, сидит босой, сняв сапоги. Это артиллерийский офицер Тушин. «Большими, умными и добрыми глазами смотрит он на вошедших начальников и пытается шутить: «Солдаты говорят, что разувшись ловчее», - и смущается, чувствуя, что шутка не удалась.

Толстой делает все, чтобы капитан Тушин предстал перед нами в самом негероическом виде, даже смешном. Но именно этот смешной человек был героем дня.

Князь Андрей справедливо скажет о нем: «Успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и героической стойкости капитана Тушина с ротой». Второй герой Шенграбенского сражения - Тимохин. Он появляется в ту самую минуту, когда солдаты поддались панике и побежали. Все казалось потеряно. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг побежали назад... и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина.

И только благодаря Тимо-хину русские имели возможность возвратиться и собрать батальоны. Мужество разнообразно. Есть немало людей безудержно храбрых в бою, но теряющихся в будничной жизни. Образами Тушина и Тимохина Толстой учит читателя видеть по-настоящему храбрых людей, их неброский героизм, их огромную волю, которая помогает преодолевать страх и выигрывать сражения. В войне 1812 года, когда каждый солдат дрался за свой дом, за родных и близких, за Родину, сознание опасности удесятеряло силы. Чем глубже продвигался Наполеон в глубь России, тем более росли силы русского войска, тем более слабела французская армия, превращаясь в сборище воров и мародеров.

Только воля народа, только народный делает армию непобедимой. Этот вывод следует из романа Л.

Н. Толстого «Война и мир».

Евгений Шейнман

«... таинственные силы, двигающие
человечество (таинственные потому,
что законы, определяющие их
движение, неизвестны нам), продолжали
свое действие»
Л.Н. Толстой, «Война и мир»

Эти строки – одни из первых в эпилоге к «Войне и миру». Гениальный роман Льва Николаевича был одним из самых любимых среди нескольких книг в юности, которые я перечитывал постоянно. В одном из самых популярных российских ток-шоу, которые вел Петр Толстой (слышал, что он является потомком великого писателя), речь шла об образовании, встала одна девушка, что, мол, мы не хотим читать «Войну и мир», нам это скучно! Никто из присутсвующих не ужаснулся, не возмутился, раздавались даже сочувственные реплики...
Не знаю, обратили ли внимание на эпилог все, кто читал когда-то роман. Вообще-то, мысли о том, что движет историю, разбросаны по всему роману, но в эпилоге они сконцентрированы и,собственно, эпилог является как бы отдельным философским произведением, довольно значительным по объему (более 100 страниц), состоящим из двух частей. И если в первой части довольно весомая часть еще посвящена основным персонажам романа, то вторая часть является чисто философским трактатом. Я давно мечтал «разобраться» с этим эпилогом отдельно от романа, все не решался, но вот собрался...
Перед тем, как взять роман в руки, дай, думаю, посмотрю в интернете, что есть по вопросу, заявленному в заголовке статьи. Каково же было мое изумление, когда обнаружилось, что значительная часть сайтов ссылается на Л.Н. Толстого!
Основные мысли этих сайтов примерно следующие: личность может мало. История, по мнению писателя, действует в мире как естественная природная сила. Ее законы, подобно законам физическим или химическим, существуют независимо от желаний, воли и сознания тысяч и миллионов людей. Именно поэтому, считает Толстой, невозможно объяснить что-либо в истории, исходя из этих желаний и воль. Он утверждает, что нельзя объяснять развитие исторических событий волей, желаниями, поступками отдельных великих людей – «исторических личностей». История, по Толстому, - результат совпадения интересов и поступков множества людей, составляющих народную массу.
В совсем еще «свежей» статье Игоря Смирнова «История и ее Другое» («Звезда», 2016, №6) автор делает небольшую ссылку на «Войну и мир»: «По убеждению Льва Толстого, обоснованному им в философской добавке к «Войне и миру», история постоянно результирует в своем содержании свободу человеческого воления, которую разум напрасно пытается задним числом формализовать, навязывая изменениям жизненных обстоятельств свойство необходимости. Уравнивая историческую энергию со свободой от предзаданности (от Провидения), Толстой, казалось бы, ясно видит, чем отличаются друг от друга homo historicus и homo ritualis. Однако в своей импликативной глубине историософский эпилог «Войны и мира» придает эмансипаторным актам тот же характер «вечного возвращения», какой имеют обрядовые действия». Все понятно?
Вот еще один стилистический образчик из этой же работы: «История сказала все о себе уже в своей исходной точке. Парадоксальным образом она тотальна с самого начала, еще не успев пройти через все свои перипетии. Это положение отчетливее прочих сформулировал в 1923г. Лев Карсавин, по идее которого историю порождает из себя один и тот же «стяженный всеединый субъект», доказывающий свое всегдашнее присутствие в эмпирически расподобленном времени самосовершенствованием. История, подвергнутая циклизации, оценивается не только оптимистически, но и как regressus ad infinitum, как никогда не побеждающая своe скольжение по нисходящей линии». Значительную часть этой работы читаешь так, как будто она написана на иностранном языке. Вот такой современный язык философии (статья проходит под рубрикой «Философский комментарий»)
Мой любимый философ и литературовед Михаил Эпштейн в своей статье «Пауза и взрыв»(«Звезда», 2016, №1)говорит об истории так: «История все меньше подчиняется законам детерминизма, ограничивающим темп общественной эволюции, и все больше отвечает управляемо-взрывному типу мышления, когда парадигмальные сдвиги происходят не раз в столетия, в виде революций, а постоянно, в форме ускоряющейся эволюции. История все более интеллектуализируется, становится серией мыслительных событий, происходящих уже не столько во временной последовательности, сколько одновременно, как взрывное расширение цивилизации, экспансия мысли во всех направлениях. Происходит синхронное зарождение множества новых концептов, идей, методов, дисциплин, которые выводят за пределы самой истории как сюжетного, нарративного типа цивилизационной динамики (одно следует за другим). .. теперь история становится танцем черных лебедей - непредсказуемых событий, аномалий, вдруг становящихся ростками новых систем. Мы входим в турбулентное поле, состоящее из точек бифуркации. ...». Как говорится, ясности не добавляет...
Недавно я наткнулся на статью Аллы Латыниной о романе Алексея Варламова «Мысленный волк». Статья называется «Кто управляет историей?»(Н.Мир, 2014, №9). Обрадовался – вот, думаю, нашел – ведь заголовок почти, как у меня, только вместо "кто" у меня "что" ... Увы, этот многообещающий заголовок оказазался только фигурой речи.
Как вам нравятся современные высказывания по истории? Нет уж, буду искать ответ на поставленный мной вопрос у Льва Николаевича. Итак...
Предмет истории есть жизнь народов и человечества. Непосредственно уловить и обнять словом –описать жизнь не только человечества, но одного народа,представляется невозможным.
На вопросы о том: каким образом единичные люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей, историки разрешали эти вопросы верою в непосредственное участие божества в делах человечества. Новая история отвергает это положение в теории, но следует им на практике. Вместо людей, одаренных божественной властью, руководимых божественной волею божества, новая история поставила или героев, одаренных необыкновенными, нечеловеческими способностями, или просто людей самых разнообразных свойств, от монархов до журналистов. Новая история пришла к признанию того, что народы руководятся единичными людьми, и, что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество. Если вместо божественной власти стала другая сила, то надо объяснить, в чем состоит эта новая сила, ибо в этой силе и и заключается весь интерес к истории.
Какая сила движет народами? Этот вопрос как нельзя более актуален и сейчас, когда миллионные массы людей из бедственных стран бегут в благополучные страны. Толстой же имел ввиду движение вооруженных масс наполеоновских войск с запада на восток, и обратное их движение, преследуемые русскими войсками с востока на запад. Возвращаемся к толстовскому вопросу. Одни историки понимают эту силу как власть, присущую героям и владыкам. Однако, одни и те же события эти историки описывают часто противоположным способом. Другие историки признают эту силу как результат разнообразных направленных многих сил. Они большей частью употребляют понятие о власти как о силе, самой по себе производящей события. По их изложению, историческое лицо есть произведение своего времени, и власть его есть произведение своего времени, и власть его есть произведение различных сил, и власть его есть сила, производящая событие. Третьи историки – историки культуры, видят эту силу в так называемой культуре, в умственной деятельности. Можно допустить, что между умственной силой и движением народов есть что-то общее, но ни в коем случае нельзя допустить, по мнению Толстого, чтобы умственная деятельность руководила действиями людей. Неизбежность понятия о власти для объяснения исторических явлений доказывают сами историки.
Власть эта не может быть той непосредственною силою физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания,основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, как власть Геркулеса; она не может быть также основана на преодолении нравственной силы. История показывает нам, что ни Людовики, ни Метернихи, управляющие миллионами людей, не имели никаких особенных свойств силы душевной, а, напротив, были по большей части нравственно слабее каждого из милллионов людей, которыми они управляли. Очевидно, что источник этой власти должен находиться вне лица, в тех отношениях к массам, в которых находится лицо, обладающее властью. Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным или молчаливым согласием на избранных массами правителей. Однако, здесь есть много противоречивого. Если сила, двигающая народами, лежит не в исторических лицах, а в самих народах, то в чем же состоит значение этих исторических лиц? Исторические лица, говорят историки, выражают собою волю масс: деятельность исторических лиц служит представительницею деятельности масс. Но,в таком случае, является вопрос, вся ли деятельность исторических лиц служит выражением воли масс, или только известная сторона ее? Встречаясь с этим затруднением, историки придумывают самое неясное, неосязаемое и общее понятие, над которым возможно подвести наибольшее число событий, и говорят, что в этом понятии состоит цель движения человечества. Самые обыкновенные, принимаемые почти всеми историками общие понятия – это свобода, равенство, просвещение,прогресс, культура.
Однако деятельность миллионов людей, переселяющихся, сжигающих дома, сжигающих друг друга и т.д. никогда не выражается в описании деятельности десятка лиц, не сжигающих дома, не истребляющих друг друга. Это будет история монархов и писателей, а не история жизни народов.
Жизнь народов не вмещается в жизнь нескольких людей, ибо связь связь между этими несколькими людьми и народами не найдена. Теория о том, что связь эта основана на перенесении совокупности воль на исторические лица, есть гипотеза, не подтверждаемая опытом истории. Теория перенесения воль масс на исторические лица есть только перифраза – только выражение другими словами вопроса: какая причина исторических событий? Власть. Что есть власть? – Власть есть совокупность воль, перенесенных на одно лицо. При каких условиях переносятся воли масс на одно лицо? – При условиях выражения лицом воли всех людей. То есть власть есть власть. То есть власть есть слово, значение которого нам непонятно.
Мы не можем принимать власть за причину событий. Власть, с точки зрения опыта, есть только зависимость, существующая между выражением воли лица и исполнением этой воли другими людьми. Приказание не может быть ни в каком случае причиною события, между тем и другим существует известная определенная зависимость. Чтобы понять эту зависимость, надо учесть, что сам приказывающий человек участвует в событии. Это-то отношение приказывающего к тем, кому он приказывает, и есть именно то, что называется властью.
Из всех тех соединений, в которые складываются люди для совершения совокупных действий, одно из самых резких и определенных есть войско. Всякое войско составляется из низших по военному званию чинов –рядовых, которых всегда самое большое количество, далее капралов(имеются ввиду времена Отечественной войны 1812 года), унтер-офицеров, которых число меньше первого, из еще высших офицеров, число которых еще меньше, и т.д. до высшей военной власти, которая сосредотачивается в одном лице.
Солдат сам непосредственно колет, режет,жжет,грабит и всегда на эти действия получает приказание от вышестоящих лиц, сам же никогда не приказывает. Унтер-офицер реже совершает само действие, чем солдат, но уже приказывает. Офицер еще реже совершает само действие и еще чаще приказывает. Генерал уже только приказывает идти войскам, указывая цель, и почти никогда не употребляет оружия. Полководец уже никогда не может принимать участия в самом действии и только делает общие распоряжения о движении масс. То же отношении лиц между собой обозначается во всяком соединении людей для общей деятельности – в земледелии, торговле, производстве и т. д. Это-то отношение лиц, приказывающих, к тем, которым они приказывают, и составляет сущность понятия, называемого властью. По самому свойству своему приказывающие принимают наименьшее участие в самом событии, их деятельность исключительно направлена на приказывание. Тот, кто больше приказывал, вследствие своей деятельности словами, очевидно, мог меньше действовать руками. Без этого не мог быть объяснен самый простой вопрос, возникающий при рассмотрении каждого события: каким образом миллионы людей совершают совокупные преступления, войны убийства и т.д.?
Итак, что есть власть? «Власть есть такое отношение известного лица к другим лицам, в котором лицо это тем менее принимает участие в действии, чем более оно выражает мнений, предположений и оправданий совершаюшегося совокупного действия».
Какая сила производит движение народов? «Движение народов производит не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегда так, что те, которые принимают наибольшее прямое участие в событии, принимают на себя наименьшую ответственность, и наоборот».
Надо признать, что это толстовское определение не добавляет оптимизма в понимание исторических событий. Какая же все-таки деятельность всех людей приводит к тем или иным событиям? Толстой, описывая движение народов, имел ввиду движение вооруженных масс, к которым естественно применимо и понятие власти и других видов деятельности, о которых писал Толстой. А как же нынешнее великое переселение народов в благополучные страны? Можно, конечно, объяснить это извечным стремлением людей к лучшей жизни. Но почему это происходит в таких масштабах именно сейчас? Ведь никто никому не приказывал, не проявлял власти, все происходит как бы стихийно, а стихийно ли? Ответ ищут...
История относится к человеку, «человек же, который есть предмет истории, прямо говорит: я свободен и потому не подлежу законам. Присутствие хотя не высказанного вопроса о свободе воли человека чувствуется на каждом шагу истории». Вот откуда это неясное чувство, откуда в памяти у меня всплыло это понятие, которое послужило причиной написания моей предыдущей статьи «Свобода воли есть?»! Толстой считает, что все противоречия, неясности истории, тот ложный путь, по которому идет эта наука, основаны только на неразрешимости этого вопроса. Если воля каждого человека была бы свободна, то есть,если каждый мог бы поступить так, как ему захотелось, то вся история есть ряд бессвязных случайностей. Если же есть хоть один закон, управляющий действиями людей, то не может быть свободной воли, ибо тогда воля людей подлежит этому закону. В этом противоречии, утверждает он, заключается вопрос о свободе воли, с древнейших времен занимавший лучшие умы человечества.
Глядя на человека, как на предмет наблюдения, говорит Толстой, мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит также, как все существующее. Глядя же на него из себя как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными. Правда, что-то до боли знакомое? Помните, мы учили по диамату: «Свобода есть осознанная необходимость»? Мне всегда казалось, что это высказывание Энгельса, ну, на худой конец, Гегеля. Покопался в интернете, в одном месте встретил, что, вроде бы это высказывание Спинозы. В современных концепциях о свободе воли термина «необходимость» я не встретил, эквивалентом этого понятие есть, очевидно, «детерминизм».
Хорошо выразился Шопенгауэр(беру это из своей предыдущей статьи «Свобода воли есть?): допустим, человек способен совершить выбор между двумя «хочу» по собственному произволу, но способен ли человек выбирать, чего ему хотеть? Каким образом совершается данный выбор? В зависимости от своих приоритетов, вы выбираете, опираясь на свои принципы, на свою логику, на свое чутье, на головную боль от вчерашних похождений - и чувствуете в этом реализацию собственной свободы. Но, откуда взялись ваши принципы? Почему вам важна логика? Почему вы доверяете своей интуиции? Откуда исходят ваши эмоции? И почему головная боль склоняет вас к тому, а не иному выбору? Выбирали вы свой характер или он сформировался как-то сам собой? Получается, что,если свобода выбора у нас и есть, это ничего не меняет - каждый выбор предопределен сложной предысторией нашей жизни и, в каждой конкретной ситуации, совершенно непредсказуем. Мы можем убедить себя и окружающих, что четко знаем, почему совершаем тот или иной поступок, но достаточно будет нескольких вопросов, чтобы со всей отчетливостью обнаружить, что мы не знаем причин собственного выбора, а только подгоняем свершившийся факт под выгодные нам объяснения.
Толстой вводит в свои рассуждения понятия «сознание» и «разум». Сознание это есть совершенно отдельный и независимый от разума источник самопознания. Через разум человек наблюдает сам себя; но знает он сам себя только через сознание.
Удивительно, но эти, казалось бы,абстрактные расуждения, находят экспериментальное подтверждение в современной науке! В 1980 году Бенджамин Либет, нейропсихолог из Калифорнийского университета, провел эксперимент, опровергающий традиционные представления, которые заключаются в том, что мы считаем, что простейшее движение, например, поднятие руки, происходит в следующей последовательности: сначала сознание принимает решение, мозг передает его нейронам, отвечающим за управление телом, затем нейроны передают команду мышцам. Либет же считал, что сознание и мозг действуют одновременно. Или мозг действует первым, а уже потом решение доходит до сознания (очевидно, в данном случае мозг можно интерпретировать в качестве разума, как у Толстого).
Известны также эксперименты группы Хайнеса. Они доказывают, что за много секунд до того, как нам кажется, что мы приняли решение, оно уже было принято нашим мозгом. В изложении большинства средств массовой информации работа группы Хайнеса представляется как полное исключение возможности свободной воли. Откуда происходят наши желания? Рассуждения по этому вопросу содержатся в книге Cэма Харриса «Свобода воли, которой не существует»: «Ежесекундно наш мозг перерабатывает огромное количество информации, из которой нами осознается лишь малая толика. Хотя мы постоянно замечаем происходящие в нас перемены - в мыслях, настроении, восприятии, поведении и т.д., мы ничего не знаем о стоящих за ними нейрофизиологических механизмах. На самом деле мы весьма посредственные наблюдатели в том, что касается нашей собственной жизни. Часто окружающие люди по выражению лица и тону голоса лучше понимают наше состояние и мотивы поведения, чем мы сами. Обычно я начинаю день с чашки кофе или чая, иногда с двух чашек. Сегодня утром я выпил кофе (две чашки). Почему не чая? Понятия не имею. Мне больше хотелось кофе, чем чаю, и я мог совершенно свободно получить то, что хотел. Был ли этот выбор осознанным? Нет. Выбор за меня совершили механизмы в мозге, причем таким образом, что я, субъект, якобы осознающий свои мысли и действия, не мог ни проконтролировать этот выбор, ни повлиять на него. Мог ли я «передумать» и приготовить чай прежде, чем сидящий во мне кофеман поймет, куда ветер дует? Да, но это тоже был бы бессознательный импульс. Почему он не возник сегодня утром? Почему он может возникнуть в будущем? Я не знаю». (Прошу прощения у читателя, но этот кусок я взял также из своей предыдущей работы). Но переходим опять к Толстому...
Все стремления людей, все побуждения людей к жизни есть суть стремления к увеличению свободы. Богатство-бедность, слава-неизвестность, власть –подвластность, сила- слабость, здоровье-болезнь, образование –невежество, труд-досуг, сытость –голод, добродетель- порок суть только большие или меньшие степени свободы. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, - как произведение свободной воли или несвободной деятельности людей? Вот вопрос истории.
Какое бы мы ни рассматривали представление о деятельности многих людей или одного человека, мы понимаем ее не иначе, как произведением отчасти свободы человека, отчасти законов необходимости. Отношение свободы к необходимости уменьшается и увеличивается, смотря по той точке зрения, с которой рассматривается поступок; но отношение это всегда остается обратно пропорциональным.
Чем дальше переносимся мы назад в рассматривании событий, тем меньше они представляются нам произвольными. Чем дальше назад мы переносим в истории предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем очевиднее закон необходимости. Не кажется ли вам, читатель, что здесь действует как бы теория относительности, согласно которой результат зависит от позиции наблюдателя?
Если мы рассматриваем такое положение человека, в котором связь его с внешним миром наиболее известна, период времени суждения от времени совершения поступка самый большой и причины поступка наидоступнейшие, то мы получаем представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе. Если мы рассматриваем человека в наименьшей зависимости от внешних услоовий, если действие его совершается в ближайший момент к настоящему, и причины его действия нам недоступны, то мы получим представление о наименьшей необходимости и наибольшей свободе. Мы никогда не можем себе представить ни полной свободы, ни полной неоходимости.
«Разум выражает законы необходимости. Сознание выражает сущность свободы... Свобода есть содержание, необходимость есть форма... Только при соединении их получается ясное представление о жизни человека.... Все, что мы знаем о жизни людей, есть только известное отношение свободы к необходимости, то есть сознания к законам разума». По-моему, эти рубленные толстовские определения можно понять только на интуитивном уровне...
В истории, то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно, - свободой. Свобода для истории есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о законах жизни человека.
По мнению Толстого, для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, то есть не подчиненной законам, есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
«Для истории существуют линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в пространстве, во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем. Чем больше раздвигается перед нашими глазами это поприще движения, тем очевиднее законы этого движения. Уловить и определить эти законы составляет задачу людей истории». Вот, думаю, сейчас Толстой и расскажет об этих законах. Правда, смущает то, что до конца эпилога остается совсем немного – всего несколько страниц, беспокоюсь – успеет ли? С нетерпением продвигаюсь к концу повествования, где же?
Но надежды тают с приближением последних строк. Читаем дальше: «Отыскание этих законов уже давно начато, и те новые приемы мышления, которые должна усвоить себе история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому вся дробя и дробя причины явлений, идет старая история». Далее следует важный вывод Толстого о непознаваемости первичных причин исторических явлений: «И если история имеет своим предметом изучение движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив понятие причин, отыскивать законы...»
Для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том,чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. «Правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам... Необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость». Это последняя строчка эпилога. Не дождался. Мы пришли к первым строкам эпилога, взятыми мной в качестве эпиграфа. Открыты ли сейчас эти законы или нет – это уже выходит за пределы моего анализа философского трактата гениального писателя, поэтому дальше я не продолжаю. Предоставляю это другим.

Война 1812 года взгляд Л.Н.Толстого
Л. Н. Толстой был участником Севастопольской обороны. В эти трагические месяцы позорного поражения русской армии он многое понял, осознал, как страшна война, какие страдания она несет людям, как ведет себя человек на войне. Он убедился в том, что истинный патриотизм и героизм проявляется не в красивых фразах или ярких подвигах, а в честном выполнении долга, военного и человеческого, несмотря ни на что.
Этот опыт сказался в романе «Война и мир». В нем нарисованы две войны, которые во многом противопоставлены друг другу. Война на чужой территории за чуждые интересы шла в 1805—1807 годах. И истинный героизм солдаты и офицеры проявляли лишь тогда, когда понимали нравственную цель сражения. Вот почему они стояли героически под Шенграбеном и позорно бежали под Аустерлицем, как вспоминает князь Андрей накануне Бородинского сражения.
Война 1812 года в изображении Толстого носит совершенно другой характер. Над Россией нависла смертельная опасность, и в действие вступили те силы, которые автор и Кутузов называют «народным чувством», «скрытой теплотой патриотизма».
Кутузов накануне Бородинского сражения, объезжая позиции, увидел ополченцев, надевших белые рубахи: они были готовы к смерти за Родину. «Чудесный, бесподобный народ», — с волнением и слезами произнес Кутузов. В уста народного полководца вложил Толстой слова, которые выражают его мысли.
Толстой подчеркивает, что в 1812 году Россию спасли не отдельные личности, а усилия всего народа в целом. По его мнению, в Бородинском сражении была одержана русскими нравственная победа. Толстой пишет, что не только Наполеон, но и все солдаты и офицеры французской армии испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял в конце сражения так же, как и в начале его. Французы были морально сломлены: оказывается, русских можно убить, но не победить. Адъютант докладывает Наполеону со скрытым страхом о том, что французская артиллерия бьет в упор, а русские продолжают стоять.
Из чего же складывалась эта непоколебимая сила русских? Из совместных действий армии и всего народа, из мудрости Кутузова, чья тактика — «терпение и время», чья ставка прежде всего на дух в войсках. Эта сила складывалась из героизма солдат и лучших офицеров русской армии. Вспомните, как ведут себя солдаты полка князя Андрея, поставленные в резерв на пристрелянном поле. Их положение трагично: под непреходящим ужасом смерти они стоят более восьми часов без еды, без дела, теряя людей. Но князю Андрею «делать и приказывать было нечего. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Если отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались». Вот пример того, как выполнение долга перерастает в подвиг.
Эта сила складывалась из патриотизма не на словах, а на деле лучших людей из дворянства, таких как князь Андрей. Он отказался служить в штабе, а взял полк и во время сражения получил смертельную рану. И Пьер Безухов, сугубо штатский человек, едет в Можайск, а затем и на поле сражения. Он понял смысл фразы, которую услышал от старого солдата: «Всем народом навалиться хотят... Один конец сделать. Одно слово — Москва». Глазами Пьера дана картина сражения, героизм артиллеристов на батарее Раевского.
Эта непобедимая сила складывалась из героизма и патриотизма москвичей, которые покидают родной город, как ни жалко им оставлять на погибель свое имущество. Вспомним, как Ростовы покидали Москву, стараясь увезти на подводах самое ценное из дома: ковры, фарфор, одежду. А потом Наташа и старый граф решают отдать подводы раненым и все добро сгружают и оставляют на разграбление врагу. В то же время ничтожный Берг просит одну подводу, чтобы вывезти из Москвы прекрасный шкаф, который он купил задешево... Даже во время патриотического подъема никогда не обходится без бергов.
Непобедимая сила русских складывалась из действий партизанских отрядов. Один из них подробно описан Толстым. Это отряд Денисова, где самый нужный человек — Тихон Щербатый, народный мститель. Партизанские отряды уничтожали наполеоновскую армию по частям. На страницах IV тома возникает образ «дубины народной войны», которая поднялась всей грозной и величественной силой и гвоздила французов, пока не кончилось их нашествие, пока в душе народа чувство оскорбления и мести не сменилось чувством презрения и жалости к поверженному врагу.
Толстому ненавистна война, и он рисует не только картины сражений, но и страдание всех людей на войне, будь то враги или нет. Отходчивое русское сердце подсказало, что можно пожалеть обмороженных, грязных, голодных французов, взятых в плен. Это же чувство и в душе старого Кутузова. Обращаясь к солдатам Преображенского полка, он говорит, что пока французы были сильны, мы их били, а теперь и пожалеть можно, ведь тоже люди.
У Толстого патриотизм неотделим от гуманизма, и это естественно: простым людям война всегда была не нужна.
Итак, Толстой рисует войну 1812 года как народную, Отечественную, когда на защиту Родины поднялся весь народ. И сделал это писатель с огромной художественной силой, создав грандиозный роман-эпопею, которому нет равных в мировой литературе.